Косаткин-Ростовский Ф. М. Князь Ф. М. Косаткин-Ростовский о своем роде / Публ., [вступ. ст. и примеч.] Л. И. Шохина // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999. — С. 519—525. — [Т.] IX.
В личном фонде историка и издателя графа Сергея Дмитриевича Шереметева (1844—1918) хранится наполовину исписанная тетрадь, на обложке которой написано рукой Шереметева: «Воспоминания князя Ф. М. Косаткина-Ростовского, сообщенные княжной Кос(аткиной)-Рост(овской) Софией Федоровной в 1916 году»*. Возможно, эта рукопись предназначалась для исторического сборника «Старина и Новизна» — органа основанного и возглавлявшегося Шереметевым Общества ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III.
Предыстория того, как «воспоминания» попали к Шереметеву, вероятно, связана с интересом, проявленным графом к стихам внука Косаткина-Ростовского — поэта, князя Федора Николаевича Косаткина-Ростовского, офицера лейб-гвардии Семеновского полка. Шереметев собирал материалы по истории Первой мировой войны. В его архиве, в одном из дел с надписью «Военное время, январь 1915 г.», подшита машинописная подборка стихов Ф. Н. Косаткина-Ростовского «С войны (листки походной тетради)», с дарственной надписью и фотографией. Стихи были переданы Шереметеву через тетку автора, княжну С. Ф. Косаткину-Ростовскую**.
В качестве отдельной единицы хранения отложилось письмо князя Г. М. Косаткина-Ростовского (Петроград, 16 января 1915 г.): «Ваше Сиятельство, глубокоуважаемый граф Сергей Дмитриевич. Получил Ваше письмо от 16 января, немедленно сообщу моему двоюродному брату Федору о Вашем желании иметь его произведения. Он, наверное, будет очень счастлив прислать или привезти их Вам. Он только что приезжал сюда на один день и вчера вечером уехал обратно в действующую армию»*. 26 января 1915 г. поэт сам написал Шереметеву. «Глубокоуважаемый граф Сергей Дмитриевич. Только что, приехав на 2 дня с войны, я узнал о том, что Вы писали моему двоюродному брату кн. Г. М. Косаткину-Ростовскому, желая знать, где можно достать мои книги и стихи «С войны». Искренно польщенный Вашим отношением к моей скромной работе, позволяю себе просить Вас, граф, принять от меня прилагаемые несколько книг из моих произведений и стихи «С войны», в воспоминание о моем деде и отце, которые с детства научили меня глубоко и искренно Вас уважать. Очень извиняюсь, что не привожу эти книги лично: я здесь проездом, завтра опять еду на войну, и приехал сюда в боевом костюме. Кроме того, прошу извинить меня, что посылаю стихи «С войны» переписанными на ремингтоне. Сборник выйдет из печати только в марте, а в этом виде они отпечатаны только для моих друзей. Когда кончится война, если останусь жив, выйдут из печати мои новые книги: «Сны и пробуждения» (5-ая книга стихов), рассказы (книга 2-я), «В походе с полком» (воспоминания о войне, часть которых печаталась в «Н(овом) Врем(ени)» под моим псевдонимом «Эфкаэр») и 2-я книга моих пьес. Пользуюсь этим случаем, чтобы просить Вас, граф, принять выражения моего самого глубокого и искреннего уважения. Искренно Вам преданный Ваш покорный слуга князь Федор Косаткин-Ростовский. Гостиница «Регина», Мойка, 61»**.
Некоторые из подаренных Ф. Н. Косаткиным-Ростовским Шереметеву книг с автографом в настоящее время находятся в РГБ, там есть и сборник стихов «С войны» с продолжениями — всего три «тетради», изданные в 1915—1917 гг. С. Ф. Косаткина-Ростовская продолжала поддерживать отношения с Шереметевым, как видно из ее письма от 25 февраля 1915 г. «Глубокоуважаемый граф Сергей Дмитриевич. Получила от Вашего Сиятельства чрезвычайно интересную книгу «Старина и Новизна». Пишу эти строки, чтобы от всей души поблагодарить Вас за добрую память и любезное внимание. Мой племянник, Федор Косаткин-Ростовский, был чрезвычайно счастлив представиться Вашему Сиятельству. Получила только что от него письмо, которое он пишет во время боя у Ломжи, потери у них в Семеновском полку большие, но он покуда жив и невредим, настроение отличное, верит в победу, что Бог поможет нам в правом деле борьбы за нашу дорогую Россию!»***
Косаткина-Ростовская передала Шереметеву воспоминания своего отца, Федора Михайловича, которые он начал писать для детей, но не закончил. Тем не менее Шереметев предполагал их использовать, судя по тому, что снял машинописную копию****. Однако с Февральской революцией 1917 г. издание «Старины и Новизны» прекратилось, а последующие события тем более заставили забыть о подобных намерениях и собранных материалах.
ВОСПОМИНАНИЯ КНЯЗЯ Ф. М. КОСАТКИНА-РОСТОВСКОГО
Прабабка моя, Екатерина Борисовна Урусова, урожденная графиня Шереметева1, была дочь фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева2. Упоминаю об ней для того, чтобы разъяснить Вам, дети мои, родство наше и связи с семьей графов Шереметевых, которые, как увидите, немалую будут играть роль в моей жизни.
Я полагаю, у вас в памяти оригинальный портрет моей прабабки, висевший в моем кабинете. Вы можете по нем судить, что она была красивой, приятной наружности. Вышедши замуж за князя Алексея Васильевича Урусова, принесла мужу богатое приданное и, как гласит молва, была очень счастлива в супружестве, но скончалась в непреклонных летах. Из рассказов моей тети, княжны Елены Ивановны Косаткиной-Ростовской (внучки Екатерины Борисовны), я знаю, что перед смертию своей прабабка моя, Екатерина Борисовна Урусова, поручила единственную свою дочь, княжну Варвару Алексеевну, попечению и покровительству родному брату своему, графу Петру Борисовичу Шереметеву3. В те времена подобные просьбы, высказанные на смертном одре, исполнялись свято. Граф Петр Борисович принял бабушку мою, княжну Варвару Алексеевну, в свой дом и полюбил как родную дочь. Заботился о ней, заведовал ее имуществом, заключавшемся из большого капитала и в населенных имениях, и во всем соблюдал ее интересы как родной отец. Это было в царствование Императрицы Елизаветы4 и Екатерины II-й5, в царствование последней граф Петр Борисович был московским губернским предводителем дворянства. По своему официальному положению и богатству жил открыто, и дом его в Москве постоянно был полон гостей. Императрица Екатерина II и Высочайший Двор часто посещали Москву, потому празднествам и веселиям не было конца. В дом графа могли приходить все желающие получить пищу и никому в этом отказа не было, этот обычай был введен еще при фельдмаршале графе Борисе Петровиче Шереметеве. В те времена родством, даже дальним, не гнушались, и младшие родственники считали себя как бы обязанными навещать старших, а последние, по-возможности, им покровительствовали и старались быть полезными и словом и делом.
Тетка моя, княжна Елена Ивановна Косаткина-Ростовская, рассказывала мне многое, слышанное ею от матери о веселом житье-бытье того времени; из многих ее рассказов у меня удержалось в памяти о семейной жизни графа Петра Борисовича: о замечательных для того времени домашних спектаклях, бывших в его доме, о воспитании, препровождении времени и вообще о всех тех событиях, которые произошли с моей бабушкой, кн. Варварой Алексеевной, в доме гр(афа) Шереметева.
Оставшись сиротой, бабушка моя, княгиня Варвара Алексеевна, рожденная княжна Урусова, как я упоминал выше, после смерти своей матери, княгиня Екатерины Борисовны, была взята на попечение родным дядей ее, графом Петром Борисовичем Шереметевым. Официальное положение графа отнимало много у него времени. Празднества и приемы гостей, почти обязательные, лишали его возможности обратить внимание на образование своей питомицы, княжны Варвары Алексеевны, а взгляд того времени на женское образование был весьма нетребователен. Если девица умела читать, писать, танцевать и играть на арфе, то считалось, что она получила образцовое воспитание. Кн(яжна) Варвара Алексеевна умела читать, писать, танцевать, хорошо играла на арфе, была обучена пению, имела приятный голос и доставляла большое удовольствие графу Петру Борисовичу как любителю музыки своей игрой и пением.
У графа Петра Борисовича на его домашнем театре давались оперы, балеты, комедии и проч. Труппа актеров и актрис состояла большею частию из его крепостных людей. На бывших спектаклях в подмосковных его имениях «Останкино» и «Кусково» часто присутствовали Высочайшие особы, иностранные послы и высшее общество. Многие из актеров удостоились получить драгоценные подарки из рук Императрицы Елизаветы и Императрицы Екатерины II. В особенности обращала на себя внимание и всем нравилась по своей миловидности, грации и таланту в игре и танцах знаменитая Прасковья Ивановна Ковалева6, впоследствии сделавшаяся супругой сына графа Петра Борисовича, графа Николая Петровича Шереметева7, а также товарка ее Татьяна Васильева Шлыкова8, последняя в особенности отличалась своей грацией в характеристических танцах. Почтеннейшая, добрейшая и умная женщина, я знал ее с малолетства и всегда вспоминаю о ней с сердечною признательностью за ее добрые советы и ласку ко мне. Еще не раз буду упоминать о ней.
Прасковья Ивановна Ковалева и Татьяна Васильевна Шлыкова, обе были взяты из одного села Вощажниково, Ярославской губернии, Ростовского уезда, принадлежавшего графу. Мне довелось несколько раз летом быть в этом селе, что за чудное местоположение! Там еще существовал господский дом с изразцовыми старинными печами, сходными по рисунку с теми, которые находятся в московских теремах, в Кремлевском Дворце; сохранилось немного мебели и другой старинной утвари. В это село граф Петр Борисович приезжал охотиться по зверю и дичи. Мне первый раз пришлось приехать туда накануне Троицына дня9. Уставши от дороги, я рано лег спать и проснулся на заре. Утро было теплое, солнце только что всходило и аромат цветов с бархатных лугов через растворенное окно благоухал в мою комнату. Я невольно стал любоваться на красивые села, луга, поля и рощи, и тут мое внимание было привлечено множеством мужчин и женщин, с разных сторон направляющихся пешком к селу Вощажникову, все они были босиком и почти у всякого был на голове узел. Я догадался, что они направляются так рано в село по случаю праздника в церковь и, действительно, когда я тоже отправился к обедне, то увидел массу народа, разодетых мужчин в сюртуках, а женщин в модных шелковых платьях с зонтиками в руках. Для сохранения своего туалета каждая несла его в узле на голове и переодевалась в селе у своих знакомых. По окончании обедни все выходили парами и становились рядом, мужчины с мужчинами, а женщины с женщинами, каждая пара одна против другой. Когда они все таким образом установились, занявши всю длину улиц, то первые пары мужчин подали руку своим дамам, за ней вторая и т. д. и пошли все серединою улицы. Это их шествие и расстановка весьма походило на «Полонез». Громадная толпа народа, более двух тысяч, разбрелась в село, по своим знакомым, где наскоро попив чаю и закусив, опять парами высыпала на улицу, и начала танцевать французскую кадриль, вальс и польку, подпевая в такт какую-то нескладную песенку: «Чижик, чижик, желтенький воробушек». В танцах и песнях они провели весь день, а на закате солнца я опять увидел тех же пешеходов, направляющихся из села в разные стороны в том же «дезабильэ», как утром, с узлами на голове.
Граф Николай Петрович при жизни отца своего был в связи с Прасковьей Ивановной Ковалевой, но из боязни, чтобы не узнал этого отец, употреблял все меры, чтобы скрывать от него свою страсть, хотя все домашние о том знали. Недолго пришлось бабушке моей, княжне Варваре Алексеевне, пользоваться отеческим покровительством графа Петра Борисовича и не удалось ей пристроиться при жизни своего обожаемого благодетеля. Со смертью его опека над ней перешла к сыну его, ее двоюродному брату, графу Николаю Петровичу, который не имел к ней расположения, как дядя, и ей пришлось испытать всю тягость жизни в чужом доме. Граф Николай Петрович ни в чем не походил на отца. Он был страшно скуп, прислуга его, недовольная им за его излишнюю рассчетливость, чтобы хотя чем-нибудь досадить ему, часто делала убытки, напр(имер), при переноске посуды и ящиков с винами во время приготовления к празднествам как будто нечаянно роняли все на пол и разбивали и т. п.
Граф Николай Петрович, несмотря на то, что после смерти отца ему досталось имение более ста тысяч душ и громадный капитал, жил по своей скупости весьма скромно; приемов, кроме семейных, никаких не было, да и те прекратились после брака его с Прасковьей Ивановной Ковалевой, так как родня не одобряла этого брака, и многие знакомые тоже перестали к нему ездить. Ему оставалось только сидеть дома и копить деньги и увеличивать состояние.
Мне рассказывала Татьяна Васильевна Шлыкова, что граф сознавал это и говорил ей неоднократно, что у него столько денег, что он не знает, куда их девать. Надо полагать, что лежащий непроизводительно капитал не удовлетворял скупости графа. Натянутые отношения с графом Николаем Петровичем, как надо полагать, заставили бабушку мою принять предложение деда моего, князя Ивана Федоровича Косаткина-Ростовского, который был пожилой человек, ему было тогда более 40 лет, а она была совсем юная девочка; она уважала моего деда, но как сама рассказывала дочери своей Елене Ивановне, что когда выходила замуж, совсем не была влюблена в своего жениха, а вышла только потому, чтобы уйти из дома, тем более что не говоря о том, что ей тяжело было жить у двоюродного брата, да к тому же граф Николай Петрович собирался переехать на жительство в С.-Петербург, где ему строил дом на Фонтанке знаменитый архитектор Рострели10, а так как вся многочисленная родня моей бабушки большею частью жила в Москве, то она опасалась, как сама сообщала впоследствии дочери своей, княжне Елене Ивановне, быть в Петербурге совсем одинокой. Все это вместе взятое заставило кн(яжну) Варвару Алексеевну решиться дать свое согласие моему деду, и свадьба их последовала в непродолжительном времени. Дед мой был добрый, честный человек и любил бабушку мою до обожания, все в доме делалось, как она желала. При выходе в замужество моей бабушки граф Николай Петрович Шереметев выказал вполне свою скаредность и нисколько не исполнил просьбу своего отца, графа Петра Борисовича, от которого получил громадное состояние, большею частью полученное в приданное за матерью графа, кн. Черкасской11, но также многое было приобретено самим графом Петром Борисовичем, так как он был одним из просвещеннейших сельских хозяев того времени, и его предписания и распоряжения по имениям, составляющие целый кодекс, почти все писанные его собственной рукой, убедили меня, что он был из самых деятельных и сведующих хозяев.
Бабушка моя в делах ничего не понимала, по убеждению графа Николая Петровича она уступила все населенные имения, доставшиеся ей после родителей в приданное, графу Николаю Петровичу, а взамен этого получила от него единовременно тридцать тысяч деньгами и затем по жизнь себе и всем детям по пяти тысяч в год, а так как у бабушки моей было их четверо, то они сначала получили означенные пять тысяч рублей все, а по кончине кого-либо из них эти деньги делились поровну между оставшимися в живых. Запись была совершена крепостным порядком, за подписью двадцати человек свидетелей, большею частью близких знакомых. Эта сделка была весьма выгодна для графа, потому что все эти, хотя и небольшие имения до 400 душ шли из рода графа Шереметева, полученные в приданное ее матерью Екатериной Борисовной от графа Бориса Петровича, и были, как говорится, борозда к загону, потому что стояли большею частью в смежности с имениями, принадлежащими графу Николаю Петровичу, неотмежованные и даже не отделенными границами, уже не говоря о том, что невозможно было бабушке моей знать их настоящую ценность, так как она была в опеке сначала у дяди, гр(афа) Петра Борисовича, а потом заведывание ее имуществом перешло к двоюродному брату, графу Николаю Петровичу, и она положительно не знала о доходности своих имений. При дяде из деликатности никогда не решалась спросить, потому что была им облагодетельствована, а двоюродного брата не смела спросить. Она сама рассказывала дочери своей, кн. Елене Ивановне, что однажды перед своей свадьбой она, собравшись духом, сказала графу Николаю Петровичу, что «весьма желала бы узнать, какой доход дают ее имения». На это ей гр. Николай Петрович ответил, что завтра утром он к ней пришлет управляющего, который отдаст ей полный отчет по имению. И действительно на другой день явился управляющий и сообщил ей, что с имения столько-то получено кусков холста, столько-то льна, столько-то талек ниток, сукна; материал этот еще не продан по случаю низких цен, а денег за расходами налицо состоит около тысячи рублей. В числе поборов с крестьян числились куры, бараны, теляты, медведи. Подобный отчет по хозяйству, сообщенный неопытной девушке, убедил нашу бабушку согласиться и решиться на вышеозначенную сделку, т. е. уступить графу Николаю Петровичу все свои имения, а взамен получить деньги и упомянутую запись.
Бабушка моя Варвара Алексеевна, вышедши замуж за моего деда, князя Ивана Федоровича Косаткина-Ростовского, поехала вместе с мужем в его степное имение в Тамбовскую губернию. Не могу теперь припомнить, как оно называлось — Суковины или вроде этого. Это имение было с большим количеством плодородной земли, но господской запашки там не было, и крестьяне пользовались всею землею, за что платили небольшой оброк. В имении не было ни господского дома, ни усадьбы. Давно никто там не жил, и крестьянам весьма не понравился приезд господ, они предчувствовали, что они отберут у них более половины земли и сами станут заниматься сельским хозяйством. Вскоре после их приезда в один из праздничных дней крестьяне собрались на сход, на котором сначала выпито было порядочное количество вина, а потом порешено идти к господам всем миром и просить оставить их владеть по-прежнему всею землею. Когда вся деревня, человек до трехсот крестьян, пришла к избе, в которой остановились дед и бабушка, начали все вместе говорить, тогда дед заявил им, что просьба их не может быть исполнена. В толпе послышались различные угрозы, а в последующую ночь, должно быть от неосторожности, произошел пожар за двором той избы, где остановились дед и бабушка. Они еле-еле успели выскочить из избы, а вещи их дорожные сгорели и экипажи тоже. Этот случай так напугал бабушку, что она уговорила мужа немедленно уехать из этого имения, а впоследствии убедила продать его. Это имение было с отличной землей, но было продано наскоро, за бесценок.
Возвратясь в Москву, они прожили там несколько месяцев, приискивая купить имение в недалеком расстоянии от Москвы. Выбор их остановился на селе Токмакове, Тульской губернии и Тульского уезда. Это село есть место моего рождения. На горе, которая тянется более двух верст, стоит каменная церковь, где в ограде близ самой церкви у паперти покоится прах деда моего и бабушки Варвары Алексеевны, рожд. кн. Урусовой. В селе Токмакове, при покупке его числилось 200 душ населения, при имении находилось до 800 десятин очень хорошей черноземной земли с заливными лугами. Местность гористая, удобная для разведения фруктовых садов, которые там и были разведены почти у всех помещиков. В означенном селе поселились мой дед и бабушка, построив себе дом около самой большой дороги, на полугоре, где точно нарочно как раз для этих построек самой природой образовалась площадка. Под гору, до самой речки раскинулся сад, надворные же и хозяйственные строения помещались по обеим сторонам, на площадке. Местоположение очень красивое, из дому под гору, которая тянется более версты, постепенно поворачивая то влево, то вправо, далеко видно, кто идет и едет. Я очень любил смотреть, как зимой в праздник жители всего села, от мала до велика, катались на салазках и лодках, в последние помещались несколько человек, их ввозили на гору на лошадях. Во время масленицы дед мой с родными и приезжими гостями, накушавшись блинов и сделав должное возлияние, любил покататься с природной горы. Близ этого имения, в двадцати верстах, находилось большое имение графа Николая Петровича Шереметева Серебряные Пруды, где был конный завод. Граф ни разу не был в нем и просил деда моего, князя Ивана Федоровича, наблюдать за ним, а так как князь Иван Федорович был большой любитель и знаток в лошадях, то он занимался конным заводом, и его заботливости и умению отчасти обязаны выводом хороших статей рысистых и верховых лошадей. Я как сквозь сон припоминаю деда и бабушку; единственно, что хорошо сохранилось в моей памяти, это — зал и ломберный стол, на котором дед и бабушка по вечерам игрывали в лото с родственником нашим Дружининым, который часто у них гостил. Еще у меня смутно сохранилось в памяти болезнь бабушки, и как она благословляла меня и брата Порфирия, ее любимца, водили к ней прощаться. Не знаю, жила ли она еще после этой болезни или вскоре умерла.
Я многое помню, что со мною и вокруг меня происходило, хотя мне было не более трех лет. Дед умер раньше бабушки, но я этого не помню. У деда моего и бабушки было четверо детей: два сына и две дочери. Старший сын, мой отец князь Михаил Иванович, а второй сын князь Алексей Иванович, и дочери княжна Елена и Екатерина Ивановна. Последняя была в замужестве за дворянином Викуловым. Привязанность их к детям была столь сильна, что они не допускали мысли расстаться с ними.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Шереметева Екатерина Борисовна родилась в 1718 г.
2 Шереметев Борис Петрович (1652—1719), первый в России фельдмаршал, произведенный в этот чин Петром I во время Северной войны.
3 Шереметев Петр Борисович (1713—1788), обер-камергер, генерал от инфантерии и генерал-адъютант, сенатор, при нем построили знаменитые подмосковные усадьбы Кусково и Останкино.
4 Елизавета Петровна (1709—1762), Императрица с 1741 г.
5 Екатерина II (1729—1796), Императрица с 1762 г.
6 Шереметева (Ковалева) Прасковья Ивановна (1768—1803), крепостная актриса, театральный псевдоним Жемчугова, с 7 лет воспитывалась в господском доме, впоследствии жена графа Николая Петровича Шереметева с 1801 г., по ее завету основан в Москве Странноприимный дом Шереметевых.
7 Шереметев Николай Петрович (1751—1809), обергофмаршал, действительный тайный советник, сенатор.
8 См. о ней: Шереметев С. Д. Татьяна Васильевна Шлыкова. 1773—1863. СПб. 1888; 2-е издание. СПб. 1911.
9 Троицын день, праздник Пятидесятницы, 50-й день после Пасхи.
10 Растрелли Бартоломео Франческо (Варфоломей Варфоломеевич) (1700—1771), русский придворный архитектор, крупнейший представитель стиля барокко в середине XVIII в.
11 Черкасская Варвара Алексеевна, дочь канцлера князя Алексея Михайловича Черкасского, жена графа Петра Борисовича Шереметева в 1743—1767 гг.
Публикация Л. И. ШОХИНА