Влияние литовско-московских войн на отношения Литвы и Польши в 1492–1569 гг.

последнее десятилетие XV в. произошли существенные перемены в польско-литовских и литовско-московских отношениях. Если еще в 1420–1430-х гг. правивший в Москве Василий II удерживал власть в том числе благодаря опеке и покровительству своего деда, великого князя Литовского Витовта, то уже в конце столетия его сын Иван III успешно «кусал» государство своих предков, реализуя программу «собирания русских земель»1. По всем признакам, это не было безразлично и для поляков2, тем более что в 1491 г. Иван III получил от императора Максимилиана I обещание военной помощи против Казимира Ягеллончика и его сыновей3. Тем самым он разрывал до того момента прочный и объективно выгодный для Литвы вечный трактат 1449 г. и нарушал прежнее соотношение сил на Востоке4. Подчинение принадлежавших Литве русских земель Москва начала самое позднее в 1485 г. Мир 1494 г., завершивший эту именуемую в польской историографии «первую московскую войну», был свидетельством ее явного успеха на этом пути5.

1492—1501 гг. Анджей Рахуба назвал «периодом перелома» в истории Великого княжества Литовского, когда в результате в том числе и московских войн было подорвано прежнее доминирующее политическое положение Литвы в регионе6. Любопытно, что коронные паны, видимо, прекрасно все понимая, уже с конца 70-х гг. XV в. были готовы оказать военную помощь Литве в ее возможном столкновении с Москвой7. Этой же позиции придерживался и тогдашний польский король и литовский великий князь Казимир Ягеллончик8.

Феликс Конечный обратил внимание на то обстоятельство, что польский и литовский монарх в своей последней воле в 1492 г. назначил своим преемником в Литве только одного Александра Ягеллончика, разрушая, таким образом, польско-литовскую личную унию9. Такая ситуация отвечала интересам будущего великого князя, поскольку благодаря этому он мог сосредоточиться исключительно на литовских делах и особенно на московских проблемах Литвы10. Интересно, что, по мнению Ванды Бяловейской, трудные польско-литовские переговоры в последнее десятилетие XV в., которые были направлены на восстановление унии, парадоксальным образом благоприятствовали Москве, поскольку Литва вместо того, чтобы воспользоваться потенциальной польской военной помощью, старалась поддерживать мирные отношения с Рюриковичами (примером чего был брак Александра Ягеллончика с Еленой Ивановной в 1494 г.11). Куда большую угрозу для себя она видела в Короне, пытавшейся занять доминирующее положение в отношениях с Литвой, тогда как последняя была заинтересована в сохранении равенства в будущей унии12.

Тем не менее то обстоятельство, что Польша и Литва постоянно имели общих врагов, способствовало их новому сближению и в том числе военному и дипломатическому сотрудничеству. Таким образом, заключение нового договора в 1499 г., за которым закрепилось наименование Виленской унии, было в значительной мере облегчено13. Неизбежное новое московское наступление на Литву произошло 3 мая 1500 г. Великое княжество Литовское не было в полной мере готово к войне, поскольку с 1495 г. не проводило ни одной большой кампании14. Кроме того, Литва не располагала и достаточными финансовыми средствами для ее ведения, поскольку отдача Александром Ягеллончиком и его отцом в заклад великокняжеского домена серьезно сократила доходы литовской казны15. С помощью одной только земской службы Литва была не в состоянии противостоять такому противнику, как Москва16. Все это сопровождалось к тому же многочисленным бегством литовских пограничных князей на московскую сторону и переходом их вместе с землями под

Иван III. Европейская гравюра XVI в.

покровительство Ивана III 17. В этой обстановке Александр Ягеллончик по необходимости в одиночку предпринял наступление против московских войск. С этой целью была направлена армия Константина Ивановича Острожского, которая 14 июля 1500 г. потерпела поражение в битве на Ведроши.

В результате возникла политическая ситуация, которая благоприятствовала интенсивным усилиям поляков по пересмотру в более выгодную для себя сторону положений унии 1499 г. Кроме того, это совпало по времени со смертью тогдашнего польского короля Яна Ольбрахта. По мнению Оскара Халецкого, в основе новой литовской инициативы лежало трудное положение Литвы на фронте войны с Москвой, а также финансовые проблемы18. Литва в этих вопросах, видимо, рассчитывала на польскую помощь19. Немецкий историк Якоб Каро отмечал, что если бы не уния, Литва стала бы добычей Москвы, а сам Александр — вассалом своего тестя20. Собственно, сами литовские послы на польском элекционном сейме в Петркове в 1501 г. прямо заявляли, что причиной их прибытия являются московская угроза, финансовые трудности Литвы, а также неудачи их союзников заволжских татар в боях с Москвой. В итоге Александр Ягеллончик был избран новым польским королем21, однако вынужден был согласиться на новый, крайне невыгодный для Литвы договор об унии с Короной, называемый Мельницкой унией.

Неудивительно, что уже в 1502 г. собравшиеся в Новогрудке литвины объявили, что они еще не могут представить реверсалов унии вследствие отсутствия их панов, все еще воюющих с Москвой22. Яцек Пеляс замечает, что в связи с московской войной одним из важнейших дел для нового короля были постановления, принятые на великопольском генеральном сеймике в польском Коле в июле 1502 г. Участвовавшая в сеймике шляхта предлагала, чтобы перед лицом нестабильного финансового положения король предпринял шаги для заключения мира или хотя бы перемирия с Москвой, декларируя активное участие в этом со стороны великополян, а также готовность коронной шляхты защищать Литву23, что подразумевало оказание ей военной помощи, на которую рассчитывала Литва, заключая унию24.

Результатом этого было то, что поляки вошли в состав литовского посольства в Москву в 1503 г.25 По мнению Халецкого, это стало следствием неуверенности в успехе посольства, если бы оно было исключительно литовским26. Правда, на результат переговоров это никак не повлияло: заключенное тогда шестилетнее перемирие было самой крупной за все предшествующее время победой Москвы над Литвой, утратившей более 30 процентов своей территории27. Возможно, именно по этой причине поляков отстранили от участия в литовской дипломатии до начала правления

Великий князь Литовский Александр Ягеллончик. Гравюра из «Описания европейской Сарматии» А. Гваньини. XVI в.

Сигизмунда Старого (1506—1548 гг.)28. Хенрик Ловмяньский даже выдвинул интересный, хотя и спорный тезис, что поляки специально не оказали помощь Литве, что могло бы остановить продвижение московских войск, поскольку уния 1501 г. сохраняла «фактически обособленность двух государств и не могла ни обеспечить прочности союза, ни возбудить в Короне энтузиазм»29.

Позиция литовских сторонников унии с Польшей могла еще более ослабнуть после невыгодного для Великого княжества перемирия с Москвой в марте 1503 г., поскольку оно убедило остальных литвинов, что скромная польская военная и дипломатическая помощь ничего не решила. Преувеличенными кажутся цифры, приведенные Халецким, считавшим, что польская помощь с самого начала составляла ни много ни мало 8 тысяч человек, тогда как перелом в пользу противника, в чем обвиняли поляков, произошел вследствие разгрома союзнических сил заволжского хана Шах-Ахмата30. Ян Домбровский прямо писал об обманутых надеждах литвинов31. Гжегож Блащик отметил, что отказ от Мельницкой унии соответствовал интересам династии, а одной из причин действий литвинов было разочарование в эффективности польской помощи во время московской войны32. Были, однако, и такие литвины, которые по-прежнему, даже несмотря на негативный опыт войны 1500–1503 гг., считали, что только благодаря тесному союзу с Короной Великое княжество будет в состоянии защитить себя от агрессии Москвы33.

Именно они в конце июля 1504 г. прибыли в Краков к коронным панам, в том числе и по вопросу получения помощи Короны против Москвы. Литовская инициатива закончилась, однако, неудачей, поскольку польские паны потребовали от литвинов представления реверсалов Мельницкой унии, что, очевидно, было за пределами их компетенции, хотя они и заверили, особенно виленский епископ Войчех Табор и земский маршал Ян Забжезиньский, напомнившие о своем участии в заключении унии, что они хотят это сделать34. Однако в конечном итоге этого не произошло.

Отсюда можно заключить, что фундамент нового польско-литовского военного союза был заложен только во время петрковского элекционного сейма 1506 г. Литовские послы, напоминая, что в прошлом Литва якобы всегда оказывала помощь Короне, когда той грозила опасность, просили военную и финансовую помощь против Москвы35. Обращаясь к земским сеймикам 1507 г. в преддверии очередного коронного сейма в Кракове (1508 г.), король обращал внимание шляхты на татарскую и московскую угрозу36. Согласно словам литовских послов, обращенным к польским панам в 1508 г., за два года до того в Мельнике предполагалось заключить договор, предусматривавший военную помощь Литве в случае войны с Москвой37.

Запись польской посольской книги (август — сентябрь 1502 г. ) о прибытии в Минск польского посла Яна Бохотницкого. Archiwum Główne Akt Dawnych w Warszawie, Metryka Koronna, Libri legationum, ks. 2, k. 35v.

Поляки в любом случае либо посчитали эти аргументы убедительными, либо сами были изначально убеждены в необходимости оказания помощи Литве против Москвы, коль скоро даже польские провинциальные синоды в 1508 г. решились утвердить контрибуции для финансирования новой, так называемой «второй московской войны», которая в тот момент началась38. Кроме того, существовала опасность, что Москва захочет воспользоваться ситуацией не только для интенсификации военных действий, но также и для того, чтобы перетянуть на свою сторону Глинских и их сторонников, о чем русские послы старались уже в марте 1508 г.39 Ибо насколько для литвинов дело заключалось в получении любой ценой помощи против Рюриковичей, настолько поляки могли еще думать о возможности возвращения к Мельницкой унии.

Посовещавшись с королем, поляки откликнулись на просьбу литвинов, отказывая, правда, в созыве посполитого рушения, но обещая прислать 4 тысячи наборных, число которых в феврале 1508 г. при известии о начале бунта М. Глинского в Литве они соглашались увеличить еще на тысячу. Цена оплаты этих отрядов составила 200 тысяч злотых, которые полностью покрыла коронная казна40. За это, однако, поляки потребовали «обновления, уточнения» и письменного подтверждения унии 1501 г.41 Это известие вместе с выражением соболезнования по поводу смерти Забжезиньского, по мнению короля, приложившего столь большие усилия для дела унии, доставил литовцам равский староста Ян Бучацкий42. Еще до отправки Бучацкого в Корону прибыл виленский воеводиц Ян Радзивилл с настоянием в этом деле, вследствие чего поляки выделили 100 тысяч злотых на жалованье для тех сил, о которых перед этим ими уже было принято решение43, король же объявил, что эти войска прибудут в Брест-Литовский через две недели после пасхи 1508 г.44, что действительно произошло. Там предполагалось провести смотр войска, которое помимо «великого числа литвинов» должно было включать 5 тысяч наемных поляков, что означало бы, что Корона выполнила свое обещание45.

Сигизмунд I. Портрет, приписываемый Гансу из Кульмбаха. Между 1511 и 1518 гг.

Однако, по мнению Анны Сухени-Грабовской, только лишь в коронной конституции 1510 г. содержалось обязательство короля заключить унию, что должно было быть вызвано его желанием получить польскую военную и финансовую помощь для находящейся под угрозой соседей Литвы, возможно, особенно после занятия Пскова Москвой в 1510 г.46 В ноябре 1510 г. Сигизмунд Старый планировал даже направить в Москву посольство от имени не только Короны, но и Литвы, и окончательно отказался от этого лишь в связи с уведомлением о направлении московского посла47. На фоне сохраняющейся московской угрозы во время виленского сейма 1512 г. происходило обсуждение вопроса о совместной обороне Польши и Литвы, а также о более тесном союзе этих государств на основе нереализованного соглашения 1501 г.48 Наконец, в январе 1513 г. началось ожидавшееся московское наступление на Смоленскую землю49. Вследствие этого в Польше было уже окончательно решено оказать помощь Литве50. По мнению Фредерика Папее, переход «общерусской» программы в московские руки51 повлек за собой перемену польской позиции в сторону необходимости заключения унии с Литвой, — коронные паны на этот раз постановили помочь Литве без выдвижения в качестве предварительного условия представления литовскими панами реверсалов Мельницкой унии52.

В этот момент помощь Короны приобрела для Литвы особое значение. Поражение Василия III разрушило бы или по крайней мере ослабило бы антиягеллонский союз53. Последний в свою очередь в значительно большей степени, нежели прежде, сближал Корону и Великое княжество, по крайней мере в области военного сотрудничества. Кроме того, поражения на московском фронте вынудили литвинов к новому обращению к полякам с предложением возобновления унии, на что коронные паны выразили свое согласие54. Заседавший в феврале 1514 г. в Вильно литовский сейм утвердил сбор специального налога, значительную часть которого было решено предназначить на набор семи тысяч бойцов, а также на закупку оружия, особенно артиллерии, в Польше55. Задача эта была возложена на великого литовского подскарбия Абрахама Эзофовича56. В марте план реализации набора был направлен королем петрковскому сейму57.

В итоге, однако, по мнению Людвика Колянковского и Петра Дрожджа, должен был быть произведен набор даже восьми тысяч польского рыцарства, в том числе пяти тысяч конницы и трех тысяч пехоты, под командованием трембовельского старосты Януша Сверчовского58, но были также и такие историки, которые утверждали, что в Литву направилось 16 тысяч поляков59

Ежи Радзивилл «Геркулес». Портрет XVII в.

(Александр Лобин придерживается мнения, что в действительности их было 9163 человека, из которых целых 2 тысячи под командой Яна Тарновского60). Между тем мы имеем освидетельствованную 10 апреля концентрацию набранных коронных сил в Бресте-Литовском в количестве 22 хоругвей, что составило 4430 человек61, а также перед 20 мая — в количестве 12 хоругвей, насчитывающих 2600 человек62. Следовательно, можно уверенно говорить о прибытии в Литву весной 1514 г. 7030 человек63. Местом общего сбора польских и литовских сил был выбран Минск64. Проходил он, однако, не без хлопот и завершился только в августе65. Польскими войсками командовал Ян Сверчовский, литовскими — киевский воевода Ежи Радзивилл «Геркулес», общее же командование было поручено гетману Константину Острожскому66.

В битве под Оршей 8 сентября 1514 г. литвинов поддерживали, таким образом, значительные польские силы. Согласно анонимному, но современному событиям источнику, король взял с собой в Литву 20 тысяч хорошо вооруженного рыцарства67. Мачей Стрыйковский определил масштаб коронной помощи Литве общими словами: «несколько рот польских по бокам стояло, солдат и почтов коронных немало»68. Из его сообщения следует, что в битве особенно отличились Ян Сверчовский, Ян Зборовский и Вавжинец Мышковский69, а участвовали также почты Тенчиньских, Пилецких70, Кмитов и «иных», как указывает Стрыйковский71. По подсчетам Александра Лобина, в кампании 1514 г. приняли участие представители около десяти магнатских родов из Короны72. Для них, без сомнения, это была отличная политическая школа, возможность узнать Литву и местных панов, что в будущем могло положительно сказаться на контактах элит Короны и Великого княжества.

С. Хербст, однако, оценивает польское участие под Оршей примерно в 7 тысяч человек, т.е. почти в два раза меньше литовских и русских участников битвы73, хотя А. Лобин считает, что численность литовских войск во время битвы преувеличена74. Во время битвы польские силы успешно взаимодействовали с литвинами75. По мнению Хербста, около двадцати рот польского рыцарства составляли ядро польско-литовских войск, поскольку они были лучше вооружены76. Именно благодаря Войчеху Самполиньскому контрудар войск коалиции оказался успешным77.

Вместе с возрастанием польской помощи Литве коронная сторона предприняла шаги, которые указывают на желание установить нечто вроде

Битва под Оршей. Фрагмент картины неизвестного автора. XVI в.

временной монетарной унии, только лишь на время военной кампании78. Может быть, это была попытка великокняжеского совета восстановить более тесный союз Литвы и Польши вследствие утраты Смоленска 30 июля 1514 г., о чем писала Сухени-Грабовская79? Заметим, что как только вследствие оршанской победы московское наступление удалось остановить, литвины вернулись к прежней, неуступчивой позиции в вопросе об унии, оттягивая ее полную реализацию на неопределенный срок80.

По мнению Ирены Рольской, после оршанской победы появилась также политическая программа, направленная на ознакомление Европы с этим успехом при подчеркивании того факта, что он был достигнут совместными усилиями Польши и Литвы. С этой целью к венгерскому двору Владислава Ягеллончика было отправлено посольство Петра Фирлея вместе с восемью московскими боярами, захваченными под Оршей81. В свою очередь находящийся в Риме Ян Лаский 22 января 1515 г. выпустил в связи с оршанской победой лист, посвященный Сигизмунду Старому, в котором сравнивал его с Александром Великим82. В базилике Святого Петра в Риме по этому случаю прошло пышное богослужение83. Согласно Людвику Колянковскому, оршанская победа решающим образом повлияла на созыв в следующем году съезда монархов Центральной Европы в Вене с участием делегации литовских панов84, где, по мнению Петра Дрожджа, Максимилиан I решился окончательно отойти от союза с Василием III85.

Только во время петрковского коронного сейма в январе 1534 г. вновь было решено оказать военную помощь Литве в ее войне с Москвой86. В Литву отправились среди других великий подскарбий Спытек Тарновский. а также львовский староста Станислав Одровонж87. Взамен поляки, однако, требовали, чтобы литвины выставили для общей обороны против татар компут, равный польскому, а также чтобы литвины прибыли на общий

Ян Амор Тарновский. Портрет работы М. Бачиарелли. 1781 г.

сейм (communi conventu Inter nos et illius Ducatus Consiliarios; собрание общее промеж нас (поляков. — Д.Ш.) и всех панов Княжества (Великого Литовского. — Д.Ш.) для совместного дел решения — лат.). С этой целью в качестве посла к королю и литовским панам, находящимся в Вильне, направили краковского епископа Петра Томицкого88.

Король отказал, однако, по обоим польским требованиям — литвины были полностью поглощены московской войной и поэтому не могли прибыть в Польшу. Сигизмунд Старый обещал, однако, что постарается уговорить литовских панов заключить «пакт» с коронными панами по вопросу общей обороны, что, по мнению Сухени-Грабовской, означало существование в тот момент крайне слабой связи между Литвой и Короной89. Тем не менее в ноябре 1534 г. на очередной петрковский сейм прибыло литовское посольство «особ благородных сановников важных»90 вновь с традиционной просьбой об оказании Польшей военной помощи Литве в так называемой «третьей московской войне», до сего времени для Литвы безуспешной. Это привело к самому крупному участию польских сил на стороне Литвы с 1514 г.91, однако никак не повлияло на решение вопроса об унии. Хотя самую важную роль в новой кампании сыграл коронный гетман Ян Тарновский, который даже составил военные артикулы для литовской армии, однако он имел неосторожность вступить в конфликт с Ежи Радзивиллом по вопросу о командовании объединенными польско-литовскими силами92. Более того, после взятия Стародуба польские наборные войска внезапно разъехались и на обратном пути в Польшу разграбили великокняжеские имения93. Все это могло дополнительно отвратить литвинов от дальнейшего сотрудничества с поляками и повлекло за собой отказ им в помощи перед лицом молдавской угрозы в 1537 г.

Вскоре было заключено литовско-московское перемирие, продлеваемое в 1548 и 1554 гг.94 В это время литвинам уже не требовалась польская военная и финансовая помощь, вследствие чего поляки лишились главного фактора давления на них в вопросе о более тесном союзе обоих государств. В марте 1556 г. Литве удалось в очередной раз продлить перемирие с Москвой, на этот раз — до марта 1562 г.95 Как констатировала Сухени-Грабовская, «монарх (Сигизмунд Август. — Д.Ш.) явно считал, что уния была бы слишком высокой ценой за проведение совместной военной кампании против России»96. Кроме того, в 1554 г. к выгоде литовской стороны началась московско-шведская война97. Литвины со своей стороны старались убедить Ивана Грозного, что как раз они желают сохранения мира, а к войне стремится именно Корона98.

Вскоре, однако, в связи с ожидаемым московским наступлением на киевский замок тамошний воевода Константин (Василий) Острожский, сын известного Константина Ивановича, победителя под Оршей в 1514 г., собирался даже на петрковский сейм 1563 г., надеясь добиться там получения средств для укрепления замка99. По мнению Томаша Кемпы, этот до недавнего времени сторонник и близкий к литовскому канцлеру Миколаю Радзивиллу «Черному» русский магнат уже не верил в возможность самостоятельной обороны Литвы против татар и Москвы100. Несмотря на то что коронный сейм не состоялся, королю удалось набрать для новой литовскомосковской войны польскую конницу под командой ротмистра и придвор-

Князь Константин Иванович Острожский. Портрет XVII в.

ного Сигизмунда Зебжидовского101. В Витебске он должен был соединиться с отрядами Миколая Радзивилла «Рыжего», которые прибыли туда еще 22 августа 1562 г. Однако Радзивилл, не веря, что их общие силы смогут противостоять приближающемуся противнику, отступил к Полоцку.

В результате не состоялось ни соединения польских и литовских сил, ни планировавшейся битвы с Москвой под Витебском, хотя еще в июне этого года король предписывал предпринять подобные действия102. Кроме того, собранная под Витебском многочисленная литовская земская служба, побуждаемая некоторыми литовскими панами, составила проект так называемой витебской петиции, обращенной к королю и имевшей целью скорейшее политическое и административное польско-литовское сближение. Возможно, свою роль здесь сыграло взятие московскими войсками Полоцка 15 февраля 1563 г.103 В тесной унии с Короной литовская шляхта могла видеть не только перспективу получения постоянной военной помощи против Москвы, но также возможность избавиться от необходимости в одиночку покрывать расходы на затягивающийся конфликт с Иваном IV 104. При этом она также подчеркивала необходимость общей с Польшей обороны перед лицом Москвы и Швеции105. С одной стороны, потеря Полоцка могла мобилизовать литвинов на новые поиски помощи у Короны, с другой же, принесла кратковременное перемирие, благодаря которому противники унии из числа литвинов не могли бы своего возможного отсутствия на общем с поляками сейме объяснять необходимостью участия в военных действиях на востоке, что уже неоднократно имело место в прошлом106.

В октябре 1563 г. Миколай Дзялыньский проинформировал папского нунция в Польше кардинала Джованни Франческо Коммендони о том, что король якобы послал уже 20 тысяч войска в Литву. Рассчитывая также на силы, собранные в Инфлянтах, Сигизмунд Август вполне мог надеяться на то, что он не только защитит Великое княжество Литовское, но также и «неприятеля погромит»107. Однако уже в январе 1564 г. сам Коммендони скорректировал численность упомянутых войск до 11 тысяч, в числе которых должно было быть 6 тысяч конницы, остальные — пехота, и указал, что эти войска еще не начали боевых действий вследствие ожидания московского ответа на посольство Сигизмунда Августа108. Таким образом, польские силы должны были быть значительно меньше тех, которые якобы смогли выставить литвины — 35 тысяч конницы и 20 тысяч пехоты109. По мнению кардинала, именно московская опасность и перспектива польской помощи должны были смягчить позицию Литвы в отношении унии с Короной110, о чем во время более позднего варшавского сейма упоминали сами литвины111.

Еще в конце января 1564 г. в Варшаву прибыли литовские послы с трагическим известием о срыве Иваном Грозным переговоров и начале им очередной кампании против Литвы112. Отсутствие в Варшаве части приглашенных туда литвинов послы объяснили шведской и московской опасностью в Инфлянтах113. 3–4 февраля 1564 г. на варшавский сейм дошли письма гетмана Радзивилла «Рыжего» королю с известиями о двух одержанных им побе-

Осада Полоцка в 1563 г. Гравюра из аугсбургского «летучего листка». XVI в.

дах над Москвой, в результате которых он захватил в первой битве 3 тысячи возов с запасами, а во второй, произошедшей над Улой, — трех важнейших бояр, 5 тысяч возов, а также якобы не менее 50 тысяч доспехов и кирас, уничтожив ни много ни мало 9 тысяч врагов. Литвины же при этом потеряли якобы всего 22 убитых и 700 раненых114. Согласно реляции Коммендони именно эта последняя информация «переговорам о соединении (т.е. об унии. — Д.Ш.) весьма серьезный ущерб нанесла», о чем открыто говорили сами польские паны, хотя духовные — иноверцы склонны были приписывать это воздействию своей науки115. Сопровождалось это также растущим с 1563 г. бегством московских князей в Литву116, за что в апреле 1564 г. король наградил их деньгами в Варшаве117. Таким образом, литвины после побед Радзивилла почувствовали себя достаточно сильными, тем более что в этих битвах коронные войска не участвовали, находясь на зимних квартирах на значительном отдалении от мест дислокации литовских войск118. В этой ситуации 7 февраля 1564 г. король обратился к обеим сторонам и потребовал, чтобы к следующему дню они приняли окончательное решение, заключают ли они унию или же переносят эту проблему на следующий сейм119.

Находившиеся в Варшаве коронные паны отреагировали на литовскую просьбу переноса обсуждения вопроса об унии на следующий сейм угрозой отказа от военной поддержки Литвы120. Кроме того, в начале апреля 1564 г. до Короны дошли тревожные для нее вести с московского фронта. А именно: в тот момент, когда литовское войско было уже распущено, коронные силы понесли ряд неожиданных поражений, среди которых особенно тревожным для поляков было окружение московскими войсками сил воеводы Миколая Сеницкого121.

В итоге было окончательно решено перенести дело на следующий общий сейм в Парчове, который должен был открыться 24 июня 1564 г.122 На нем предполагалось в присутствии приглашенного литовского посольства обсудить вопрос о польской помощи Литве во время ее войны с Москвой123. Для Людвика Колянковского главной причиной, по которой литвины решились на отправку этого посольства, была очередная победа над Москвой, одержанная под Оршей 2 июля 1564 г., после которой их позиция на переговорах об унии с Польшей еще более усилилась, что делало невозможным заключение нового договора124.

Тем не менее 12 февраля 1565 г. участники сейма, заседавшие в тот момент в Петркове, предложили созвать летом этого года «чрезвычайный сейм для объединения Литвы с Короной»125. На этот раз эти предложения отверг Сигизмунд Август, ссылаясь на то, что в данное время важнее всего — московская война, ближайший же сейм можно будет созвать только в октябре 1565-го или даже в марте 1566 г., когда распутица на востоке Великого княжества Литовского временно бы сделала невозможным для Москвы оперирование своими войсками126. Фактиче-

Сигизмунд Август. Портрет работы Лукаса Кранаха Младшего. Около 1553 г.

ски и для литвинов московские дела в тот момент также являлись самыми важными, поскольку поляки совершали в Литве грабежи, а коронные ротмистры в мае 1565 г. в Вильно предупредили об очередном роспуске своих сил127.

Между тем витебская шляхта, убедившись в невозможности быстрого решения проблемы унии, сама обратилась к королю с просьбой, чтобы он не выпускал завершение этого дела из своих рук, что, по мнению Халецкого, было связано с непосредственной угрозой Витебску со стороны Москвы128. Наконец, королевское посольство, направленное, возможно, из Люблина 27 июля 1566 г., возглавляемое, по мнению Рафала Яворского, литовским писарем Базилиушем Древиньским, особенно предостерегало литвинов о московской опасности129. Хотя в ответ в Люблин и прибыло посольство знатнейших литовских панов, оно, однако, затронуло исключительно проблему обороны Литвы своими силами, ни словом не касаясь ни унии, ни хотя бы необходимости получения польской военной помощи. Литвины130 могли себе это позволить, поскольку не испытывали прямой московской угрозы, так как именно в это время начались новые переговоры о перемирии с Иваном IV, а Сигизмунд Август даже распустил перед 26 августа 1566 г. литовскую земскую службу131.

Еще перед 1 июня 1567 г. в Петрков прибыло посольство литовских панов во главе со жмудским епископом и луцким номинатом Виктором Вежбицким, а также литовским подканцлером Остафием Воловичем132. Однако они, вероятнее всего, не затронули вопроса об унии и просили единственно о помощи в войне с Москвой133. На этот раз литовским панам была обещана помощь не деньгами, а только людьми134.

Несмотря на это так называемый радошковицкий поход на рубеже 1567—1568 гг., в котором принимали участие многочисленные роты польской конницы под командованием хелмского каштеляна Станислава Замойского, закончился неудачей135. Складывается впечатление, что именно она окончательно развеяла надежды литвинов, имевшие своим основанием победы 1564 г. над Улой и под Оршей, что существует реальный шанс противостоять Москве без польской помощи. Бездействие в течение нескольких недель и военная слабость литовских сил наряду с перемещеним и пребыванием в нескольких лагерях (кроме Радошковиц, также под Молодечно и Марковом, а также Лебедевом) привели к перерождению этого собрания земской службы в несколько десятков тысяч человек в лагерный сейм136, подобный тому, что имел место под Витебском в 1562 г. Литовская шляхта вновь выдвинула идею организации общего польско-литовского сейма137. В ответ поляки направили к литвинам очередное посольство, принятое королем и литовскими панами в лагере под Молодечно 25 октября 1567 г. Отправленный туда с петрковского сейма коронный подканцлер Петр Мышковский предложил литвинам заключение унии на основе прежних договоров и пригласил их на общий сейм138, взамен обещая польскую военную помощь в дальнейшей войне Литвы с Иваном IV. Марек Ференц заметил, что только в этот момент произошло изменение отношения Радзивилла «Рыжего» к унии. Речь, однако, не шла о его согласии на нее, а скорее на возобновление двусторонних переговоров139.

Николай Радзивилл Рыжий. Портрет XVII в.

Ближайший литовский сейм, созванный в Гродно 5 апреля 1568 г., должен был прежде всего обсудить вопрос обороны против Москвы140. Однако в июле 1568 г. один из неустановленных литовских информаторов вармийского епископа кардинала Станислава Хозиуша доносил ему с гродненского сейма, что король намерен созвать общий сейм «в Люблине или где [в ином месте] близ границы литовской»141. Точно так же как и в 1563 г., перед варшавским сеймом, вновь случилась благоприятная возможность и Литва с середины 1568 г. опять вела мирные переговоры с Москвой142. Тем более что литовские паны вновь могли чувствовать себя сильными после только что одержанных литовским надворным гетманом князем Романом Сангушкой побед над Москвой под Сушей и Улой (август 1568 г.)143, а также князем Полубиньским — под Изборском144.

Несмотря на это часть литовских элит, особенно из Подляшского и Киевского воеводств, стремилась к инкорпорации их земель в Корону, поскольку Литва не была в состоянии обеспечить им безопасности перед лицом угрозы со стороны Москвы и Крыма145. Весьма показательной здесь может быть сумма в 2 133 653 флорина, многократно превышающая расходы Великого княжества Литовского, которую в 1561—1570 гг. Корона выделила на оборону Литвы. По мнению Людвика Колянковского, наряду с надеждой получения прав, аналогичных правам коронной шляхты, это было одним из важнейших аргументов для подляшской и киевской шляхты в пользу унии с Польшей146. Из корреспонденции литовского подскарбия Миколая Нарушевича следует, что часть литвинов была готова поддержать тесную унию с Польшей, рассчитывая взамен на существенную военную помощь Короны в войне с Москвой147.

В итоге летом 1569 г. в Люблине все-таки состоялось заключение давно ожидаемой реальной унии Польши и Литвы. Одной из ее составляющих должна была быть общая внешняя политика. Первым после 1503 г. совместным польско-литовским посольством в Москву стало посольство 1570 г., возглавляемое брестско-куявским воеводой поляком Яном Дзялыньским148.

Господствует мнение, что на заключение Люблинской унии прежде всего повлияла растущая угроза Литве со стороны Москвы149. Уния фактически сразу же повлекла за собой постоянное, по крайней мере, финансовое вовлечение Короны в литовско-московский конфликт150. С другой стороны, как утверждал Хенрик Виснер, заключение унии с Литвой защитило Корону от Москвы путем создания между ними буфера в лице белорусских и украинских земель151, что, особенно в контексте инкорпорации последних в Польшу, представляется ошибочным. В свою очередь Анджей Рахуба констатировал, что уния обеспечила существование Литвы в качестве государства еще на два столетия, в противном случае Великое княжество пало бы жертвой России самое позднее в первой половине XVII в.152, и с этим следует согласиться. Можно даже взять на себя смелость, утверждая, что ценой утраты южных земель в пользу Польши Великое княжество Литовское освободилось от татарской опасности, и одновременно Корона оказалась реально и

Выписка конца XVIII в. из литовской посольской книги 1549 г. о возвращении из Москвы литовского посольства с письмом царя Ивана IV к королю Сигизмунду II Августу. Biblioteka książąt Czartoryskich w Krakowie, Teki Naruszewicza, Teka 67, № 60, s. 219

необратимо вовлечена в конфликты с Москвой. Проблема польской помощи Литве, столь сложная до 1569 г., была тем самым решена до такой степени, что Корона оказалась прочно втянутой в литовско-русские конфликты153.

По моему мнению, польско-литовские отношения в предшествующий период определялись двумя главными механизмами — поражения литвинов сближали Великое княжество Литовское с Польской Короной154, победы или литовско-московские перемирия в свою очередь их друг от друга отдаляли155. Это вытекало из конъюнктурной трактовки обеими сторонами своих взаимоотношений при сохранении персональной унии. У литвинов это выражалось в просьбах хотя бы о военной и финансовой помощи взамен на обещание позднее заключить или даже реализовать унию, у поляков же — в обещании эту помощь оказать, но при условии, что литвины первыми выполнят свои обязательства. Подобная политика после 1569 г. утратила свой смысл прежде всего вследствие продвижения польской границы на восток. Добавлю еще, что Хенрик Ловмяньский подчеркивал также и негативные последствия унии, как то: отвлечение внимания от проблем на западе, в том числе от Силезии и Восточной Пруссии156. Схема эта действовала, однако, и в другую сторону — литвины, которые до сего времени дистанцировались от внутрипольских дел, вынуждены были теперь проявить в них свою заинтересованность.

------------------------------

* Перевод с польского А.Б. Плотникова.

1 На рубеже 1492–1493 гг. Иван III в первый раз использовал в дипломатических контактах с Литвой титул «государя всея Руси» (Koneczny F. Geneza uroszczeń Iwana III do Rusi litewskiej. «Ateneum Wileńskie» [dalej: At.Wil.], R. III (1925). Z. 10–11. S. 193; Białowiejska W. Stosunki Litwy z Moskwą w pierwszej połowie panowania Aleksandra Jagi- ellończyka (1492–1499), At.Wil., R. VII (1930). Z. 1–2. S. 96).

2 Поскольку Иван III доказывал, что титул «государя» равен королевскому. Поляки опасались, возможно, что в будущем литовские противники унии с Польшей могли бы воспользоваться этим и связать с идеей еще 1430 г. о королевской коронации великого князя (por. Chojnicka K. Tytuł carski w doktrynie moskiewskiej, [w:] Ustrój i prawo w przeszłości dalszej i bliższej. Studia historyczne o prawie dedykowane Prof. Stanisławowi Grodziskiemu w pięćdziesiątą rocznicę pracy naukowej, pod red. J. Malca i W. Uruszczaka. Kraków, 2001. S. 118, przyp. 1).

3 Koneczny F. Geneza uroszczeń Iwana III… At.Wil. R. III. Z. 10–11. S. 228.

4 Skopińska Z. Traktat 31 sierpnia 1449 roku w świetle polityki Litwy i Moskwy w latach 1440–1453. At.Wil., R. V. (1928). Z. 15. S. 108 i nn.; Białowiejska W. Stosunki Litwy z Moskwą w pierwszej połowie panowania Aleksandra Jagiellończyka… At.Wil. R. VII. Z. 1–2. S. 60; H. Łowmiański. Polityka Jagiellonów. Poznań 1999, przyg. do druku K. Pietkiewicz. S. 236; por. Krupska A. Z dziejów tworzenia się nowego układu sił politycznych w Europie Wschodniej po upadku Złotej Ordy w XV w. «Roczniki Historyczne» [dalej: RH], R. XLII (1976). S. 37–56.

5 Białowiejska W. Stosunki Litwy z Moskwą w pierwszej połowie panowania Aleksandra Jagiellończyka… At.Wil. R. VII. Z. 1–2. S. 108–109; Tyszkiewicz J. Tatarzy na Litwie i w Polsce. Studia z dziejów XIII–XVIII wieku. Warszawa, 1989. S. 142; Błaszczyk G. Litwa na przełomie średniowiecza i nowożytności 1492–1569. Poznań, 2002. S. 21, 25; Rachuba A. Litwa w unii z Polską, [w:] Historia Litwy. Dwugłos polsko-litewski. Warszawa, 2009. S. 52.

6 Rachuba A. Wielkie Księstwo Litewskie w systemie parlamentarnym Rzeczypospolitej w latach 1569–1763. Warszawa, 2002. S. 24.

7 Dworzaczek W. Leliwici Tarnowscy. Z dziejów możnowładztwa małopolskiego. Wiek XIV–XV. Warszawa, 1977. S. 261.

8 Plewczyński M. Wojny Jagiellonów z wschodnimi i południowymi sąsiadami Królestwa Polskiego w XV w. Siedlce, 2002. S. 124; Zyglewski Z. Polityczna i aktotówrcza działal- ność kanclerza Krzesłowa z Kurozwęk i podkanclerzego Grzegorza z Lubrańca w latach 1484–1495. Bydgoszcz, 2007. S. 74, 86–87; Rachuba A. Litwa w unii z Polską, [w:] Historia Litwy… S. 53.

9 Koneczny F. Geneza uroszczeń Iwana III do Rusi litewskiej. At.Wil. R. III. Z. 10–11. S. 253.

10 Por. Rachuba A. Litwa w unii z Polską, [w:] Historia Litwy… S. 54.

11 Citko L. «Kronika Bychowca» na tle historii i geografii języka białoruskiego. Białystok, 2006. S. 480 (tu błędnie 1495).

12 Białowiejska W. Stosunki Litwy z Moskwą w pierwszej połowie panowania Aleksandra Jagi- ellończyka. At.Wil. R. VII. Z. 1–2. S. 75.

13 Zob. Dąbrowski J. Dzieje Polski średniowiecznej. T. 2. Kraków, 1926. S. 453.

14 Herbst S. Kleck 1506, [w:] Potrzeba historii czyli o polskim stylu życia. T. 2. Cz. 3, przyg. Kom. Red. pod przew. A. Zahorskiego. Warszawa, 1978. S. 213.

15 Любавский M. Литовско-Pyccкий ceйм. M., 1901. C. 177–178.

16 Rachuba A. Wielkie Księstwo Litewskie w systemie parlamentarnym Rzeczypospolitej… S. 27.

17 Kром M. M. Меж Русью и Литвой. Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV— первой трети XVI в. М., 2010. C. 107–118.

18 Halecki O. Dzieje unji jagiellońskiej. T. II. Kraków, 1920. S. 2, 5–6.

19 Tamże. S. 5–6.

20 Caro J. Dzieje Polski. T. VI. Warszawa, 1900. S. 343–347.

21 В то же время заметно отсутствие каких-либо упоминаний о возможных шагах великого князя в отношении коронации вместе с ним великой княгини Елены Ивановны. По мнению калишского каштеляна Петра Зборовского (1548; zob. Dyaryusze sejmów koronnych 1548, 1553 i 1570 r., wyd. Szujski J. Kraków, 1872. S. 215), Елену не короновали, поскольку «им (полякам. — Д. Ш.) та московка не по вкусу пришлась» (por. W. Dworzaczek. Op. cit. S. 154).

22 Akta Aleksandra, króla polskiego, wielkiego księcia litewskiego (1501–1506), wyd. Pap- ee F. Kraków 1927 [dalej: AA], nr 96, s. 129; Halecki O. Op. cit. S. 22.

23 Archiwum Główne Akt Dawnych w Warszawie, Metryka Koronna, Libri Legationum, ks. 2 [dalej: AGAD, MK, LL, ks. 2]. K. 32, 160–161; AA. Nr 96. S. 126–128; Pielas J. Oleśniccy herbu Dębno w XVI–XVII wieku. Studium z dziejów zamożnej szlachty doby nowożytnej. Kielce, 2007. S. 85–86.

24 Zob. Zbiór praw litewskich od roku 1389 do roku 1529 tudzież rozprawy sejmowe o tychże prawach od roku 1544 do roku 1563, wyd. Działyński A. T. Poznań, 1841. S. 79; Akta unji Polski z Litwą 1385–1791, wyd. Kutrzeba S. i Semkowicz W. Kraków, 1932 [dalej: AU]. Nr 80. S. 140; Volumina Constitutionum [dalej: VC]. T. I. Vol. 1. Do druku przyg. Grodziak S. i, Dwornicka I., Uruszczak W. Warszawa, 1996. Nr VI. S. 103.

25 Łowmiański H. Op. cit. S. 381.

26 Halecki O. Op. cit. S. 26.

27 Błaszczyk G. Op. cit. S. 32–33.

28 Por. tamże. S. 92 i nn.; Banionis E. Lietuvos Didžiosios Kunigaikštystės pasiuntinybių tarny- ba XV–XVI amžiais. Vilnius, 1998. P. 210–212.

29 Łowmiański H. Studia nad dziejami Wielkiego Księstwa Litewskiego. Poznań, 1983. S. 451.

30 Halecki O. Op. cit. S. 21.

31 Dąbrowski J. Op. cit. S. 461.

32 Błaszczyk G. Op. cit. S. 41.

33 Kempa T. Konflikty w elicie politycznej Wielkiego Księstwa Litewskiego w XVI wieku (do 1569 roku) a kwestia unii polsko-litewskiej, [w:] Праблемы інтэграцыі i iнкарпарацыі ў развіцці Цэнтральнай i Усходняй Еўропы ў перыяд ранняга Новага часу. Мінск, 2010. C. 45.

34 Biblioteka książąt Czartoryskich w Krakowie, Teki Adama Naruszewicza [dalej: BCz., TN], T. 27. Nr 33. S. 93–94; Nr 34. S. 95–102; AA. Nr 254. S. 420–423.

35 Посольство Сигизмунда Ягеллончика и литовских панов, объясняя причины его поспешного назначения на великокняжеский престол без консультаций с польской стороной, сослалось на угрозу со стороны Москвы, которая уже тогда стала нападать на пограничные замки и поселения и разорять их (AGAD. Кopia Warszawska Metryki Litewskiej [dalej: KWML]. Ks. 194. S. 4–6; Lietuvos Metrika. Knyga nr. 8 (1499–1514). Užrašymų knyga 8, wyd. Baliulis A., Firkovičius R., Antanavičius D. Vilnius, 1995 [dalej: LM, Ks. 8]. Nr 3.2. S. 44–45).

36 AGAD, MK, Libri inscriptionum. Ks. 22. K. 200v–202.

37 AGAD. KWML. Ks. 193. S. 73. По мнению Оскара Халецкого, предполагалось даже принять совместное решение о необходимости начала весной решительных действий в отношении восточного соседа (Halecki O. Op. cit. S. 43; por. Spieralski Z. Kiszka Stanisław Piotrowicz h. Dąbrowa (zm. 1513 lub 1514), [w:] Polski Słownik Biograficzny [dalej: PSB]. T. XII. Wrocław-Warszawa-Kraków, 1966–1967. S. 516).

38 Первым это сделал познаньский епископ Ян Любраньский, который созвал 13 мая 1507 г. в Коле провинциальный синод для утверждения контрибуции на диоцезиальное духовенство в связи с московской войной (Sawicki J. Consilia Poloniae. Źródła i studia krytyczne. T. VII. Synody diecezji poznańskiej i ich statuty. Poznań, 1952. S. 35). Якуб Савицкий именно в этом синоде видел тот фактор, который подтолкнул и склонил остальных епископов и кафедральные капитулы к созыву синодов для принятия аналогичных решений, хотя при этом не обошлось без осложнений. Несмотря на то что пшемыский капитул и созвал 3 октября 1507 г. провинциальный синод, однако это произошло под давлением епископа Мачея Джевицкого, который, впрочем, на синод не прибыл, оставаясь в свите великого князя. Более того, мы не имеем никаких сведений о возможных решениях, принятых этим синодом (tenże, Consilia Poloniae. Źródła i studia krytyczne. T. VIII. Synody diecezji przemyskiej obrządku łacińskiego i ich statuty. Wrocław, 1955. S. 24). В свою очередь Плоцкий капитул, принимая во внимание имевшую место эпидемию, а также значительные суммы, которые созыв синода требовал от парафиального клира (стоимость дороги и пребывания), 9 сентября 1507 г. решил не созывать синода и обычным путем обратился к диоцезиальному духовенству с призывом заплатить контрибуцию (tenże, Consilia Poloniae. Źródła i studia krytyczne. T. VI. Synody diecezji płockiej i ich statuty. Warszawa, 1952. S. 81–82). Вопрос о контрибуции на войну с Москвой являлся также предметом обсуждения синода гнездненского архидиоцеза, который собрался раньше всех других, одновременно с синодом Любраньского и Познаньского капитула, 24 апреля 1507 г., зная уже о их планах (por. tenże, Consilia Poloniae. Źródła i studia krytyczne. T. VII. S. 35), но повлекло ли это за собой соответствующие решения о самообложении клира, неизвестно. Иным делом был тот факт, что королевские контрибуции, накладываемые на коронный клир и собираемые провинциальными синодами или генеральными капитулами, были в то время повсеместными, а их сбор происходил с большими сложностями. В 1507 г. «московскую» контрибуцию исправно собрал только колецкий синод.

39 Stryjkowski M. Kronika polska, litewska, żmudzka i wszystkiej Rusi. T. II, wyd. Malinows- ki M. Warszawa, 1846. S. 709; Pociecha W. Gliński Michał (zm. 1534), [w:] PSB. T. VIII. Wrocław-Kraków-Warszawa, 1959–1960. S. 67; Kolankowski L. Polska Jagiellonów, wyd. III. Olsztyn, 1991. S. 134; Kwiatkowski K. Wojna moskiewsko–litewska 1507–1508 — as- pekty militarne, [w:] «Studenckie Zapiski Historyczne». Z. 2 (2005). S. 48–49.

40 Wojciechowski Z. Zygmunt Stary (1506–1548). Warszawa, 1979. S. 93.

41 BCz. TN. T. 27. Nr 123.

42 Tamże. Nr 126.

43 Halecki O. Op. cit. S. 45.

44 BCz. TN. T. 27. Nr 127.

45 Por. Decjusz J.L. Księga o czasach króla Zygmunta, przyg. do druku Bieńkowski T. Warszawa, 1960. S. 35.

46 Tamże. S. 46; Хорошкевич A. Л. Pyccкое государство в cистеме международных oтношений конца XV — начала XVI в. M., 1980. C. 120–121.

47 BCz., rękopis 252. Nr 237. S. 109–111.

48 Лобин A. H. Битва под Оршей. 8 ceнтября 1514 года. K 500-летию cpaжения. СПб., 2011. C. 27.

49 Rybus H. Dwa źródła do biografii Macieja Drzewickiego, [w:] «Roczniki Teologiczno- Kanoniczne» [dalej: RTK]. T. III. Z. 2 (1956). S. 362.

50 Acta Tomiciana [dalej: AT] T. II (1512–1513), wyd. T. Działyński. Poznań, 1852. Nr 143. S. 141.

51 Василий III в то время именовался «царем и государем всей Руси» (Drożdż P. Orsza 1514. Warszawa, 2000. S. 189).

52 Papee F. (rec.), Kolankowski Ludwik: Dzieje Wielkiego Księstwa Litewskiego za Jagiellonów. T. 1. 1377–1499, Warszawa, 1930, str. IX, 475 (rec.), «Kwartalnik Historyczny» [dalej: KH], R. 44. Z. 3. S. 369; Rachuba A. Wielkie Księstwo Litewskie w systemie parlamentarnym… S. 31.

53 Por. Baczkowski K. Projekty rozbiorów państw suwerennych w późnym średniowieczu i u początku doby nowożytnej. Kraków, 2001. S. 9, 11–12; Drożdż P. Op. cit.. S. 189.

54 Za Bardach J. Związek Polski z Litwą, [w:] Polska w epoce Odrodzenia. Państwo-społeczeńst- wo-kultura, pod red. A. Wyczańskiego. Warszawa, 1986. S. 131.

55 Dróż P. Op. cit. S. 189.

56 Pociecha W. Abraham i Michał Ezofowicze. Działacze gospodarczy XVI w. Kraków, 1947. S. 7; Kolankowski L. Op. cit. S. 144.

57 Лобин A. K вопросу o cocтaве и численности пoльско-литовской apмии в битве под Opшей 1514 г., [w:] Праблемы інтэграцыі i iнкарпарацыі ў развіцці Цэнтральнай i Усходняй Еўропы ў перыяд ранняга Новага часу. Мінск, 2010. C. 23.

58 Kolankowski L. Op. cit. S. 144; Drożdż P. Op. cit. S. 189, 191.

59 Zob. Лобин A. K вопросу o cocтaве и численности пoльско-литовской apмии…, [w:] Праблемы інтэграцыі i iнкарпарацыі… C. 31.

60 Tamże. S. 38.

61 Biblioteka Jagiellońska w Krakowie [dalej: BJ], rkps. 38. S. 53.

62 Tamże. S. 91.

63 Por. Лобин A. K вопросу o cocтaве и численности пoльско-литовской apмии…, [w:] Праблемы інтэграцыі i iнкарпарацыі … C. 24–29.

64 AT, t. III, wyd. T. Działyński, Poznań 1853, s. 3.

65 Dróżdż P. S. 189–191; Kolankowski L. Op. cit. S. 145.

66 Tamze. S. 191–192; Decjusz. Op. cit. S. 80; por. AT. T. III. S. 4.

67 Spominki pilzneńskie 1486–1548, wyd. Bielowski A., [w:] Monumenta Poloniae Historica. T. III, Kraków, 1878. S. 248.

68 Stryjkowski M. O początkach, wywodach, dzielnościach, sprawach rycerskich i domowych sławnego narodu litewskiego, żemojdzkiego i ruskiego, przedtym nigdy od żadnego ani kuszone, ani opisane, z natchnienia Bożego a upszejmie pilnego doświadczenia, opr. Radziszewska J. Warszawa, 1978. S. 380.

69 Tamże. S. 381–382. Последнему за это было предано забвению даже убийство последнего заторского князя Януша, которое он совершил в августе 1513 г. (Nowakowski A. Prawne aspekty inkorporacji Księstw Oświęcimskiego i Zatorskiego do Korony latach 1563–1564. «Czasopismo Prawno-Historyczne». T. XXXVI. Z. 2 (1984). S. 99).

70 Люблинский староста Ян с Пильчи вел из Минска авангард коронных войск (por. Kolankowski L. Op. cit. S. 145).

71 Stryjkowski M. O początkach, wywodach, dzielnościach… S. 379.

72 Лобин A. K вопросу o cocтaве и численности пoльско-литовской apмии…, [w:] Праблемы інтэграцыі i iнкарпарацыі… C. 30.

73 Herbst S. Obraz bitwy pod Orszą, [w:] Potrzeba historii… T. 2. Cz. 3. S. 276.

74 Лобин A. K вопросу o cocmaве и численности пoльско-литовской apмии…, [w:] Праблемы інтэграцыі i iнкарпарацыі… C. 39.

75 Zob. Drożdż P. Op. cit. S. 199–201.

76 Herbst S. Obraz bitwy pod Orszą, [w:] Potrzeba historii… T. 2. Cz. 3. S. 276.

77 Tamże. S. 277–278.

78 BJ, rkps. 38. S. 53; por. Лобин A. K вопросу o cocmaве и численности пoльско-литовской apмии…, [w:] Праблемы інтэграцыі i iнкарпарацыі… C. 25-27.

79 Sucheni-Grabowska A. Spory królów ze szlachtą w złotym wieku. Kraków, 1988. S. 18.

80 Por. Bardach J. Związek Polski z Litwą, [w:] Polska w epoce Odrodzenia… S. 131.

81 Rolska I. Firlejowie Leopardzi. Studia nad patronatem i fundacjami artystycznymi w XVI–XVII wieku. Lublin, 2009. S. 43.

82 Szujski J. Bernard Wapowski i jego Kronika, [w:] Scriptores rerum polonicarum. T. II. Kraków, 1874. S. XIII.

83 Bogucka M. Hołd Pruski. Warszawa, 1985. S. 40.

84 Kolankowski L. Op. cit. S. 148.

85 Drożdż P. Op. cit. S. 206; por. Łowmiański H., Polityka Jagiellonów. S. 454. Складывается впечатление, что выход императора из коалиции во время съезда монархов в 1515 г. парадоксальным образом был вызван результатами отправленной им в Москву весной 1514 г. т.н. миссии Шнитценпаумера, которая должна была привлечь в коалицию Данию и определить срок совместного нападения на Польшу. Посольство, однако, не привело к успеху, сам же Шнитценпаумер вышел за рамки данной ему инструкции и заключил с Василием III договор, предусматривавший, что император автоматически окажется в состоянии войны с Короной, когда Москва вступит в войну с Литвой, что означало необходимость немедленного начала наступательных действий против Польши, поскольку литовско-московская война уже шла. Между тем, если Василию III было необходимо обладание русскими землями Литовского государства, особенно Киевщиной, то Максимилиан I в действительности думал, скорее, о дипломатическом давлении на Польшу в венгерских и тевтонских делах (Baczkowski K. Rola dyplomacji polskiej w przygotowaniu i rezultatach zjazdu wiedeńskiego 1515 r. Studia Historyczne, R. XVIII (1975). Z. 1. S. 20–21), принимая лишь обязательство оказать помощь своими силами против Польши и Литвы в овладении Киевом и другими русскими землями, однако, без уточнения срока общего наступления (patrz Pociecha W. Polityka mocarstw europejskich w okresie 1492–1555 w świetle. «Teksty źródłowe». Nr 29 (bez daty i miejsca wydania). Nr 22. S. 30–31 (dok. cesarski sprzymierzenia z Moskwą z 4 VIII 1514 r.). Возможно, именно по этой причине ему было нетрудно в 1515 г. отвергнуть союз с Москвой, особенно после заключения в самой Вене династических договоров с Сигизмундом Старым и Владиславом Ягеллончиком (por. Konopczyński W. Walka z Niemczyzną o Bałtyk. Kraków, 1946. S. 10). Однако, с другой стороны, уже Л. Колянковский отвергал эту мысль, обращая внимание на подтверждение императором еще перед съездом в Вене договора, заключенного в Москве Шнитценпаумером (Kolankowski L. Op. cit. S. 144).

86 Dworzaczek W. Op. cit. S. 360. Ответственным за подготовку этой помощи стал коронный подскарбий Спытек Тарновский, который должен был как можно скорее собрать необходимые для этой цели финансовые средства (Tamże. S. 361).

87 Zob. BCz., TN, T. 50. Nr 168. S. 553.

88 Tamże. Nr 169. S. 557.

89 Sucheni-Grabowska A. Monarchia dwu ostatnich Jagiellonów a ruch egzekucyjny, cz. I, Geneza egzekucji dóbr. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk, 1974. S. 41–42.

90 AGAD, KWML, ks. 211, s. 134; KWML, ks. 214. S. 1121.

91 Zob. AGAD, KWML, ks. 204, s. 27; KWML, ks. 211. S. 135.

92 Zob. m.in. AGAD, KWML, ks. 204. S. 24–25.

93 Ferenc M. Mikołaj Radziwiłł «Rudy» (ok. 1515–1584). Działalność polityczna i wojskowa. Kraków, 2008. S. 29–31. Причиной этого была нехватка средств на выплату жалованья (Tamże. S. 32, 41).

94 Por. tamże. S. 134.

95 Łowmiański H. Polityka Jagiellonów. S. 561.

96 Sucheni-Grabowska A. Zygmunt August król polski i wielki książę litewski 1520–1562. Warszawa, 1996. S. 362.

97 Łowmiański H. Polityka Jagiellonów. S. 561.

98 Tamże. S. 570.

99 Chynczewska-Hennel T. Ostrogski Konstanty Wasyl Książe (ok. 1526–1608), [w:] PSB. T. XXIV. S. 490.

100 Tamże.

101 Księga Ekspedycji kancelarii nadwornej 1559–1572, opr. Kaniewska I. Kraków, 1997. Nr 47. S. 57–58.

102 Ferenc M. Op. cit. S. 241–242.

103 Januszek-Sieradzka A. Król Zygmunt August wobec idei unii polsko-litewskiej (w świetle listów), [w:] Unia lubelska–Unia Europejska, pod red. Hofman I. Lublin, 2010. S. 117.

104 Lulewicz H. Gniewów o unię ciąg dalszy. Stosunki polsko-litewskie w latach 1569–1588. Warszawa, 2002. S. 33.

105 Tamże. K. 41.

106 Błaszczyk G. Op. cit. S. 141.

107 Pamiętniki o dawnej Polsce z czasów Zygmunta Augusta obejmujące listy Jana Franciszka Commendoni do Karola Boromeuszka, t. I, wyd. Malinowski M. Wilno, 1851. Nr 4. S. 10.

108 Tamże. Nr 9. S. 25.

109 Tamże. Nr 15. S. 40.

110 Tamże. Nr 12. S. 31.

111 Tamże. Nr 15. S. 37.

112 Tamże. Nr 15. S. 39–40.

113 BCz., rkps. 2712. Nr 69. S. 36.

114 Tamże. Nr 16. S. 45–46, 48.

115 Tamże.

116 Kolankowski L. Op. cit. S. 216.

117 Jerusalimski K. Rosyjska emigracja w Rzeczypospolitej w drugiej połowie XVI w.: nowe problemy, źródła, interpretacje, [w:] Kaнструкцыя i дэканструкцыя Bялікага княства Літоўскага. Maтэрыялы міжнароднай канференцыі, Гродна, 23-25 красавіка 2004 г. Мінск, 2007. S. 147.

118 Por. Pamiętniki o dawnej Polsce… Nr 15. S. 46.

119 Tamże. Nr 19. S. 55.

120 Tamże.

121 Tamże. Nr 30. S. 111.

122 Tamże. Nr 17. S. 56; Kutrzeba S. Unia Polski z Litwą, [w:] Polska i Litwa w dziejowym stosunku/ Warszawa-Lublin-Łódź-Kraków, 1913. S. 188.

123 Kutrzeba S. Unia Polski z Litwą, [w:] Polska i Litwa… S. 192.

124 Kolankowski L. Op. cit. S. 216.

125 Pamiętniki o dawnej Polsce…, t. II, wyd. Malinowski M., Wilno 1851 nr 93, s. 58.

126 Tamże.

127 Tamże. Nr 140. S. 193.

128 Halecki O. Op. cit. S. 218.

129 Jaworski R. Zbiór akt trybunalskich i wojskowych dotyczących ziem ruskich z lat 1554–1790, maszynopis wykorzystany dzięki uprzejmości Autora, nr 6. Przyp. 5, 6.

130 Zob. tamże, nr 6.

131 Документи брацлавського воеводства 1566–1606 poків, opr. Kpикун M., Піддубняк O., Львів, 2008, nr 9. C. 142–143.

132 AU, nr 94b, 94c. S. 408–410.

133 Por. tamże, nr 94a. S. 406 (polska odpowiedź na poselstwo).

134 Tamże, nr 94a. S. 406–407.

135 Lulewicz H. Op. cit. S. 32.

136 Kolankowski L. Op. cit. S. 217.

137 Błaszczyk G. Op. cit. S. 114.

138 AU, nr 94f. S. 413.

139 Kolankowski L. Op. cit. S. 218; Ferenc M. Mikołaj Radziwiłł «Rudy» a unia lubelska, [w:] Unia lubelska–Unia Europejska. S. 104.

140 AGAD, Archiwum Warszawskie Radziwiłłów, dział II, teka I, sygn. 53. S. 6.

141 Archiwum Archidiecezjalne Warmińskie w Olsztynie, Archiwum Biskupie, sygn. D, nr 17, k. 65–65v.

142 Błaszczyk G. Op. cit. S. 142.

143 Kolankowski L. Op. cit. S. 216; por. Błaszczyk G. Op. cit. S. 34.

144 Por. Kolankowski L. Op. cit. S. 216.

145 Błaszczyk G. Współdziałanie wojskowe Polski i Litwy w obronie kresów południowo-wschodnich obu państw (do 1569 r.), [w:] Poznań Wilnu. Studia historyków w roku tysiąclecia Państwa Litewskiego, pod red. Wojtkowiaka Z. Poznań, 2009. S. 45–46.

146 Kolankowski L. Op. cit. S. 217.

147 Lulewicz H. Op. cit. S. 34.

148 Kolankowski L. Op cit. S. 216.

149 Por. Łowmiański H. Studia nad dziejami Wielkiego Księstwa Litewskiego, s. 448; Kłoczows- ki J., Wprowadzenie: Unia lubelska — nowe perspektywy i spojrzenia, [w:] Unia lubelska i tradycje integracyjne w Europie środkowo-wschodniej. Lublin, 1999, s. 6.

150 Nowodworski W. (rec.), Łappo I. Wielikoje kniażestwo Litowskoje… KH. R. 16. S. 336–337.

151 Wisner H. Rzeczpospolita obojga narodów- federacja zwyciężonych czy zwycięzców? Unia Litwy i Polski z roku 1569 w aspekcie militarnym. «Przegląd Historyczny» [dalej: PH], t. LXIII (1972). Z. 4. S. 609.

152 Tamże. S. 89–90.

153 Konopczyński W. Udział Korony i Litwy w tworzeniu polityki zagranicznej 1569–1795, [w:] Pamiętnik VI Powszechnego Zjazdu Historyków Polskich w Wilnie 17–20 września 1935 r. Cz. 1 (Referaty). Lwów, 1935. S. 79.

154 Por. aktywną wymianę dyplomatyczną w latach 1501–1514, 1533–1535 oraz 1562–1569 ujętą w Aneksie.

155 Для сравнения см. лакуны за 1514—1533 и 1535—1562 гг. в Приложении. Эти лакуны не касаются возможных посольств в Польшу и Литву в связи с положением в Инфлянтах, общем владении обоих государств, которому уже с конца 50-х гг. XVI в. угрожала не только Москва, но также Швеция и Дания (Kolankowski L. Dz. cyt. S. 213). Значение инфлянтской войны для дела заключения польско-литовской унии отметил также Хенрик Виснер, замечая, однако, что это значение было второплановым (Wisner H. Rzeczpospolita obojga narodów— federacja zwyciężonych czy zwycięzców?.. PH. T. LXIII. Z. 4. S. 609). Инфлянтские сословия, вообще, были более заинтересованы в унии с Польшей, нежели Литва (Por. Sucheni-Grabowska A. Zygmunt August… S. 392), поскольку она давала им возможность занять в коронном сейме лучшую позицию, чем в литовском (Tamże. S. 398. Przyp. 67).

156 Łowmiański H. Polityka Jagiellonów. S. 628.

Автор:  Д. Шульц, .