Дубельт А. Н. Письмо Дубельту Л. В., <1851 г.>

143

68

<1851>

Недавно ты описывал мне, что бедную Александрову⁵³ — mon oncle L’Empereur Nicolas* — разбили лошади, и к этому говоришь, что и я неосторожна с лошадьми. Но я другое дело: у меня дядя был Николай Семенович, а не Император Николай Павлович. У г-жи Александровой, вероятно, каждая лошадь стоит тысячу рублей серебром, а у меня клячонки, из которых самая лучшая не дороже 75 <рублей ассигнациями>. У нее кучер получает конечно сто <рублей серебром> в месяц жалованья, а у меня кучером мой староста, который скорее сам умрет, нежели меня уронит или

ушибет как-нибудь. Тебе, верно, про мою смелую езду рассказали сестра с Соничкой. Это оттого, что они обе ужасные трусихи, да притом Соня однажды с моих же дрожек упала и ушибла себе нос до крови, то ей не мудрено бояться. А со мной этого не случалось да и случиться не может, потому что я очень осторожная, мои лошади пресмирные, только шибко бегут, так это ничего, только очень весело и удобно. И Соничка оттого ушиблась, что соскочила с дрожек, а если бы усидела на них, то ничего бы и с нею не было. Но здесь она ужасно меня смешила своими опасениями за меня, как будто я езжу на каких-нибудь буйволах. А все-таки это доказывает ее ко мне привязанность, спасибо ей. Я и ночью не боюсь ехать на этих лошадях со своим кучером; раза два я ехала впотьмах от Выдропуска до Рыскина шибко бойко, легко и так хорошо, что ни разу меня не трехануло, даром что проселком ехали. Дорога знакомая, кучер надежный — чего же тут бояться? А на страшных лошадях я сама ни за что не поеду. А что бедная Александрова? Есть ли ей лучше? К этому я вспомнила, что от ушибу очень хорош рижский бальзам, а к этому я вспомнила, что ты мне обещал прислать этого бальзама, да видно забыл. Пришли мне его, Левочка, сделай милость. Я думаю, можно его и в Петербурге достать, а ежели нельзя, то верно у тебя есть частые сношения с Ригою и можно оттуда выписать. В деревне это чудесное средство. Не раз я им вылечивала такие ушибы и такие разрезы, от которых умереть можно, а рижский бальзам залечивает в несколько часов.

Скажи, пожалуйста, Левочка, куда писать к Николиньке. Он в разных местах, и я не знаю, где поймать его. Я думаю, как он пользуется теперь хорошею погодою там на юге, а у нас уж хорошая погода, наконец, прошла. Это лето было в наших краях самое южное, малороссийское, итальянское; зато какие были овощи, какие фрукты, это чудо. Персики, яблоки, сливы огромные и такие сладкие, что я отродясь не едала.

Потрудись, Левочка, прилагаемое английское письмо передать крестнику Шишкову. Кажется, он в Петербурге.

Ты пишешь, Левочка, что Коля наш в большой тревоге на счет полка, который дадут ему или нет. Мне кажется, что уж если не миновать ему полка, то чем скорее, тем лучше — пройти это болото, да и на другую должность. А то эта беда все-таки впереди, между тем время проходит даром. Если бы не давали ему полка, оно бы лучше, но когда Государю так угодно, вероятно, он не переменит своих мыслей по нашему желанию. Так уж лучше бы поскорее отделаться, да и только.

Прощай, мой ангел, целую твои ручки миллион раз. Будь здоров и весел. У нас уже снег и мороз в 10-ть градусов, а у вас как? Кланяйся брату Павлу Матвеевичу от меня.