Сегодня и вчера

Валуев П. А. Дневник П.А. Валуева министра внутренних дел. Том II. 1865-1876 гг. — М. ,1961. С. 416


Какое понятие или какой ряд понятий может быть обозначаем без произвольных толкований или преднамеренных искажений над выражениями: европейские взгляды, европейские начала или европейские стремления? Я разумею эти выражения так, что ими обозначается совокупность выработанных веками результатов христианско-европейской государственной и общественной образованности. Я говорю именно совокупность, потому что эти результаты ныне не принадлежат в отдельности ни одному европейскому государству и ни одному европейскому народу, а суть общее достояние всех, хотя и не все себе усвоили, за собою укрепили или самостоятельно выработали и приобрели одинаковые доли этого достояния. За всеми государствами и народами остались многоразличные им в отдельности принадлежащие особенности или оттенки. Образованность вообще не уничтожает индивидуальностей, ни собирательных, ни единоличных, но только сводит их в известных отношениях к некоторым общим понятиям и правилам, коих основательность, справедливость, удобство, польза или даже необходимость доказаны опытом и засвидетельствованы историей. Руководствуясь этою точкою зрения, я не нахожу повода к предполагаемому так охотно у нас антагонизму между европейскими и русскими понятиями и стремлениями. Я считаю Россию частью христианского мира и частью Европы, хотя не считаю ее ни Англией, ни Францией, ни Германией, и не желаю, чтобы она превратилась в Англию, Францию или Германию, а затем, не думая, чтобы Россия, оставаясь русскою, должна была отказаться от пригодных ей долей общей европейской образованности, не думая, чтобы ей суждено было в единонадесятый час изобрести совершенно новую государственную и общественную образованность и не находя в ее тысячелетней истории залогов к такому изобретению, я полагаю, что русским можно и даже должно пользоваться некоторыми началами и понятиями, ими самими не выработанными, точно так как они ежедневно и на каждом шагу пользуются разного рода материальными открытиями или изобретениями, ими несделанными. Я думаю, что в каждой стране и в каждом народе есть данные стихии, которых нельзя не ведать, отчасти нельзя переработать, а отчасти и не следует желать перерабатывать; но что «методы» управления этими стихиями, если можно так выразиться, суть более или менее общие. Они — результат многоразличных, разновременных и разномастных опытов; а так как эти опыты большею частью совершались не у нас, то и не у нас выработались и установились самые методы. Но это обстоятельство, само по себе, не опровергает их правильности и не может доказывать их к нам непригодности.

Я чужд всякому стремлению перекраивать Россию на иноземный лад; я привязан к ней со всеми ее отличительными особенностями и был бы менее к ней привязан, если бы она их не имела; но я думаю, что эти отличительные, народные свойства не состоят в противоречии с общечеловеческими началами христианской образованности и с общими началами государственного и общественного развития. Не предрешая, в частности, ни одного вопроса о том, что должно и что может быть нам пригодно или к нам приноровлено, я только становлюсь вразрез сухому априористическому отрицанию, отвергающему все неисконно русское только потому, что оно неисконно русское. Я усматриваю в этом отрицании не органическую силу, а преемственное коснение. Я изучаю дела тех проповедников стародавней русской народности, которые воображают, что во времена Котошихина Русь шла своею родною столбовою дорогой, а что с тех пор, благодаря Петру I, она колобродит западными проселками. Я вижу в их делах любовь к насилию и пренебрежение ко всем законам самоограничения и уважения к ближнему. Я желаю силы, славы и благоденствия России; я вижу ее европейских соперников; я знаю, что жизнь государств есть непрерывное состязание, и я убежден, что для состязания с Европой нужны европейские средства, как для войны с нею нужно европейское оружие.