1901 год. 29 ноября

Начало Религиозно-философских собраний в С.-Петербурге

Собрания начались в “малой” зале Императорского Географического общества, находившегося тогда в доме Министерства народного просвещения на Театральной улице. А.Н.Бенуа вспоминал: “Под наши собеседования была отведена довольно большая и узкая комната, во всю длину занятая столом, покрытым зеленым сукном. По стенам висели карты, а в углу на мольберте чернела большая квадратная доска – вроде тех, что ставятся в школьных классах. Комната за этим “залом заседаний” служила буфетом, где можно было получить во время перерыва чай и бутерброды, а в двух или трех комнатах, предшествующих залу заседаний, происходил обмен мнений в менее официальном тоне” (А.Н.Бенуа. Мои воспоминания. Т.2/М., 1980, с.292). 

В углу стояла большая статуя Будды, закутанная темным коленкором. А.Н.Бенуа вспоминал: “Мне лично становилось все более и более ясным, что тут, как и во всем на свете, дело складывается не без участия Князя Мира сего – иначе говоря, не без вмешательства какой-то силы мрака, всегда норовящей ввести души людские в соблазн и отвлечь их от всего подлинно-возвышающего. Каково же было мое изумление, когда я удостоверился в “реальном” присутствии бесовского начала! Дело в том, что из-за помянутой черной классной доски в углу зала выглядывали два черных торчка, похожих на рога. Меня это заинтересовало, но доска находилась на другом конце зала и почему-то я не сразу отправился взглянуть, что это такое. Все же я, наконец, через несколько недель пробрался и заглянул за доску, и тут меня обуял настоящий ужас! Передо мной стояло гигантского роста чудовище, похожее на тех чертей, которые меня преследовали в моих детских кошмарах и какие были изображены на лубочных картинках, представляющих “Страшный Суд”. У этой гадины были настоящие волосы на голове и на бороде, а все тело было покрыто густой черной шерстью. Из оскаленной пасти кровавого цвета торчали длинные загнутые клыки, пальцы рук и ног были вооружены колючими когтями, а на голове торчали длинные рога. Страшнее же всего были выпученные глазищи идола, с их свирепым, безжалостным выражением. Это был идол, вероятно, когда-то привезенный из глубокой Монголии или Тибета какой-либо научной экспедицией Географического общества. Может показаться странным, что я придал такое значение своему “открытию”, но в тот момент я действительно испугался, исполнился ужаса, не лишенного мистического оттенка. Чудовищное безобразие этого дьявола было передано прямо-таки с гениальной силой, а нахождение идола в данном помещении в качестве какого-то притаившегося наблюдателя – показалось мне до жути уместным. Оно наглядно символизировало то самое, что мне начинало мерещиться, выслушивая длинные, безнадежно топчущиеся на месте прения и присутствуя при схватках, в которых было меньше и меньше искания истины и все больше и больше самого суетного софистского тщеславия. Удивительно, что на моих друзей этот дьявол не произвел того же впечатления, и только Д.С.Мережковский, тоже начинавший тогда переживать известное разочарование в том, что, согласно его замыслам, должно было открыть путь к перерождению русской религиозной жизни, - только он, когда я его свел за доску, на минуты выразил крайнее изумление, а затем, привычным жестом пригладив бороду, криво улыбнулся и чуть ли не радостно воскликнул: - “Ну, разумеется! Это – он! Надо было ожидать, нечего и удивляться…” (Там же, с.292-293).

1-е собрание состоялось 29 ноября 1901 г. Во вступительной речи еп. Сергий – впоследствии Патриарх – сказал: “Нам тяжело наше разъединение и взаимное непонимание. Нас тяготит сознание всей пагубности этого разъединения и всей нашей ответственности за него. Нам нужен путь к единству, чтобы этим единством нам потом вместе жить и вместе работать на общерусскую пользу”. Тут же был заслушан доклад В.А.Тернавцева “Русская Церковь перед великой задачей”, определившего проблематику и задавшего тон Собраниям. Внутреннее положение России докладчик признал безысходным, в силу неразрешимых противоречий между Верховной властью и бюрократией, между народом, живущим по церковному идеалу, и земством, противоцерковно истолковывающем волю народа, между сословиями старой России и новыми влиятельными классами, между Церковью и светской мыслью и образованием. Условием объединения этих сил и возрождения России может быть только Церковь. Главное препятствие объединения – отсутствие у Церкви социального идеала. В то же время интеллигенция свои силы направила к осуществлению лишь земного идеала. Перед Церковью стоит великая задача “открыть сокровенную в христианстве правду о земле – учение и проповедь о Христианском государстве” (наст.изд., с. ). Гиппиус не без основания видела здесь отзвук идей Мережковского (З.Н.Гиппиус. Дмитрий Мережковский…, с.360, 364). Ценность доклада увеличивалась тем, что “докладчик стоял сам на церковном берегу. Если тут уместно говорить “мы” и “они” впрочем, это положение установил и Сергий), то Тернавцев в своей речи оказался целиком “с нами”, не переставая быть “с ними”.” (Там же, с.359). Достаточно откровенно Гиппиус интерпретировала доклад Тернавцева в духе “церкви Мережковских”: “Этот первый доклад на первом собрании и поставил целиком ту единую тему, которая далее с разных сторон и была предметом обсуждения на всех последующих заседаниях. Это вопрос о “всехристианстве” (вопрос и Вл.Соловьева) – объемлющем, в долженствовании, мир, ж и з н ь человека и жизнь человеческого общества. И это также вопрос о церкви. О единой, вселенской (о которой говорил и Соловьев), но и о реальных, ныне существующих христианских церквах. Могут ли они при своих, отъединенных от земного идеалах исполнить “новую великую задачу”, встающую перед ними, ответить на всечеловеческие вопросы, послужив к религиозному объединению человечества?” (Там же, с.363). Тернавцеву отвечал еп.Сергий: земная цель “может быть достигнута и при наличных церковных идеалах. Когда представители Церкви действительно устремились к небесному, то вместе с тем достигали и земного”. Позже М.А.Новоселов предлагал интеллигентам-богоискателям: “Скажу кратко: на сомнение и отрицание (разумеется серьезное и искреннее, - подчеркиваю это) можно истинно ответить только живой верой”.

---

В.В.Розанов: “Доклад <В.А.Тернавцева. – С.П.> вызвал живой обмен мнений, затянувшийся до 12 час. ночи. Все это было достаточно интересно, и первый опыт показал, что если Бог раскинет свой покров над этими собраниями, а сами собирающиеся сохранят в памяти завет Спасителя: “Будьте мудры как змии и просты как голуби”, то из них может выйти нечто полезное. Отмечу как личное свое впечатление, но кажется разделенное и другими участниками, что с первого же раза был достигнут вполне задушевный тон бесед и совершенная их нестесненность. Представители церкви, бывшие на собрании, частью разделяли эти взгляды, частью их ограничивали, выдвигая вперед историческое положение духовенства, очень многое объясняющее в его характере и действиях. Трогательно было видеть, с каким вниманием присутствовавшие священники приняли к обсуждению основной вопрос докладчика о разделенности интеллигенции и церкви.” (В.В.Розанов. Религиозно-философские собрания // Новое время, 1901, 9 января). Обсуждение доклада Тернавцева продолжалось и во 2-м заседании. После первых заседаний по Петербургу пошел слух, что реформ Церкви не избежать.