Открытый конкурс философских сочинений на тему «Феномен Даниила Андреева»
Институт философии РАН и Фонд метаисторических и религиозно-философских...
Личность и исторический субъект
Личность и исторический субъект
Наряду с государствами, организациями, классами и другими социальными институтами, в качестве исторического субъекта может выступать и отдельная личность. Вероятно, стоит отметить, что до середины XIX в большинство исследователей социальных процессов вообще были склонны трактовать исторические события как результат деятельности выдающихся исторических личностей. Сообразно этому подходу все события «периодизировались» по времени правления того или иного лидера, имя которого выступало в качестве идентификационного маркера таких субъектов, как государство, движение или организация. В европейской традиции эта концепция берёт начало от мифологического подхода к историческим событиям, где героям уделялось главное место[1]. В дальнейшем героев заменили вожди и цари, что нашло своё выражение в периодизации социального развития по годам правления[2]. В первой половине XIX в «концепцию героев» активно развивал Т.Карлейль. Опираясь на учение И.-Г.Фихте об активной деятельности субъекта, как творческом начале мира[3], Т.Карлейль приписывал им все социально значимые изменения исторического процесса[4]. Но мода на карлейлевский детерминизм, в основе которого была идея полной ответственности личности за содеянное, к середине XIX века сильно поблекла. Сторонники позитивизма[5] и марксизма[6], не без оснований видя в культе героев проповедь индивидуализма, приложили массу усилий, чтобы развенчать подобные концепции. В ходе этого процесса (который не закончен и по сию пору) осуществляется постепенный переход жанра жизнеописания героев из раздела истории в раздел исторических биографий, т.е. из сферы научного знания[7] в область литературных поделок[8].
Этот процесс (исчезновения героев) явился своеобразным показателем социализации или даже социологизации современного социального познания. Взамен тщательного анализа биографий героев «неоконтианцы» последних ста лет пытаются либо открыть законы исторического развития[9], либо описать как можно больше процессов и взаимосвязей «от Ромула до наших дней»[10], либо, на худой конец[11], представить в своей работе все имеющиеся на данный момент сведения (жилище, еда, война, торговля, мужская одежда, развлечения, грёзы и т.д.) относительно какой-либо страны в определённый промежуток времени[12]. В этой связи постановка вопроса о том, может ли личность быть историческим субъектом, выглядит в наше время вполне правомерно. Такая постановка представляет для нас интерес в том отношении, что для нас представляется важным выяснить вопрос: может ли личность внести коренные изменения в идентификационные особенности исторического субъекта (например, народа или государства)[13]?
Мы не решаемся отдать предпочтение ни тому, ни другому подходу. История идентификации тех субъектов, что нас интересуют, свидетельствует о том, что их само- и иноназвание, как на традиционном, так и на научном уровне, зависела и зависит не только от надличностного фактора, но и от личности[14]. Например – распространившееся далеко на восток греко-македонское государство называют державой Александра и по сей день. Если нам скажут, что идентичность этого образования эфемерна, приведём другие примеры. В литературе редко встречается обозначение Англии середины XVII века, как республики. Многие вообще не подозревают, что Англия когда-то была республикой. А вот Англия времён протектората или диктатуры Кромвеля – идентификация значительно более известная. Да и наше время даёт основание для подобных, часто встречаемых как ненаучной, так и в научной сфере, «личностных» идентификаций. Они подчас сообщают такой оттенок, который нюансирует исторический субъект значительно тоньше, нежели надличностное, пусть даже и официальное название. Например, идентификация «маоистский Китай» говорит значительно больше, чем Китайская Народная Республика до 1976 г. Можно приводить и массу других примеров на эту тему – «николаевская Россия», «викторианская Англия» и т.д. С другой стороны, никому не приходило в голову идентифицировать США периода 1933-1945 гг «рузвельтовской Америкой». Объяснение подобной «несправедливости», вероятно, заключается в степени воздействия личности на социум[15]. Иными словами рузвельтовская политика (и, в частности, Новый курс) не стала для США такой новостью, которая перевернула бы прежние представления населения о нормах и ценностях социальных процессов. С другой стороны, она не продолжалась настолько долго, чтобы о ней осталась «эпохальная» память. Вследствие чего идентификация Кубы последних пятидесяти лет как «кастровской Кубы» имеет по этим двум критериям (степень и продолжительность воздействия) значительно больше оснований.
Однако подобные феномены наводят на вопрос о том, как соотносятся между собой индивидуальный и коллективный идентификационный потенциал на идентичность самого исторического субъекта? На наш взгляд столкновение, а то и конфликт этих идентичностей – весьма часто встречаемое явление. Исход подобных столкновений бывает разным, но обычно он завершается подчинением или подавлением индивидуальной идентичности. При этом даже из общих соображений ясно, что абсолютно бесследно подобные конфликты не проходят и возможен эффект накопления. Когда небольшие, кажущиеся первоначально незначительными, изменения социальной системы достигают критической точки и система становится открытой для различных проектов по радикальному изменению общественного пространства (т.е. открывается социальное окно эвентуальных возможностей). Именно таким образом «просветители», проповедовавшие идею идентификации каждого человека со свободой и равенством (Вольтер и др.) и даже с антигосударственной партикулярностью (Руссо) расшатали устои самого населённого и развитого государства Западной Европы.
Если же разбирать более «чистый» пример личности, как исторического субъекта, то здесь критерием будет степень влияния личности на исторический процесс. Если проявление индивидуальной идентичности окажется настолько сильной, что сумеет существенно изменить социальную идентичность, можно считать, что у нас есть все основания полагать, что мы имеем дело не только с личностью, но и с историческим субъектом. Классическим примером в данном случае может быть Наполеон, который по своему произволу резко изменил идентификацию многих исторических субъектов. Сначала Франции (разом превратив французов из граждан в подданных и т.д.), а затем и целого ряда других европейских стран, дав, таким образом, название целой эпохе.
ПРИМЕЧАНИЯ:
.
[1] Ср. миф о Тесее, освободившего Афины от критского господства и заложившего основу нового развития Греции в целом.
[2] См., например периодизацию русской истории по княжениям у Н.М.Карамзина.
[3] Фихте И.Г. О назначении учёного – М., 1935. С. 65.
[4] Карлейль Т. Герои, почитание героев и героическое в истории // Теперь и прежде - М., 1994.
[5] См., например, работы французских и русских позитивистов, исследовавших проблемы развития исторических субъектов: П.Лакомб видел смысл истории не в исследовании индивидуального, а в поисках социальных закономерностей, призывая обращать внимание лишь на те исторические события, которые «обнаруживают значение и силу господствующих установлений» (Лакомб П. Социологические основы истории – СПб., 1895. С. 18); Кареев Н.И. Историология (Теория исторического процесса) // Социология истории Николая Кареева. – СПб., 2000. С. 93- 119); А.С. Лаппо-Данилевский настаивал на том, что «только мировое целое, единое и единичное, представляется нам в полной мере действительностью, каждая из частей которой лишь искусственно может быть извлекаема из реального его единства для ее научного рассмотрения» (Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. Вып.2 – СПб., 1913. С.332); см. также его парадигму взаимоотношений между государством и личностью: Лаппо-Данилевский А.С. Организация прямого обложения в Московском государстве со времён смуты до времён преобразований – СПб., 1890. С. 501.
[6] Энгельс Ф. Революция и контрреволюция в Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т.8. С. 6; Плеханов Г.В. К вопросу о роли личности в истории // Плеханов Г.В. Избранные философские произведения в 5 томах. Т. 2 - М., 1956. С. 333. Заметим, кстати, что вульгарное истолкование взглядов К.Маркса привело одного из ведущих советских историков 20-30-х гг ХХ в М.Н.Покровского к истолкованию всех социальных процессов исключительно с классовой точки зрения вплоть до полного отрицания какой-либо значимости Петра I и других исторических личностей в деле социальных преобразований (Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. Ч. 1-3 – М., 1920-1923). Взгляды М.Н.Покровского на природу социальных процессов наложили отпечаток на многих социальных исследователей советской эпохи.
[7] Показателем этого перехода является смещение акцента с исследования роли личности в истории на историю самой личности. Перечислять все работы такого толка было бы крайне затруднительно в силу их невероятного количества, поэтому укажем лишь некоторые образчики: Weil M.-H. Joachim Murat, roi de Naples. T. 1-5 – P., 1909; Wandruszka A. Leopold II. Erzherzog von Österreich, Grossherzog von Toskana, König von Ungarn und Böhmen, Römischer Kaiser. Bd. I: 1747—1780. Bd. II: 1780—1792 - Wien/München, 1965; Волкогонов Д.А. Ленин. Т. 1-2. – М., 1994. Естественным продолжением процесса смены акцента явилась новая область знания в сфере исторической науки, называемая просопографией. Просопографы пытаются на основании дошедших до нас биографий (подчас крайне отрывочных и случайно сохранившихся) составить картину эпохи. См., например: Nicolet C. Prosopographie et histoire sociale: Rome et l'Italie a l'epoque republicaine // Annales E.S.C., № 25. 1970.
[8] При этом, наряду с достаточно доброкачественными работами, появляются такие, в которых историческими личностями провозглашаются самые маргинальные типы. В частности, если верить многочисленным книгам Ги Бретона, то идентичность современной Франции оказалась возможной лишь благодаря веренице куртизанок, которые, путём альковных интриг, заставляли королей и других первых лиц этой страны совершать действия исторической значимости. См., например: Бретон Г. Истории любви в истории Франции. В 5 тт. – М., 1993.
[9] П.А.Сорокин, Т.Парсонс, Л.Н.Гумилёв, С.Хантингтон и др.
[10] Исследования т.н. истории повседневности, лидером которого является знаменитая школа «Анналов».
[11] Согласно положению О.Конта о том, что история должна предоставить социологии материал для последующих обобщений.
[12] Весьма профессиональные работы (сделанные, обычно, в виде хрестоматий) на эту тему появились уже в XIX в (см., например: Гиро П. Частная и общественная жизнь греков – М., 1995; он же, Частная и общественная жизнь римлян – М., 1995). В ХХ в на смену хрестоматиям пришли самостоятельные исследования, ориентированные на анализ наиболее значимых аспектов идентичности исторических субъектов. К одной из наиболее известных работ такого рода относится изданный в конце 30-х годов ХХ в труд Н.Элиаса (Элиас Н. О процессе цивилизации. Т. I-II – М.-СПб. 2001.). Во второй половине ХХ в работы, посвящённые исследованию специфических черт того или иного субъекта истории, исчисляются десятками и сотнями. См., например: Бретон Ж.-Ф. Повседневная жизнь Аравии Счастливой времён царицы Савской VIII век до н.э. – I век н.э. – М., 2003; Пастуро М. Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола – М., 2001; Суслина Е. Повседневная жизнь русских щеголей и модниц – М., 2004; Адлер Л. Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя – М., 2005.
[13] В качестве одного из возможных вариантов ответа на этот вопрос приведём, как бы он ни был анекдотичен, смешной пример. Уже в течение многих лет (по крайней мере, начиная со времени публикации сказок Г.-Х. Андерсена) местожительство зимних божеств, ассоциируется с Лапландией. На этой основе отчасти строится финляндская идентичность, в которую входит этот brand name (в этой связи заметим, что, не желая уступать жителям Финляндии, у нас уже несколько лет ведётся кампания по рекламе Великого Устюга в качестве местообитания настоящего Деда Мороза). На недавней встрече Санта Клаусов в Копенгагене большинством голосов было принято решение о том, что подлинным Санта Клаусом является представитель Гренландии. Это возмутило финского представителя, который, усмотрев в этом ущемление национальной идентичности, устроил скандал (Павлова В. Саммит Санта-Клаусов // http://www.rambler.ru/db/news/print.html?mid=8314273).
[14] К наиболее наглядным примерам того, какова степень воздействия социальных процессов на принятие решений лидеров государств, влияющих на идентичность, вверенных им стран относятся следующие. В 1957 году новоизбранному английскому премьеру Г.Макмиллану был задан вопрос относительно того, что будет определять курс его правительства. Ответ был таков: «События, мой дорогой, события». В речи, произнесённой в Кейптауне (3.2.1960) Г.Макмиллан ещё раз указал, что в своей деятельности он исходит из учёта социальных процессов. Заявив о понимании идентификационных потребностей стремящихся к самоопределению африканцев, он произнёс: ««Ветер перемен веет над континентом». Результат такой политики проявился не только в образовании на месте прежних английских колоний новых государств, но и в окончательном исчезновении Британской империи, как исторического субъекта.
[15] Зачастую эта степень определяется уже a posteriori. Особенно это показательно для культурной идентификации исторического субъекта. Ср.: «пушкинская эпоха» и т.п.
ОБ АВТОРЕ: Шабага Андрей Владимирович, доктор философских наук, доцент кафедры теории и истории международных отношений факультета гуманитарных и социальных наук Российского университета дружбы народов
.
Теги: Историософия
Автор: Андрей ШАБАГА
Комментарии (23)
29.08.2011
Обсуждение:
