9, Tite Street
London S.W.3
Дорогой Николай Александрович, как мне досадно, что мы были в Берлине до Вашего приезда. Так хотелось и мне, и мужу повидать Вас. Не знаю даже, поздравлять ли Вас с прибытием в свободную Европу или нет?
Но я пишу Вам письмо не приветственное, а деловое. С паденьем Л[лойд]-Дж[орджа] у власти являются новые люди. Т[ак] к[ак] старый, хитрый премьер, искусник в секретах управленья и политических интриг, свалился, главным образом, благодаря своей невежественной и бесцельной иностранной политике, которая ослабила Британскую империю, то в иностранной политике надо ждать перемен.
По-прежнему остро стоит Россия. Это загадка. И если было время, когда мы, русские патриоты, противопоставляли двусмысленному заигрыванью Л[лойд]-Дж[орджа] с большевиками борьбу непримиримую и вооруженную, то сейчас мы стоим голенькие. Непримиримость та же, стала даже горше и острее, п[отому] ч[то] борьбы-то нет, нет ни оружия, ни даже орудия борьбы. Что же теперь нам думать и делать, как ставить перед иностранцами русский вопрос? Сейчас в части англ[ийской] прессы будут особенно настойчиво требовать политического признания советского правительства. Аргументы: 1) это единственная власть, спасающая Россию от хаоса, 2) нам нет дела до внутреннего строя России, 3) без России нельзя устраивать мировые дела и нельзя ждать, пока она заведет более приличное правительство, 4) только путем политического и коммерческого проникновения можно оздоровить Россию, 5) экономически Россия нужна Европе, и кто первый побольше захватит, тот и наживется. Я излагаю все это очень резко, конечно, обычно накидывается та или иная вуаль. Но я пишу так для краткости, чтобы Вы имели понятие о том, как ставится здесь русское дело иностранцами, главное — англичанами. Французы, до сих пор бывшие против политического сближения, как будто меняют позицию.
Вы, вероятно, знаете, что мой муж всегда был среди непримиримых. Теперь мы с ним оба в раздумье, что выгоднее для России: чтобы она подвергалась политическому бойкоту до тех пор, пока Советы не сменятся более человечной властью, или, напротив, попытка сближенья с русской государственностью, даже Советской? По чувству гораздо легче продолжать первое. Но выгодно ли это для русского народа? И можно ли это рекомендовать, когда нет ни одной активной антибольшевистской русской организации, которую можно было бы считать серьезным боевым фактором?
Очень прошу, Николай Александрович, ответить мне на эти вопросы как можно скорее и подробно. Мне хотелось бы, чтобы Вы, отвечая, имели в виду, что я могу перевести Ваше письмо и показывать его англ[ийским] политикам. Если хотите, разделите его на две части: одну для меня, другую для более широкого употребления. Но очень важно получить скорый ответ, т[ак] к[ак] хочется, чтобы муж знал мнение русского мыслителя, только что оторвавшегося от России. Вы, вероятно, слышали, что муж — редактор иностр[анного] отдела в «Times’е». Россию он любит по-прежнему и тем более считает нужным проверять себя русскими голосами.
Сын писал, что Вы привезли с собой рукописи. О чем? Нет ли чего-нибудь для английского журнала? Хорошо бы попытать счастья.
Всего, всего хорошего.
Ваша А. Тыркова
Это письмо только для Вашего употребления. Да, еще вопрос. Если новое правительство будет за признание (это еще очень неясно), то надо ли ставить большевикам условия и какие?
Сама я думаю, что нужно усиление экономических сношений, но не политическое признание.
РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Д. 760. Л. 1–2. Автограф.
London S.W.3
Дорогой Николай Александрович, как мне досадно, что мы были в Берлине до Вашего приезда. Так хотелось и мне, и мужу повидать Вас. Не знаю даже, поздравлять ли Вас с прибытием в свободную Европу или нет?
Но я пишу Вам письмо не приветственное, а деловое. С паденьем Л[лойд]-Дж[орджа] у власти являются новые люди. Т[ак] к[ак] старый, хитрый премьер, искусник в секретах управленья и политических интриг, свалился, главным образом, благодаря своей невежественной и бесцельной иностранной политике, которая ослабила Британскую империю, то в иностранной политике надо ждать перемен.
По-прежнему остро стоит Россия. Это загадка. И если было время, когда мы, русские патриоты, противопоставляли двусмысленному заигрыванью Л[лойд]-Дж[орджа] с большевиками борьбу непримиримую и вооруженную, то сейчас мы стоим голенькие. Непримиримость та же, стала даже горше и острее, п[отому] ч[то] борьбы-то нет, нет ни оружия, ни даже орудия борьбы. Что же теперь нам думать и делать, как ставить перед иностранцами русский вопрос? Сейчас в части англ[ийской] прессы будут особенно настойчиво требовать политического признания советского правительства. Аргументы: 1) это единственная власть, спасающая Россию от хаоса, 2) нам нет дела до внутреннего строя России, 3) без России нельзя устраивать мировые дела и нельзя ждать, пока она заведет более приличное правительство, 4) только путем политического и коммерческого проникновения можно оздоровить Россию, 5) экономически Россия нужна Европе, и кто первый побольше захватит, тот и наживется. Я излагаю все это очень резко, конечно, обычно накидывается та или иная вуаль. Но я пишу так для краткости, чтобы Вы имели понятие о том, как ставится здесь русское дело иностранцами, главное — англичанами. Французы, до сих пор бывшие против политического сближения, как будто меняют позицию.
Вы, вероятно, знаете, что мой муж всегда был среди непримиримых. Теперь мы с ним оба в раздумье, что выгоднее для России: чтобы она подвергалась политическому бойкоту до тех пор, пока Советы не сменятся более человечной властью, или, напротив, попытка сближенья с русской государственностью, даже Советской? По чувству гораздо легче продолжать первое. Но выгодно ли это для русского народа? И можно ли это рекомендовать, когда нет ни одной активной антибольшевистской русской организации, которую можно было бы считать серьезным боевым фактором?
Очень прошу, Николай Александрович, ответить мне на эти вопросы как можно скорее и подробно. Мне хотелось бы, чтобы Вы, отвечая, имели в виду, что я могу перевести Ваше письмо и показывать его англ[ийским] политикам. Если хотите, разделите его на две части: одну для меня, другую для более широкого употребления. Но очень важно получить скорый ответ, т[ак] к[ак] хочется, чтобы муж знал мнение русского мыслителя, только что оторвавшегося от России. Вы, вероятно, слышали, что муж — редактор иностр[анного] отдела в «Times’е». Россию он любит по-прежнему и тем более считает нужным проверять себя русскими голосами.
Сын писал, что Вы привезли с собой рукописи. О чем? Нет ли чего-нибудь для английского журнала? Хорошо бы попытать счастья.
Всего, всего хорошего.
Ваша А. Тыркова
Это письмо только для Вашего употребления. Да, еще вопрос. Если новое правительство будет за признание (это еще очень неясно), то надо ли ставить большевикам условия и какие?
Сама я думаю, что нужно усиление экономических сношений, но не политическое признание.
РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Д. 760. Л. 1–2. Автограф.
Добавлено: 01.09.2012
Связанные события: Для меня самый основной и страшный вопрос — может ли их дьявольская энергия пройти душу русскую всю насквозь, подменить ее интернациональной смердяковщиной
Связанные личности: Бердяев Николай Александрович
