Календарь | ||
|
В этот день
|
13 июня
1912 год. 13 июня (31 мая ст.ст.) состоялась церемония открытия Музея изящных искусств имени Александра III – нынешнего Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Инициатором создания музея стал профессор МГУ, доктор римской словесности и историк искусства Иван Цветаев. Он же стал и первым директором музея.«Церемония закладки Музея состоялась 17 августа 1898 года. Этому знаменательному событию предшествовали долгие годы огромной и созидательной работы. Ко времени торжественного акта закладки Музея, совершенного в присутствии императора Николая II и членов его семьи, Московской Городской думой для строительства здания была безвозмездно передана территория бывшего Колымажного двора вблизи Кремля. Было принято Положение о Комитете по устройству Музея. Официально было утверждено его название — Музей изящных искусств имени императора Александра III. Был организован архитектурный конкурс на здание Музея.. Строительные работы начались за месяц до закладки, и, что важно, к этому времени Комитет по устройству Музея уже располагал значительной частью коллекций.
На торжественной церемонии открытия музея. Фотография 1912 года Музей создавался на основе Кабинета (Музея) изящных искусств и древностей Московского университета как учебно-вспомогательный и публичный, где в гипсовых слепках, макетах, живописных и гальванокопиях по единой научной программе были представлены основные этапы истории искусства классических народов с древних времен до Нового времени. В этом качестве Музей становился первым в России учреждением такого типа. Проекты создания подобного музея в Москве неоднократно излагались в печати: кн. З.А.Волконской и С.П.Шевыревым (1831), проф. К.К.Герцем (1858), директором Московского Публичного и Румянцевского музеев Н.В.Исаковым (1864). Инициатором создания (1893) и первым директором Музея (1911-1913) был заслуженный профессор Московского университета, доктор римской словесности и историк искусства И.В.Цветаев (1847-1913). Замысел И.В.Цветаева развивал основные идеи предшественников. 
И.В.Цветаев и Ю.С.Нечаев-Мальцов. Фотография 1912 г. Музей создавался главным образом на денежные средства членов- учредителей Комитета и других жертвователей, число которых первоначально превышало 40 человек. Среди них: А.Е.Арманд, С.И.Мамонтов, А.Д.Мейн, Ф.О.Шехтель, А.А.Щербатов, Д.А.Хомяков, З.Н. и Ф.Ф.Юсуповы. Товарищем председателя Комитета состоял Ю.С.Нечаев-Мальцов (1834-1913), крупный промышленник, владелец стекольных заводов в Гусе-Хрустальном, питомец Московского университета. Им было вложено в строительство и комплектование около 2 млн. рублей (две трети всей стоимости Музея). Председателем Комитета являлся великий князь Сергей Александрович (1857-1905), чье активное участие и заинтересованность в деле созидания Музея позволили придать этому предприятию необходимую значимость и популярность в среде столичной знати и высшего чиновничества. Здание было возведено к 1904 году. К работе в Музее И.В. Цветаевым в разное время привлекались русские ученые: Д.В.Айналов, Н.П.Кондаков, В.К.Мальмберг, Б.А.Тураев, художники В.М.Васнецов, В.Д.Поленов, А.Я.Головин, И.И.Нивинский. Гипсовые слепки и другие копии заказывались в 1890-х — 1911 годах в зарубежных мастерских по формам, снятым непосредственно с оригиналов; в ряде случаев они делались впервые. Украшением музейного собрания явилась уникальная коллекция предметов древнеегипетского искусства и культуры (свыше 6 тыс. памятников). Собранная русским ученым-египтологом В.С.Голенищевым, она была приобретена государством и передана Музею в 1909-1911 годах. Имелись в Музее и другие подлинники: произведения итальянской живописи и предметы декоративного искусства XIII-XV вв. из собрания М.С.Щекина, нумизматическая коллекция. Торжественное открытие Музея изящных искусств имени Александра III состоялось 31 мая 1912 года».
Цитируется по материалам официального сайта ГМИИ имени Пушкина - http://www.museum.ru/gmii/defrus.htm
«31 мая 1912 года в солнечный полдень у здания Музея изящных искусств (так назывался музей до 1932 года) собралась многочисленная публика. На торжественную церемонию открытия пришли ученые, студенты, профессора Московского университета и высшие правительственные чиновники. Для первых зрителей двери нового музея открылись под звуки пения семисотголового хора учеников московских музыкальных училищ, исполнивших кантату, специально написанную к этому случаю композитором М.М.Ипполитовым-Ивановым. Это событие было снято на пленку известной в дореволюционной России кинофирмой Пате. Кадры документальной хроники запечатлели, каким было начало жизни музея в новом, специально для него отведенном здании. 
Кабинет изящных искусств и древностей в старом здании московского университета.
Но история его началась гораздо раньше весеннего дня 1912 года, задолго до того, как был положен летом 1898 года первый камень здания на бывшем Колымажном дворе и началась его постройка. Мысль об организации музея классического искусства в Москве родилась еще в середине XVIII века. Колыбелью идей и планов был первый крупный центр науки и культуры в России – Московский университет»
Цитируется по: Демская А.А. Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. М.: Искусство, 1983. с.7
История в лицах
Марина Цветаева, из очерка «Открытие музея»:
Белое видение музея на щедрой синеве неба. По сторонам входа двойные ряды лицеистов, от долгого стояния прислонившихся ряд к ряду спинами и тем каждую шеренгу являющих многолико-двуликим — но каким младоликим! — Янусом. Первое при входе — старик в долгополой шубе (май!) "А где тут у вас раздеваются?" — "Пожалуйте, ваше превосходительство".— "А нумера даете? А то шуба-то небось бобровая, как бы при торжестве-то..." Тесть моего отца, древний историк И<ловайский>. Белое видение лестницы, владычествующей над всем и всеми. У правого крыла — как страж — в нечеловеческий и даже не в божественный: в героический рост — микеланджеловский Давид. Гости, в ожидании государя, разбредаются по залам. Вдруг — звон, грохот, испуг, отскок, серебряные осколки и потоки: это восемнадцатилетний зять моего отца задел поднос с кавказскими водами, побежавшими и засверкавшими, как породившие их источники. Старички, удостоверившись, что не бомба, успокаиваются. Старики, старики, старики. Ордена, ордена, ордена. Ни лба без рытвин, ни груди без звезды. Мой брат и муж здесь единственно-молодые. Группа молодых великих князей не в счет, ибо это именно группа: мраморный барельеф. Мнится, что сегодня вся старость России притекла сюда на поклон вечной юности Греции. Живой урок истории и философии: вот что время делает с людьми, вот что — с богами. Вот что время делает с человеком, вот что (взгляд на статуи) — с человеком делает искусство. И, последний урок: вот что время делает с человеком, вот что человек делает со временем. Но я об этом, по молодости лет, не думаю, я только чувствую жуть. Старость, в ее главной примете: обесцвеченность, пересиливает даже удар, по глазам, золота, ибо вся эта старость залита золотом: чем старее, тем золоче, чем дряхлее — тем блистательнее, чем тусклее око — тем ослепительнее грудь. Тоже статуи, но иным. Если великокняжеское юношество статуи по форме: живой мрамор, сановники — статуи по материалу: гипсу Rigidite (русского точного слова нет) старых, полых, заполненных смертной известью костей. Никогда не забуду, как один такой старичок, споткнувшись на лестнице, так и остался лежать, только ворочая головой, пока мой муж, сбежав к нему сверху, осторожно, по настойчиво не поставил его на ноги — как куклу. Сказав "кукла", я назвала дам. Белые, одинаковые, с одинаково-длинными шеями, особенно длинные от высоких, стягивающих горло, воротников, в одинаково-высоких корсетах, с одинаково-высокими "подъездами" причесок, может быть, молодые, может быть, старые, если и молодые, так старые, не старые- пожилые,— какого-то возраста, которого нет в жизни, собирательного возраста, создаваемого днем, местом и туалетом — а может быть, и ровным верхним рассеянным фотографическим стереоскопическим музейным светом... Куклы во всей торжественности, устрашительности и притягательности этой вовсе не детской вещи. Тройная белизна: стен, седин, дам — только фон, только берега этому золотому неустанно ползущему старческому Пактолу галунов и орденов. И еще одно разительное противоречие: между новизной здания — и бесконечной ветхостью зрителя, между нетронутостью полов и бесконечной изношенностью идущих по ним ног. Видения (статуи), привидения (сановники), сновидения (тот живой мраморный цветник) и куклы... Смело скажу, что статуи в тот первый день музейного бытия казались живее людей, не только казались, но — были, ибо каждую из них, с живой заботой отлитую мастером, со всей заботой живой любви собственноручно вынимал из стружек мой отец, каждую, с помощью таких же любящих, приученных к любви простых рук, устанавливал на уготованном ей месте, на каждую, отступив: "Хороша!" Этих же сановников и дам, казалось, никто уже, а может быть, и никто никогда не любил, как и они — никого и ничего... Настоящий музей, во всем холоде этого слова, был не вокруг, а в них, был — они, были — они. Но стой: что-то живое! Среди общего белого дамского облака совершенно неожиданно и даже невероятно — совершенно отдельная, самостоятельная рябая юбка! Именно юбка, над которой блузка "с напуском". Закоренелая "шестидесятница"? Обедневшая знатная? Нет, богатейшая и консервативнейшая жена консервативнейшего из историков, консерватизм свой распространившая и на сундуки, то есть решившая, вопреки предписанию ("дамы в белых городских закрытых"), лишние пять аршин белого фая — сохранить. И в удовлетворении выполненного долга, в зачарованном кругу одиночества своей рябой юбки, еще выше возносит свою тщательно прибранную, надменную, молодую еще головку маркизы с двумя природными accroche-coeur`ami. И так сильно во мне тяготение ко всякому одинокому мужеству, что, отлично зная мутные источники этого, не могу — любуюсь! Но церемониймейстер не любуется. Кидая быстрые и частые взгляды на оскорбляющий его предмет и явно озабоченный, куда бы его и как бы его подальше убрать, он забывает о нем только под наплывом другой заботы: никто не становится в ряд, кроме купеческих старшин с бородами и с медалями, как вошедших — так выстроившихся. "Господа, Mesdames... Их величества сейчас будут... Прошу... Прошу... Дамы — направо, господа — налево..." Но никто его не слушает. Слушают грузного, массивного, с умным лицом, сановника, который с плавными и вескими жестами что-то говорит— одному— для всех (Витте). Старшины глядят на Белого Орла на Нечаеве-Мальцеве, полученного им "за музей". "Господа... Господа... Прошу... Их величества..." Все мы уже наверху, в том зале, где будет молебен. Красная дорожка для царя, по которой ноги сами не идут. Духовенство в сборе. Ждем. И что-то близится, что-то, должно быть, сейчас будет, потому что на лицах, подобием волны, волнение, в тусклых глазах — трепет, точно от быстро проносимых свеч. "Сейчас будут... Приехали... Идут!.. Идут!.." "И как по мановению жезла" — выражение здесь не только уместное, по незаменимое — сами, само — дамы вправо, мужчины влево, красная дорожка — одна, и ясно, что по ней сейчас пойдет, пройдет... Бодрым ровным скорым шагом, с добрым радостным выражением больших голубых глаз, вот-вот готовых рассмеяться, и вдруг — взгляд — прямо на меня, в мои. В эту секунду я эти глаза увидела: не просто голубые, а совершенно прозрачные, чистые, льдистые, совершенно детские. Глубокие plongeon - дам, живое и плавное опускание волны. За государем — ни наследника, ни государыни нет — Сонм белых девочек... Раз... две... четыре...Идут непринужденно и так же быстро, как отец, кивая и улыбаясь направо и налево... Младшие с распущенными волосами, у одной над высокими бровками золотая челка. Все в одинаковых, больших, с изогнутыми полями, мелкодонных белых шляпах, тоже бабочек! вот-вот готовы улететь... За детьми, тоже кивая и тоже улыбаясь, тоже в белом, но не спеша уже, с обаятельной улыбкой на фарфоровом лице государыня Мария Федоровна. Прошли. Наша живая стена распрямляется. Благослови, владыко! * * *
Молебен кончен. Вот государь говорит с отцом, и отец, как всегда, чуть склонив голову набок, отвечает. Вот государь, оглянувшись на дочерей, улыбнулся. Улыбнулись оба. Церемониймейстер подводит государыне Марии Федоровне московских дам. Нырок, кивок. Нырок, кивок. В этих нырках что-то подводное. Так водоросли ныряют на дне Китежа... Государь, сопровождаемый отцом, последовал дальше, за ним, как по волшебной дудке Крысолова, галуны, медали, ордена...
Воздух, после молебна, разреженнее. Оборот некоторых голов на статуи. Называют имена богов и богинь... Одобрительные возгласы... Старая отцова поклонница, обрусевшая итальянка, все время скромно державшаяся в тени,— если можно сказать "тень" о месте, где всё свет,— выступив и, с отчаянием великих решений, схватив отца за рукав: "Иван Владимирович, вы должны выйти!" И, как заклинательница, трижды: "Выйти — и встать, выйти и встать, выйти и встать!" И, странно, без малейшего спору, точно не прослышав смысла слов и повинуясь только интонации, мой отец, как в глубоком сне, вышел и встал. Чуть склонив набок свою небольшую седую круглую голову — как всегда, когда читал или слушал (в эту минуту читал он прошлое, а слушал будущее), явно не видя всех на него глядящих, стоял он у главного входа, один среди белых колонн, под самым фронтоном музея, в зените своей жизни, на вершине своего дела. Это было видение совершенного покоя <…> Цитируется по: Цветаева М.И. Сочинения. В 2-х томах. Том 2. М.: Худ.лит., 1980. С.14-17
Мир в это время
Путь следования и место крушения лайнера «Титаник» «Этот трагический рейс начался 11 апреля 1912 года. На борту парохода находились 1316 пассажиров и 891 член экипажа. Рассчитанный специально на высокие потребности «сильных мира сего», корабль по своей планировке и внутреннему оформлению скорее напоминал убранство королевского дворца. Сверхудобства 11 палуб «Титаника» состояли из роскошных люксов и салонов, чередующихся с мюзик-холлами, лифтами, зимними садами, спортивными залами, площадками для катания на роликовых коньках, плавательными бассейнами, турецкими банями и другими «мелочами», привычными для толстосумов. В комнате отдыха лайнера не забыли поставить даже детскую песочницу. Лайнер имел двойное дно, а его корпус был разделен на 16 отсеков, выше нижней палубы все переборки были водонепроницаемы. Такая конструкция позволяла ему оставаться на плаву даже при полном затоплении двух любых отсеков. И все же конструкция парохода не была полностью безопасной. Например, восемь переборок на средней палубе имели прорези для дверей и не были герметичными. Палубы судна не имели водонепроницаемых люков или шахт, и в случае затопления одной палубы вода могла проникать на следующую. Более того, в качестве спасательных средств на «Титанике» имелось всего 20 шлюпок, в которых могли разместиться не более 1300 человек, 48 спасательных кругов и пробковые жилеты на каждого пассажира и члена экипажа. Однако последние были практически бесполезны для северных районов Атлантики — попавший в воду в течение получаса погибал от переохлаждения.  «Титаник» на причале города Саутгемптон перед своим первым рейсом. Фотография 1912 года Уверенность судостроителей в непотопляемости «колосса» сыграла свою роковую роль и оказалась основной причиной трагедии. В 23 часа 40 минут «Титаник» наткнулся на айсберг. Пропоров около 100 м стальной обшивки (6-отсеков) ниже ватерлинии, он медленно стал тонуть. Лишь спустя 45 минут последовал первый приказ надеть спасательные пояса и собраться на верхней палубе у шлюпок. Но команда выполнялась неохотно — уж очень неуютно было выходить из теплых кают на холодный ветер океана. Реклама, создавшая миф о неуязвимости этого гиганта, сделала свое «черное дело»: играл оркестр, кто-то танцевал, наиболее азартные картежники продолжали партии в игорных салонах. Прошло еще около получаса, прежде чем стало ясно, что корабль гибнет. Тут-то и началась паника. Толпы людей, путаясь в бесчисленных проходах и коридорах, ринулись на верхние палубы. Некоторые смельчаки пытались вплавь добраться до спасительных шлюпок, отходивших от корабля, но водовороты увлекали их в бездну. Спустя три часа после столкновения с айсбергом «Титаник» скрылся под водой, опустившись на дно, на глубину 3 800 м.  Шлюпка с выжившими при крушении «Титаника». Фотография 15 апреля 1912 года. Источник - National Archives--Northeast Region, New York City, Records of District Courts of the United States Периодическая печать запестрела сенсационными сообщениями. Храбрость и трусость, подлость и благородство тесно переплелись на страницах газет. Геройство офицеров и некоторых пассажиров стало достоянием всего мира. Так, по сообщениям очевидцев, миллионер Джон Джекоб добровольно вернулся на борт гибнущего корабля, уступив место в уже отходящей спасательной шлюпке женщине. Всеобщее презрение и ненависть заслужил директор-распорядитель фирмы «Уайт Стар», владелец «Титаника», Брюс Йемен, трусливо спасшийся на одной из шлюпок. У местных школьников буквально стало традицией, проходя мимо его дома скандировать: «Трус!», «Трус!», «Трус!».
Цитируется по: Окороков А.В. Затонувшие корабли. Затопленные города. М.: ИИА "Евразия+", 1996 год. ельной шлюпке женщине.
|
даты
Конвертация дат материалы О календарях 
|
