Становление династии Романовых в изгнании. (Продолжение)

Начало см. в т.3

олучив рескрипт Кирилла Владимировича от 22 декабря 1921 г., Н.Е. Марков ознакомил с его содержанием членов Высшего монархического совета (ВМС). Для монархистов это было законным и логичным завершением неопределенной ситуации, порожденной революционным хаосом. Монархическое движение получало легитимного возглавителя, в лице которого возникал центр единения для всех, оставшихся верными присяге и Основным законам Российской империи. Общественный орган — Высший монархический совет, конечно же, обязан был согласовывать свою деятельность с указаниями великого князя или самораспуститься. Но ни то ни другое не устраивало членов ВМС.

5/18 января 1922 г. Н.Е. Марков направил Кириллу Владимировичу ответ1, надеясь убедить его отказаться от решения принять на себя блюстительство престола. Аргументация, содержащаяся в этом письме, раскрывает подлинные мотивы ВМС. Как и во многих письмах и заявлениях этой

Великий князь Кирилл Владимирович

организации, из первоначальных правильных тезисов здесь следуют совершенно неожиданные и противоречивые выводы.

Следует отметить, что Н.Е. Марков начал с признания от имени ВМС юридических прав Кирилла Владимировича2: «Не присваивая себе права решающего истолкования Основных законов Империи и порядка престолонаследия3, Высший монархический совет отнюдь не ставит законные права Вашего Императорского Высочества под какое-либо сомнение (выделено мной. — А. З.)».

«Но не в принципиальном праве, — пишет далее председатель ВМС, — а в реальном осуществлении сего права усматриваем мы чрезвычайную трудность положения».

Чрезвычайная трудность положения династии, ее главы и вообще монархистов после победившей революции очевидна для всех — и для друзей, и для врагов и равнодушных. Но в чем же конкретно, по мнению ВМС, эта трудность заключается, и каким образом он намерен ее преодолевать?

В письме Н.Е. Маркова указывается на появление и развитие псевдомонархического течения и содержится заверение, что ВМС с этим течением борется: «Прошло всего только семь месяцев с тех пор, как в Рейхенгалле было произнесено — впервые после революции слово монархия. На Карловацком церковном соборе было произнесено второе слово — Династия Романовых. Против Династии Романовых на Соборе и, в особенности, после Собора было поднято сильное и грозное движение, движение по сей день развивающееся. Это движение имеет корни в самой России и находит сильную поддержку в тех людях, которые стремятся к монархии новой, отнюдь не легитимной, к монархии, волею народа установленной. Высший монархический совет все силы напрягает на борьбу с этим опасным течением и на внедрение в умы правильных легитимных понятий».

Казалось бы, анализ ситуации верен и установки ВМС вполне легитимны. Но дальше в письме Н.Е. Маркова начинаются рассуждения, сомнительные не только с точки зрения монархического менталитета, но и с позиций простой политической целесообразности: «Пока эта работа не закончена, пока в умах большинства не укрепится идея необходимости для России именно легитимной, а не какой-либо иной монархии, до тех пор мы считаем в высшей степени опасным давать поводы к столкновению еще неокрепшего легитимного сознания с распространенными предубеждениями или пристрастным отношением к лицам царствующей Династии.

Ваше Императорское Высочество! В тяжелое, полное смуты и дерзаний революционное время недостаточно иметь за себя Закон и Право (выделено мной. — А. З.), жизненно необходимо также учитывать настроения действующих сил, считаться с реальной обстановкой данной исторической минуты. Пока эти настроения не переменятся, пока эта обстановка не будет надлежаще подготовлена, предложенное Вашим Императорским Высочеством осуществление своего права не получит необходимой реальной поддержки. На основании вышеизложенных соображений Высший монархический совет вменяет себе в прямой долг предостеречь Ваше Императорское Высочество от преждевременного выступления, обреченного в данных условиях на полный неуспех, а делу легитимной монархии грозящего расколом и тяжкими ударами».

Если сформулировать положения письма Н.Е. Маркова в сжатой форме, то Кириллу Владимировичу предлагалось ждать, когда ВМС подготовит почву для торжества легитимного принципа. Но кто мог гарантировать, что в условиях пассивности императорского дома идеи легитимизма овладеют умами соотечественников? Как мог старший в порядке наследия член династии согласиться на фактическую бездеятельность, предоставив судьбу

Н.Е. Марков

монархии посторонним людям? Если в годы Гражданской войны молчание Романовых было закономерным следствием нежелания участвовать в братоубийственной бойне, то после установления богоборческого тоталитарного республиканского режима императорский дом не мог устраниться от деятельной защиты идеала легитимной монархии, если имел хотя бы малейшую надежду на возможность ее восстановления. И если бы он пошел по пути, рекомендованному ВМС, то даже на монархическом поле полностью развязал бы руки сторонникам узурпаторской «новой монархии» бонапартистского типа. А если предположить такую маловероятную вещь, что ВМС или кому-то другому все-таки удалось бы убедить значительную часть народа в истинности именно легитимно-монархического мировоззрения, то сразу же встал бы вполне справедливый вопрос: «А где же до сих пор были носители легитимной власти и почему они ничего не делали, чтобы донести до соотечественников свои принципы и объединить их? Ждали, пока другие сделают за них всю работу, а теперь пришли на готовое и желают властвовать?»

Кирилл Владимирович не считал себя вправе уклониться от исполнения долга, возлагаемого на него законами и продиктованного сложившейся ситуацией. Он понимал сложность положения и предполагал усиление противодействия всех враждебных легитимизму сил. В Высшем монархическом совете великий князь еще видел потенциальную опору династии. Он не собирался становиться его марионеткой, но был готов к поиску и выработке взаимоприемлемых форм сотрудничества. Однако его склонность к компромиссам, проявленная на первых порах, скорее, привела к теоретическим и практическим ошибкам в собственной деятельности, которые потом пришлось исправлять.

Даже некоторые недоброжелатели императорской семьи признают, что если бы Кирилл Владимирович в самом начале 1920-х гг. вел себя решительнее, то еще I Всезарубежный церковный собор, скорее всего, признал бы его императором4, и обратного пути ни у кого бы уже не было. Но менталитет великого князя, мягкость его характера, сомнения в точности сведений о гибели Николая II, его сына и брата, уважение к старшим по возрасту выжившим родственникам не позволили ему выступить в тот момент. В дальнейшем он никогда об этом не жалел, потому что в противном случае пошел бы против своей совести. Однако из-за промедления Кирилл Владимирович упустил время и дал возможность развиться антилегитимистской пропаганде. Кроме того, в своих собственных заявлениях и практических шагах он сделал несколько серьезных уступок идеологии «непредрешенчества», что дезориентировало многих сторонников легитимизма и дало козыри в руки его противников. 

Когда Кирилл Владимирович, полностью разочаровавшись в «отцах» Рейхенгалльского съезда и убедившись в двуличности ВМС, начнет действовать без оглядки на запутанную идеологию и личные комплексы «вождей» и «вождиков», следуя только собственному пониманию своих прав и обязанностей, легитимистское движение прочно встанет на ноги. Ему не удастся объединить всю эмиграцию — сейчас, с высоты прошедших лет, мы понимаем, что этого в полной мере не удалось бы сделать никому. Но, по крайней мере, внутри себя «Государево освободительное движение» (как оно в то время именовалось) обретет идеологическую стройность, логичность, необходимый уровень пассионарности, подлинную внепартийность, способность к разумной эволюции при сохранении базовых ценностей и обращенность в будущее.

Противники не раз упрекали Кирилла Владимировича в том, что он действовал «несвоевременно», «не посоветовавшись с другими», «не учитывая обстоятельств» и т.п. Но эти обвинения были неизбежны в любом

Генерал-лейтенант К.В. Сахаров

случае, так как в эмиграции существовали самые разнообразные, зачастую взаимоисключающие мнения.

Для объединения (не достижения полного единомыслия, что являлось заведомой утопией, а именно объединения разных политических и общественных течений) необходимо было признать как аксиому, что старший в династическом отношении член императорского дома по праву рождения является бесспорным главой и символом борьбы за традиционные российские ценности. Не Кирилл Владимирович должен был приспосабливаться к установкам ВМС и любых других монархических организаций, а, наоборот, они должны были ориентироваться на его позицию. В противном случае они могли именоваться как угодно, но только не монархическими.

Но в ВМС придерживались иного мнения. К тому же там все больше набирали силу откровенные антилегитимисты вроде Н.Д. Тальберга и А.Н. Крупенского, взявшие курс на «непредрешенчество».

8 февраля 1922 г. Кирилл Владимирович поручил генерал-лейтенанту К.В. Сахарову передать Н.Е. Маркову, что на данном этапе он предлагает ВМС «незримое, но фактическое возглавление и руководство»5. Вероятно, этой формулировкой великий князь хотел установить баланс между правильной иерархией в руководстве «единым монархическим фронтом» и сохранением до поры до времени внешней самостоятельности ВМС. Кирилл Владимирович считал, что ВМС не должен проводить «никаких важных коренных мероприятий» без его «согласия и ведома».

Планируемая Кириллом Владимировичем модель взаимоотношений могла бы некоторое время просуществовать только в том случае, если бы ВМС состоял из убежденных легитимистов. Эта конструкция предполагала величайшую деликатность и ответственность обеих сторон на основе полного взаимного доверия. В реально же существовавших условиях подобное предложение со стороны великого князя было чрезвычайной наивностью. Любой предложенный компромисс члены ВМС рассматривали как проявление слабости. И они немедленно перешли в наступление.

24 февраля 1922 г. в беседе с генералом К.В. Сахаровым в присутствии Н.Д. Тальберга, идеолога ВМС, Н.Е. Марков категорически отверг идею «незримого возглавления»6. В сущности, в этой части он был во многом прав. Действительно, «незримое возглавление реально неосуществимо, ибо для того, чтобы даваемые великим князем Высшему монархическому совету указания действительно были исполнены монархистами, необходимо будет ссылаться на волю Возглавителя, а такие ссылки сразу превратят незримое в общеизвестное».

Возглавление, по мнению Н.Е. Маркова, также не могло носить закрытый характер, поскольку ВМС предполагал для борьбы с большевиками «совершать займы у иностранцев, заключать необходимые формальные договоры, готовить войска», что невозможно осуществлять без конкретного лидера.

Из этих аргументов, казалось бы, проистекал закономерный вывод, что Кирилл Владимирович должен был открыто возглавить монархическое движение, не прибегая ни к каким политическим ухищрениям. Ведь если «незримое руководство» создавало неудобства, то отсутствие всякого руководства тем более вело к тяжким последствиям. Но дело-то в том и заключалось, что ВМС не желал иметь никакого руководства, видя в роли единственного руководителя самого себя.

Вопреки своему же собственному изначальному утверждению, что Высший монархический совет отнюдь не ставит законные права Кирилла Владимировича «под какое-либо сомнение» и что великий князь «имеет за себя Закон и Право», Н.Е. Марков заговорил о том, что убеждения «в бесспорном законном праве Великого Князя на Всероссийский Престол» «нет не только в массе, не только среди большинства монархических организаций, но не достигнуто в сем отношении даже в среде самого Высшего Монархического Совета». Поэтому якобы «преждевременное возглавление привело бы лишь к публичным протестам и к обвинению Высш[его] Монархического Совета в самоуправстве, расколу и распаду объединения и, несомненно, лишило бы Высший Монархический Совет доверия и влияния на массу монархистов».

Вопрос о возглавлении великим князем Кириллом Владимировичем монархического движения предлагалось отсрочить до второго общемо-

Великий князь Николай Николаевич

нархического съезда, а пока «подготовлять общественное мнение в смысле укрепления начал легитимизма и подчинения закону и надлежащего разъяснения оного».

На практике оказалось, что позиция ВМС была не только противоречивой, но лицемерной и провокационной. Г.К. Граф, будущий начальник Канцелярии Кирилла Владимировича, а в 1922 г. лишь рядовой участник монархического объединения в Баварии, свидетельствует: «В дальнейшем стало выясняться, что ВМС подготовляет выступление великого князя Николая Николаевича и поэтому нарочно задерживает выступление Кирилла Владимировича, так как сам Николай Николаевич еще не решается выступить»7.

Великий князь Кирилл Владимирович с супругой великой княгиней Викторией Феодоровной

Н.Е. Марков и его единомышленники отдавали предпочтение Николаю Николаевичу, потому что при его «возглавлении» весь монархический спектр эмиграции (составлявший ее большинство) оставался бы в ведении ВМС. Любой орган, стоящий между легитимным государем, каковым являлся Кирилл Владимирович, и монархистами, носит подчиненный характер, осуществляет свои полномочия только с санкции главы императорского дома и может в любой момент быть им упразднен. А вот в отсутствие легитимного государя, при «вожде», не обладающем легитимными правами на престол, как Николай Николаевич, в рамках «непредрешенческой» коалиции монархисты превращаются в одну из политических партий, которая остается под властью органа, созданного Рейхенгалльским съездом, то есть Высшего монархического совета. Именно поэтому Н.Е. Марков с такой горячностью убеждал Кирилла Владимировича не заявлять о своих законных правах и оставлять вопрос о возглавлении династии открытым.

Кирилл Владимирович не знал обо всех мотивах и намерениях ВМС, но понял, что дальнейший диалог с этой организацией теряет смысл. 13/26 февраля 1922 г. он телеграфировал Н.Е. Маркову: «Grace à Votre reponse me voyant dans l’impossibilité de m’entendre avec le haut conseil regrette de devoir desormais me passer de Votre concours dans le grand travail qui je fait»8.

Рядом с Кириллом Владимировичем и его супругой Викторией Феодоровной в то время сформировался «ближний круг» советников и по-

Великий князь Кирилл Владимирович с супругой великой княгиней Викторией Феодоровной в эмиграции

мощников. В него входили генерал-лейтенант В.В. Бискупский, камергер В.П. Мятлев, генерал-лейтенант К.В. Сахаров, бывший товарищ председателя Государственной думы граф В.А. Бобринский. Существенную роль среди этого окружения в то время играл постоянно проживавший в Будапеште князь Д.П. Голицын-Муравлин, имевший авторитет в среде эмиграции и связи с венгерскими властями. Он был писателем и считался наиболее способным к подготовке проектов публичных документов и деклараций. Впрочем, избранный им стиль придавал первым обращениям великого князя Кирилла Владимировича то чересчур высокопарный, то нарочито простонародный характер, изобиловал сложными словесными конструкциями и цветистыми оборотами при дефиците содержательной части. Через некоторое время от услуг князя Д.П. Голицына-Муравлина пришлось отказаться, так как Кирилл Владимирович не любил излишней вычурности, неестественности и пустословия в составляемых по его указаниям проектах.

Спустя семь месяцев после первого объявления о намерении возглавить монархическое движение, 26 июля/8 августа 1922 г. великий князь Кирилл Владимирович наконец подписал подготовленный в соответствии с его указаниями князем Д.П. Голицыным-Муравлиным манифест о принятии на себя блюстительства государева престола.

В первой части манифеста констатировался факт разрушения исторической России в результате революции. При этом великий князь Кирилл Владимирович не оставлял надежду на ее возрождение: «Русский Народ! С того губительного дня, когда Пресветлый Государь Император Николай Александрович, обманутый предателями, покинул Всероссийский Престол, наша дорогая Родина изведала непосильные страдания, познала позор порабощения чуждою ненавистною силою, увидела алтари свои оскверненными и, окровавленная, обнищала. С вершины могущества и славы Россия низринулась в темноту. Но сила духа народного непобедима, основа русской мощи жива. Во всех русских сердцах горит яркая вера в возрождение России, в близкое торжество русской народной правды». 

Кирилл Владимирович не признавал законности акта отречения Николая II и считал, что в случае своего спасения он должен вернуться на престол: «Мы уповаем на то, что жив государь Николай Александрович и что весть об его убиении распространена теми, для коих его спасение было угрозою. Не может наше сердце отказаться от надежды на то, что вернется он, пресветлый, к престолу своему».

Появление государя, если он выжил, увязывалось с освобождением России от коммунистического режима: «Но для нас ясно, что впредь до освобождения русского народа от злобного гнета Ему нет возможности открыто воссиять».

Далее следовала фраза, явно идущая вразрез с принципом легитимизма: «Если же Всевышнему неугодно, чтобы его императорское величество или наследник цесаревич Алексей Николаевич дожили до близкого уже дня избавления России от бесчестного ига, — то Всероссийский земский собор возвестит нам, кому на Руси быть законным государем». Понять этот пассаж можно, только принимая во внимание общий фон настроений, имевших место в русской эмиграции.

Не только у противников легитимизма, но и у самого Кирилла Владимировича и его окружения сохранялись тогда еще «соборные» иллюзии — надежды на то, что в России можно будет созвать полноценный Земский собор по образцу соборов XVI–XVII вв., который не будет выбирать форму правления и личность государя, а, прежде чем перейти к вопросам государственного обустройства, провозгласит восстановление законной монархической государственности и призовет на престол то единственное лицо, на которое указывает закон о престолонаследии9. Кирилл Владимирович имел в виду решение всенародным собранием конкретного правового вопроса, связанного с законным престолонаследием. В указанной фразе манифеста не случайно не упомянут великий князь Михаил Александрович, судьба которого на тот момент была совершенно неизвестна. Предполагая, что родной брат Николая II, может быть, жив, Кирилл Владимирович был готов «стать в ряды верноподданных» и «положить к его стопам» свои деяния,

Князь Д.П. Голицын-Муравлин

но считал полезным, чтобы Земский собор (или иной полномочный орган) дал правовую оценку акту Михаила Александровича от 3/16 марта 1917 г. и порожденной им и последующими событиями ситуации. То есть, говоря о самом Николае II и его наследнике Алексее Николаевиче, никаких сомнений в их правах и обсуждения этих прав он вообще не допускал. Но в отношении Михаила Александровича, прямо нарушившего своим актом 3 марта 1917 г. статьи 4 10, 25 11 и 53 12 Основных государственных законов Российской империи, женатого морганатическим браком и не имевшего по этой причине династического потомства, некоторые сомнения распространялись непредрешенческими эмигрантскими кругами, заинтересованными в создании атмосферы мнимой неясности вопроса о престолонаследии. Хотя сам Кирилл Владимирович не разделял этих сомнений, он знал, что определенные политические силы выдвигают псевдоюридическую аргументацию и против Михаила Александровича, и против него самого и его братьев, и против некоторых других членов императорского дома, а поэтому готов был предоставить окончательное решение вопроса о законном престолонаследии полномочному, беспристрастному и справедливому народному собранию13.

Далее в манифесте 26 июля/8 августа 1922 г. приводилась аргументация в пользу провозглашения блюстительства престола: «До того же времени, когда, изволением Господним и на счастье возрожденной Родины нашей, законный государь возьмет нас под благостную десницу Свою, русские люди не могут оставаться более без возглавителя их трудов, ко спасению Родины направленных. И те наши соотечественники, которые на родных пространствах испытывают великие мучения и чья мужественная работа по обслуживанию родного дела выдвигается на первое место в русском сердце, — и те из нас, для коих вынужденная разлука с Родиной тяжкое горе, все одинаково ищут водительства, объединения трудовых усилий и избавления от страданий. И те, и другие трудами на пользу России принесли и принесут великую пользу делу русскому. Всем нам нужна свободная Россия, восстановление русской славы и гордости народной возрождение. Посему, и за отсутствием сведений о спасении великого князя Михаила Александровича, я, как старший в порядке престолонаследия член императорского дома, считаю долгом взять на себя возглавление Русских освободительных усилий в качестве блюстителя государева престола, впредь до той поры, когда весть о злодейском убиении государя императора Николая Александровича и наследника цесаревича Алексея Николаевича будет опровергнута, или, если сей надежде не суждено осуществиться, впредь до того дня, когда Земский собор провозгласит законного государя»14.

Одновременно Кирилл Владимирович опубликовал обращение «К российскому воинству», содержащее первоосновы его концепции национального примирения. Ключевой мыслью, сформулированной князем Д.П. Голицыным-Муравлиным, но полностью отражавшей убеждение Кирилла Владимировича, была следующая:

«Нет двух Русских армий!

Имеется по обе стороны рубежа Российского единая Русская армия, беззаветно преданная России, ее вековым устоям, ее исконным целям.

Она спасет нашу многострадальную Родину».

Рабоче-крестьянская Красная армия признавалась Кириллом Владимировичем неотъемлемой частью вооруженных сил России, на которые он возлагал главные надежды в деле освобождения России от большевизма.

Великий князь Кирилл Владимирович сделал жест и в сторону великого князя Николая Николаевича, оставляя для него возможность в любой момент возглавить основную силу русского зарубежья: «Молю Бога о том, чтобы просьбе моей вняв, верховное главнокомандование над русской армией принял его императорское высочество великий князь Николай Николаевич; а до тех пор надлежащие указания будут ей преподаны мною при участии испытанных и доблестных военачальников, уже заслуживших благодарность России»15.

С юридической точки зрения учреждение Кириллом Владимировичем «блюстительства государева престола» было совершено по примеру и с преимуществами учреждения правительства, предусмотренного в статьях 41–52 Основных государственных законов.

Противники легитимизма заявляли, что в законах отсутствует термин «блюститель государева престола» и что акт великого князя Кирилла Владимировича произволен, так как осуществлен в иных условиях, чем предписывают статьи 41–52. Это, конечно же, было очередным образчиком антидинастической демагогии.

Действительно, буквально учреждение правительства в российских законах предусмотрено только на период несовершеннолетия царствующего императора. В статьях 41–52 ничего не говорится, например, о безумии или иных формах недееспособности монарха, или, тем более, о его безвестном отсутствии. Но совершенно ясно, что если одна из подобных ситуаций случается, из нее нужно найти выход, и он может быть только один — учреждение правительства по примеру и с преимуществами (то есть по аналогии) правительства, предусмотренного в статьях 41–52. В какие формы облечь эти юридические нормы и какую использовать терминологию — эти вопросы входят исключительно в компетенцию царствующего императора или, в случае отсутствия государя либо его полной недееспособности, того лица, которое является его непосредственным преемником и хотя бы временно замещает его.

В 1922 г. имело место не несовершеннолетие императора, а его, как предполагалось, временное отсутствие с возможностью появления в будущем. Поэтому буквально применить статьи 41–52 было невозможно. В связи с этим использование титула «правитель» Кирилл Владимирович признал неуместным, чтобы избежать обвинений со стороны противников в подмене понятий и нарушении буквы закона. Титул «блюстителя государева престола» достаточно полно выражал смысл статуса, который принимал великий князь как старший в династическом смысле член дома Романовых, местопребывание которого известно. В нем заключалась и идея защиты прав потомков Александра III, если они выжили, и идея хранения всего комплекса духовных и социокультурных ценностей, связанных с понятием престола, до тех пор, пока ситуация с престолонаследием станет полностью ясной и определенной16.

Оба обращения от 26 июля/8 августа 1922 г. были обнародованы в печати и направлены персонально видным деятелям русской эмиграции. Некоторым из них великий князь Кирилл Владимирович телеграфировал лично. «Я, как блюститель государева престола, неизменно рассчитываю на Ваше творческое сотрудничество, единодушие в великом деле спасения России. Высылаю манифест. Уважающий Вас Кирилл»17. Такую телеграмму 11 августа 1922 г. получил генерал барон П.Н. фон Врангель. Ряду других лидеров эмиграции были направлены аналогичные тексты.

Рассмотрим наиболее типичные ответы и отклики политических деятелей русского зарубежья на акт Кирилла Владимировича, показывающие процесс кристаллизации легитимистского и антилегитимистского общественно-политических течений.

Главнокомандующий Русской армией генерал барон П.Н. фон Врангель ответил великому князю Кириллу Владимировичу 15 августа 1922 г. Он выразил «всепреданнейшую благодарность» за оказанное ему внимание, вкратце описал свою «борьбу против поработителей России», в кото-

Генерал-лейтенант барон П.Н. Врангель с супругой. Константинополь. 1921 г.

рой «Господь не дал нам победы», отметил свою роль в обеспечении «трудовой жизни за рубежом» подчиненных ему военнослужащих «в ожидании лучших дней, когда служба их вновь понадобится России» и затем отказал блюстителю престола в сотрудничестве, мотивируя это своей «непредрешенческой» позицией18.

П.Н. Врангель и другие вожди Белого движения упрекали Кирилла Владимировича, что он будто бы «предрешает» монархию, не считаясь с волей народа. Но что означает слово «предрешение»? Если — насильственное навязывание, то Кирилл Владимирович изначально был принципиальным противником какого-либо принуждения, отвергал возможность реставрации монархии путем вторжения извне с иностранной помощью и рассчитывал только на свержение тоталитарного режима и восстановление исторического государственного строя самим народом. Но как могла бы возникнуть хотя бы гипотетическая возможность возвращения народа к монархии, если бы глава династии, живой символ и носитель монархической идеи, не «предрешал» этот строй в идейной области — не в порядке навязывания, а в порядке проповеди его духовной ценности и практических преимуществ?

Это уже не говоря о том, что любой лидер в процессе политической борьбы никак не мог избегнуть «предрешения». Если бы Гражданская война возобновилась и большевистский режим был бы свергнут, то реальными оказались бы три возможности: либо приход к власти либерального республиканского режима вроде Временного правительства, либо установление военной диктатуры (или ее разновидности — узурпаторской псевдомонархии), либо реставрация легитимной монархии. Предоставляя возможность избрать очередное Учредительное собрание в истерзанной стране на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, белые лидеры отдали бы свою победу на откуп политическим партиям, уже один раз доведшим Россию до катастрофы 1917 г. Установив диктатуру или бонапартистскую нелегитимную монархию (что они, скорее всего, и сделали бы), они прибегли бы к самой крайней форме «предрешения», и тогда вся их прежняя «непредрешенческая» идеология оказалась бы несусветным лицемерием и обманом. А если выход был бы найден в реставрации легитимной монархии, то это только подтвердило бы правоту идейного «предрешения» великого князя Кирилла Владимировича.

Понятно, что П.Н. Врангель опасался внесения в военную среду политических противостояний. Но Кирилл Владимирович также отвергал вовлечение армии в партийные дрязги. В своем циркуляре от 12 октября 1923 г. он дал развернутый ответ на запросы со стороны обратившихся к нему чинов Русской армии, как им относиться к начальникам, сохранившим свои части за границей, и как согласовать аполитичность с участием воинских чинов в различных эмигрантских организациях.

По обоснованному мнению Кирилла Владимировича, власть военачальников не распространялась далее их частей. Чины этих частей, пока они сохраняются, естественно, были обязаны подчиняться своим начальникам. Но никаких оснований для претензий некоторых военных деятелей на власть над всей военной эмиграцией не существовало.

«Единственная политика солдата: верность заветам присяги и законопослушность», — справедливо отмечал блюститель престола»19. 

Непричастность к внешней политике, по его убеждению, заключается в сохранении русскости и неучастии в международных политических движениях и в ориентациях на ту или иную страну. Борьба за освобождение России «от врагов внутренних» является долгом солдат, поэтому не может считаться политикой. Для этого допустимо объединяться в союзы. Также не возбраняется создавать союзы взаимопомощи.

Состояние вне военной службы в эмиграции может быть приравнено к пребыванию в запасе, поэтому нет препятствий для членства и в невоенных объединениях.

«Не подобает русскому воину участвовать в борьбе политических партий, — говорится в Циркуляре Кирилла Владимировича. — Эта борьба есть плод недомыслия и бессердечия, ибо нет смысла в этих пререканиях по вопросам, неразрешимым в настоящее время, и жестоко среди этих пререканий отводить взор от страданий России. Военному более чем кому-либо другому понятно, что лишь объединенные усилия увенчаются успехом»20.

Генерал от кавалерии П.Н. Краснов в эмиграции

Кирилл Владимирович был согласен с «непредрешенцами» в том, что ни одна из партий не может навязывать ни армии, ни всей эмиграции, ни, тем более, всему российскому народу своих программ. Но он был убежден, что для выхода из смуты, порожденной революцией и Гражданской войной, необходимо восстановление базовых российских ценностей, общих для всех политических течений, за исключением откровенно разрушительных. Естественно, он считал, что идея легитимной монархии — это не одна из партийных доктрин, а фундаментальная основа государственного и общественного строя России.

Упрекать главу династии в идейном «предрешении» монархии было не более логично, чем обвинять православную церковь в «предрешении» православных духовных основ восстановленной традиционной государственности. Ведь, следуя логике «непредрешенцев», народ может выбрать и другую веру, и секуляризм. Но православная церковь, отказавшаяся от проповеди христианских идеалов в жизни государства и общества, как и династия, отказавшаяся от монархического идеала государствасемьи во главе с природным наследственным отцом нации, потеряли бы всякий смысл бытия и всякую перспективу.

Однако «непредрешенчество» в эмигрантской среде настолько прочно вошло в моду, что на логику мало кто обращал внимание.

Популярный в среде казачества генерал от кавалерии П.Н. Краснов ушел от поддержки блюстителя престола весьма виртуозно, вполне в духе «верноподданнических телеграмм» командующих фронтами Николаю II от 2 марта 1917 г. с требованием его отречения: «ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО, Да поможет Вам Господь Бог в принятом Вами на себя тяжелом и страшном деле. Будучи хорошо ознакомлен со взглядами и настроениями Казаков, как за границей, так и в Советской республике (? — А. З.), считаю священным долгом своим доложить ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ, что я почти уверен, что казаки готовы принять водительство ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, но я боюсь, что в данное время будет невозможно собрать их около имени ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА. Примите уверения в моей совершенной преданности, с которой остаюсь Вашего Императорского Высочества всепокорный слуга П. Краснов»21. Таким образом, не подвергая сомнению права Кирилла Владимировича и признавая, что он принял на себя «тяжелое и страшное дело», П.Н. Краснов ограничился ритуальным пожеланием помощи Божией, а сам уклонился от личной ответственности перед законным главой династии, ссылаясь на свое субъективное мнение относительно настроений казачества.

Любопытно письмо герцога Георгия Лейхтенбергского22, узнавшего о принятии Кириллом Владимировичем блюстительства престола от П.Н. Краснова. Это послание — на первый взгляд искреннее, но сумбурное, было охарактеризовано Кириллом Владимировичем как «комическое»23. Однако в нем содержатся гипотезы, получившие потом развитие не только в голове у герцога, но распространившиеся в разных слоях эмиграции.

Георгий Николаевич, который, как в свое время и граф Л.Н. Толстой, «не мог молчать», начал с утверждения, что личность Кирилла Владимировича, по его мнению, непопулярна, а права на престол небесспорны. Вслед за этим он высказал парадоксальную мысль, что якобы «и духовенство, и

Герцог Г.Н. Лейхтенбергский

народ скорее признают царя, не имеющего никаких прав, чем царя с сомнительными правами». В чем «сомнительность» прав Кирилла Владимировича, герцог, правда, не указал. Причин мнимой «непопулярности» он также предпочел «не касаться», утверждая, что это «было бы слишком тяжело». Можно предположить, что здесь имелись в виду уже получившие распространение клеветнические слухи о «красном банте» 1 марта 1917 г. Ничего иного, способного бросить серьезную тень на репутацию Кирилла Владимировича и помешать его «популярности», по большому счету, не придумали до сих пор. Он был известен как герой Русско-японской войны. Перипетии, вызванные его браком с Викторией Феодоровной, скорее, породили к нему сочувствие в обществе. После урегулирования семейного конфликта в 1907 г. никаких скандалов, связанных с его именем, не было. В военно-морской среде он был любим, среди сухопутных офицеров — вполне уважаем. Ни в каких политических крайностях — ни консервативного, ни либерального толка замечен не был. Но если даже герцог Лейхтенбергский искренно поверил, что Кирилл Владимирович надел на мундир красный бант и поддержал революцию в феврале 1917 г., то совершенно непонятны выраженные им в письме восторг и преклонение перед великим князем Николаем Николаевичем. Ведь уже тогда все доподлинно знали, да и сам Николай Николаевич никогда не отрицал, что он совершил поступок, несоизмеримо более тяжкий, чем то, что (по большей части голословно) приписывалось Кириллу Владимировичу. Возможно, Кирилл Владимирович, будучи в эпицентре революции, и допустил какие-то тактические ошибки в своем политическом лавировании с целью воспрепятствовать эскалации беспорядков в Петрограде. Но Николай Николаевич, находясь тогда в безопасности, откровенно изменил присяге государю и самой идее монархии, сначала потребовав от своего племянника Николая II отречения, а потом присягнув некоему «новому государственному строю», еще до какого-либо решения Учредительного собрания об образе правления.

Однако герцог Лейхтенбергский в роли блюстителя престола видел именно великого князя Николая Николаевича, пользующегося будто бы «огромной популярностью как во всех кругах эмиграции, так и в России, и даже среди Красной армии». Верховное главнокомандование, предложенное Кириллом Владимировичем Николаю Николаевичу, по мнению Георгия Николаевича, являлось «слишком малым». «Вооруженных сил нет, — писал герцог, — и для того, чтобы их создать, нужно иметь в своих руках полную мочь, полную доверенность на работу и деятельность по всем отраслям управления, права диктаторские. Вряд ли Его Императорское Высочество согласится принять такие права из Ваших рук, а без его участия дело Ваше не может иметь успеха». Решение вопроса Георгий Николаевич усматривал в такой династической комбинации: Кирилл Владимирович должен был, по мысли герцога Лейхтенбергского, отречься от своих прав в пользу сына — пятилетнего князя императорской крови Владимира Кирилловича (права которого герцог не подвергал никакому сомнению) при опеке матери великой княгини Виктории Феодоровны и регентстве великого князя Николая Николаевича, которые занялись бы воспитанием юного государя и «подготовкой его для занятия покрытого терниями Трона грядущей России».

Несмотря на фантастичность и утопичность этой идеи герцога Лейхтенбергского24, у нее нашлись адепты даже в среде лиц, достаточно близких к великому князю Кириллу Владимировичу. Разумеется, такой вариант был совершенно популистским, его мнимая эффектность скоро утратила бы привлекательность, а Кирилл Владимирович остался бы в истории как дезертир, переложивший ответственность на маленького сына и отдавшего его в угоду переменчивых настроений толпы в руки честолюбивого и неразборчивого в средствах родственника. Кроме того, вряд ли сам Николай Николаевич согласился бы на регентство при Владимире Кирилловиче. В роли императора, причем абсолютного, он видел только себя, хотя из тактических соображений и взял на вооружение лозунги «непредрешенцев».

Интереснее тезис герцога Лейхтенбергского о больших шансах признания «царя, не имеющего никаких прав, чем царя с сомнительными правами». Говорить от лица «духовенства и народа» России из своего баварского поместья Сеон Георгий Николаевич вряд ли имел основания и право. Но для некоторого контингента эта позиция, при ее полной абсурдности25, действительно, показалась привлекательной, ибо создавала почву для идейного оправдания самоволия и узурпации власти. При желании, статус любого человека можно подвергнуть сомнению. О том, как это делалось в отношении Кирилла Владимировича и чего стоили эти попытки, рассказывалось в первой части настоящей статьи. Но если бы Кирилл Владимирович самоустранился или исчез, следующий в порядке наследования неизбежно получил бы свою порцию утверждений о его «несоответствии» положению государя. И даже Николай Николаевич был интересен антилегитимистам только как альтернатива законному главе императорского дома26. Если бы очередь престолонаследия дошла до него в определенном законом порядке и он стал бы легитимным государем, ему бы сразу припомнили и женитьбу его и его родного брата Петра на двух родных сестрах Анастасии и Милице Черногорских (что прямо и безоговорочно запрещено 54-м Правилом VI Вселенского собора), и настояния подписать манифест 17 октября 1905 г., и роль в появлении при дворе Г.Е. Распутина (а потом участие в его травле, направленной, на самом деле, против царской семьи), и неудачи и непомерные жертвы первого года Первой мировой войны, и почти открытое участие в обсуждении возможностей низложения Николая II (после отстранения от верховного главнокомандования в августе 1915 г.), и требование отречения императора в марте 1917 г., и аморальное поведение и психическую неуравновешенность его отца великого князя Николая Николаевича Старшего, и еще массу других подлинных и мнимых прегрешений его самого и всего его рода. Антилегитимистов не устраивали не конкретные лица, а САМ ФАКТ существования законного государя.

Особую активность в оспаривании действий Кирилла Владимировича проявил Высший монархический совет, состоявший из откровенных противников легитимизма и из колеблющихся и имеющих в этом вопросе запутанные представления. Общая линия, которую избрал ВМС, заключалась в максимальном противодействии блюстителю престола всеми возможными способами — от лицемерных хитросплетений до прямого вредительства. Изучая ретроспективно шаги ВМС, можно без труда убедиться в крайней неискренности его позиции.

После обнародования акта великого князя Кирилла Владимировича о принятии им на себя блюстительства государева престола и обращения к Красной армии от 26 июля/8 августа 1922 г. ВМС разослал циркуляр с обоими текстами, сопроводив их своим комментарием. В этом комментарии сообщалось, что Рейхенгалльский съезд признал невозможным разрешить вопрос о престолонаследии и, сформировав ВМС, поручил ему обратиться к вдовствующей императрице Марии Феодоровне с просьбой указать лицо, которое должно быть блюстителем престола и возглавителем монархического движения вплоть до воцарения законного государя27.

Выбор, павший на великого князя Николая Николаевича, обосновывался как раз тем, что он есть «лицо из состава императорского дома, не стоящее в ряду ближайших правопреемников на императорский престол и обладающее широкой известностью в народе и в войсках»28, к которому Рейхенгалльский съезд обратился с ходатайством «о воспринятии на себя

Император Александр III с супругой Марией Феодоровной в Дании. 1892 г.

сего подвига — возвращения России ее законного государя»29. Обращения Кирилла Владимировича были охарактеризованы как «вызванные патриотической решимостью принять на себя жертвенный труд по спасению великой Родины»30.

Казалось бы, чего еще нужно? Императрица Мария Феодоровна жила в своем иллюзорном мире и не желала в него никого допускать. Она уверила себя, что ее сыновья и внук спаслись, и не была способна принимать никакие решения, которые хотя бы косвенно подтверждали возможность их гибели.

Великий князь Николай Николаевич не внял ходатайству и совершенно не собирался брать на себя «подвиг возвращения России ее законного государя». Становилось видно невооруженным глазом, что он набивает себе цену в расчете самому получить всю полноту власти без всякой оглядки на Основные государственные законы.

А «ближайший правопреемник» Кирилл Владимирович, у которого в монархической системе ценностей, во всяком случае, безусловно, было несоизмеримо больше прав, чем у любого съезда или совета, принял решение лично взять на себя ответственность за судьбу престола, руководствуясь «патриотической решимостью взять на себя жертвенный труд».

Единственным правильным для монархистов решением — и с точки зрения легитимизма, и с точки зрения политического прагматизма — было бы признать эти акты и приложить усилия к сплочению вокруг блюстителя государева престола всех монархических сил. Однако ВМС, сразу же после реверансов в сторону Кирилла Владимировича, заявил о том, что его обращения от 8 июля 1922 г. «создали непримиримое противоположение со всеми предшествующими действиями Высшего монархического совета, основанными на постановлениях рейхенгалльского съезда»31. Поэтому «единственным выходом» ВМС признал немедленный созыв съезда уполномоченных представителей монархических организаций для обсуждения дальнейших действий и призвал к саботажу по отношению к деятельности Кирилла Владимировича, по крайней мере, до этого собрания.

Объективно оценивая ситуацию, следует прийти к выводу, что вовсе не акты Кирилла Владимировича, а именно двуличная политика ВМС и его единомышленников по династическому вопросу создала раскол в монархическом движении. ВМС был, по сути, демократически образованной организацией, подчинение которой основывалось исключительно на добровольности, и никоим образом не на каких-либо законных основаниях. Князь Д.П. Голицын-Муравлин, являвшийся уполномоченным ВМС в Венгрии, 1 августа 1922 г. вполне обоснованно заявил, что ВМС пережил срок своих полномочий, является частным определенно партийным установлением и не может быть источником властных распоряжений32. Барон П.Н. фон Врангель, которого с верхушкой ВМС роднила приверженность «непредрешенчеству», тоже считал этот орган «общественным и частным учреждением»33, каковым он, безусловно, и был в действительности. Что касается старшего по порядку первородства члена императорского дома, то его полномочия были четко прописаны в Основных государственных законах, обязательных, по крайней мере, для тех, кто декларировал свою приверженность законной монархии. Дезавуировать эти полномочия мог бы лишь кто-либо из более старших в порядке престолонаследия лиц, если бы он появился.

Совещание Высшего монархического совета и некоторых лидеров подведомственных ему организаций, прошедшее в Париже 16–22 ноября 1922 г., иногда именуемое «съездом», уточнило и утвердило «непредрешенческую» программу ВМС, окончательно и официально перешедшего в оппозицию Кириллу Владимировичу:

«1. Право распоряжения блюстительством Императорского Престола принадлежит Императорскому Дому. Это право является неразрешенным и невоплощенным впредь до решения по этому вопросу Императорской Фамилии.

2. Следует всемерно стремиться к возглавлению монархического движения Великим Князем Николаем Николаевичем.

3. В настоящее время за границей невозможно разрешить вопроса о наследовании престола. Ибо нет вполне достоверных сведений о судьбе Государя Императора и Его Августейших Сына и Брата, а действующие Основные Законы допускают различные толкования, подлежащие разрешению компетентным государственным учреждением.

4. В согласии с предшествующими постановлениями совещание признает, что непререкаемый высший авторитет во всем монархическом движении принадлежит Миропомазанной Государыне Марии Феодоровне»34.

Каждый из тезисов этой программы ВМС не только не имел никаких оснований в законах и не содержал ссылки ни на единую конкретную норму права, но, как показал ход дальнейших событий, был несбыточным даже в рамках идеологии и практики «непредрешенчества».

Никакого права «распоряжения блюстительством Императорского Престола» за всем императорским домом нигде не зафиксировано. Коллективное блюстительство императорской фамилии не предусматривалось законами, и если и могло иметь место, то только с согласия своего старшего по первородству члена. Но для осуществления такого блюстительства императорская фамилия должна была иметь возможность как минимум периодически собираться, что исключалось обстоятельствами жизни в изгнании. Этот пункт был необоснован юридически и заведомо нереализуем практически, и члены совещания ВМС прекрасно это понимали.

Великий князь Николай Николаевич пока не давал ответа на призывы стать «вождем», и никто не мог знать, сколько нужно этого ждать и имеет ли, вообще, смысл. Почему в таких условиях следовало с маниакальной настойчивостью стремиться к возглавлению им монархического движения, игнорируя старшего по первородству члена династии, готового к активной деятельности, ВМС не пояснил.

Вопрос о наследовании престола до получения «достоверных сведений о судьбе Государя Императора и Его Августейших Сына и Брата» не решал окончательно и сам Кирилл Владимирович, что было специально и подробно оговорено в его акте о принятии блюстительства престола. Что касается заявления, что «действующие Основные Законы допускают различные толкования» в части престолонаследия, то это было совершенно необоснованное утверждение, так как 15 статей (25–39) главы второй «О порядке наследия престола» сформулированы предельно четко, во исполнение главной задачи закона императора Павла I — «дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать»35. Согласно этому закону право на возглавление династии и, соответственно, на престол в случае его восстановления неотъемлемо принадлежит старшему в порядке первородства члену императорского дома, для которого не существует никаких дополнительных условий, кроме исповедования им православия36.

Что касается вдовствующей императрицы, то ее личный авторитет, безусловно, был чрезвычайно высок. Но никакой компетенцией изменять существующие законы престолонаследия императрица Мария Феодоровна, разумеется, не обладала.

Однако набор лозунгов ноябрьского совещания в Париже внес сумбур и смятение в стан монархистов и помешал их реальному сплочению под твердым и единым руководством. Неудивительно, что заявления Высшего монархического совета вызвали нескрываемую радость в антимонархических кругах. Их с удовольствием в полном виде растиражировали левые газеты37. Уже в том же ноябре 1922 г. кадет В.А. Маклаков, вплоть до 1924 г.38 формально занимавший должность посла Временного правительства во Франции, писал бывшему послу Временного правительства в США Б.А. Бахметеву о «съезде ВМС» в Париже, обсуждавшем вопрос «как покончить с Кириллом». В.А. Маклаков выражал уверенность, что постановление этого собрания объявить о непредрешенческой позиции в отношении престолонаследия и не признавать блюстительство «справедливо рассматривается, как совершенное крушение авантюры с Кириллом»39. Злорадство В.А. Маклакова не оправдалось. Никакого «крушения» и «ликвидации» легитимизма не произошло. Но, тем не менее, республиканцы испытали чувство глубокого удовлетворения от созданного ВМС раскола в рядах монархистов.

В.А. Маклаков отметил также определившуюся тенденцию белого «непредрешенчества»: «В окружении Врангеля есть явное отчуждение от монархических претендентов, от Кирилла и Дмитрия, но тяготение к Николаю Николаевичу, который по-прежнему не идет ни на какие комбинации, пока его не позовут из России»40.

В.А. Маклаков

Последовательные монархисты отреагировали на циркуляр ВМС совершенно логично и убедительно, указывая на явное попрание закона и к тому же буквы и духа решений Рейхенгалльского съезда, не подвергавшего сомнению принцип легитимизма. Одним из наиболее ярких примеров аргументированного ответа является письмо Совета общества русских монархистов в Греции, направленное в Совет монархических объединений в Турции41.

Значительная часть монархических организаций отвергла незаконные претензии явно превысившего свои полномочия и нарушившего прежние установки ВМС. В некоторых организациях произошло разделение на легитимистскую и непредрешенческую части. Стали появляться и новые легитимистские группы. Две крупные организации — образовавшийся летом 1923 г. Союз «Молодая Россия» (будущая Партия младороссов) и «Союз русских государевых людей» — твердо придерживались легитимизма.

Но часть монархических организаций была дезориентирована позицией ВМС, и с этого времени единство монархической части русской эмиграции было бесповоротно нарушено.

До сих пор приходится встречаться с совершенно безосновательными обвинениями в адрес Кирилла Владимировича, что именно его действия якобы привели к расколу42. На самом деле, во-первых, он действовал абсолютно в рамках закона. Во-вторых, даже с точки зрения чисто политических соображений, реализация им своих прав и переход к активной деятельности начался тогда, когда великий князь Николай Николаевич упорно уклонялся от принятия на себя роли лидера антибольшевистского сопротивления. Так что вовсе не Кирилл Владимирович выступил «в противовес» Николаю Николаевичу (которого он постоянно призывал к сотрудничеству, изъявляя полную готовность предоставить ему самое высокое и почетное место в потенциальном едином движении), а наоборот, Николай Николаевич и его сторонники, сначала закулисно, а потом и открыто служили «противовесом» легитимности, воплощаемой законным наследником всероссийских императоров.

Первоиерарх Русской православной церкви за границей митрополит Антоний (Храповицкий), полностью перешедший на позиции легитимизма лишь в 1929 г., пытался играть роль посредника между Кириллом Владимировичем и Николаем Николаевичем. В 1922 г. митрополит намеревался навсегда удалиться на Афон и посвятить остаток жизни молитве и аскети-

Митрополит Антоний (Храповицкий)

ческой практике43. Свою ноябрьскую поездку в Париж, Антиб и Канны для собеседований с лидерами монархистов и примирительных бесед с обоими великими князьями и последовавшую переписку по этому поводу Антоний (Храповицкий) видел тогда «как последнюю свою службу Царю и Отечеству»44. Поэтому он отдавался этому делу всей душой.

В своем письме от 15/29 декабря 1922 г. митрополит Антоний делился с Кириллом Владимировичем соображениями, которые не успел или еще не мог доложить при личной встрече в ноябре. Ссылаясь на мнение Архиерейского синода и на свои личные впечатления, Антоний (Храповицкий) высказал ряд предположений.

Митрополит продолжал считать, что между Кириллом Владимировичем и Николаем Николаевичем «злые люди старались сеять вражду».

По словам митрополита Антония, адресованным великому князю Кириллу Владимировичу, «Великий Князь НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ не выразил нежелания с Вами видеться, но ему казалось, будто ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО сами этого не искали соответствующим способом, т[о] е[сть] непосредственным обращением к Своему Дяде. Я же докладывал ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ, что теперь, при возрождении Монархической России отнестись отрицательно к выступлению Высочайшей Особы значит уже охлаждать патриотическое чувство. Высшее Монархическое Собрание в Париже не дерзнуло сказать что-либо отрицательное о Манифесте 26 июля»45.

Антоний (Храповицкий) пытался убедить Николая Николаевича, «что объединение обоих Великих Князей было бы спасением России».

Подводя итог своим рассуждениям, митрополит Антоний призывал великого князя Кирилла Владимировича: «Вот почему соглашение двух Князей ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИ, члены которой все дороги всякому истинно русскому человеку, является необходимым условием для возрождения России. Если ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО соблаговолите сделать попытку к личному свиданию с Великим Князем НИКОЛАЕМ НИКОЛАЕВИЧЕМ, т[о] е[сть] испросить у него согласия принять Вас для примирительных объяснений, то этот небольшой Ваш подвиг будет великим для России. Я же одновременно пишу к ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ о том же, и если это благое соглашение состоится, то Вы развяжете совесть у всех, кто еще до Вашего манифеста обращался к Великому Князю с ходатайством, как и 8 русских Иерархов в прошлом году, и множества мирян, военных и штатских, а Россия будет спасена. — ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО! Вы оба стоите пред взором 200 миллионов русского народа; да не омрачатся они тоской разочарования, но да просветятся радостным чувством светлой надежды!»46

Из письма митрополита Антония следует, что он, в общем, положительно оценивал принятие Кириллом Владимировичем блюстительства престола и считал возможным достижение компромисса на взаимоприемлемой основе между верными Кириллу Владимировичу легитимистами и ориентирующимися на Николая Николаевича вождистами. Митрополит признавал, что в основе позиции сторонников Николая Николаевича лежат правовой нигилизм и недостаток здравого смысла, но считал, что эти качества присущи в целом русскому народу: русские — «ни практики, ни юристы». Да и сам владыка демонстрировал откровенное пренебрежение к династическому праву и предубеждение к его создателю императору Павлу I, при котором, по мнению Антония (Храповицкого), имело место «полное немецкое засилье»47.

Побуждения митрополита Антония, несомненно, были самыми благими и искренними, но его наивность в мирских делах и своеобразные представления в области права и истории позволили «непредрешенцам» довольно долго удерживать владыку в колеблющемся и противоречивом положении. Получив отказ Кинота в дозволении ему поселиться на Афоне и вернувшись к управлению Зарубежной церковью, Антоний (Храповицкий) вплоть до смерти великого князя Николая Николаевича продолжал лавировать между «вождем» и законным главой дома Романовых, периодически обращаясь к совсем уже фантастическим гипотезам — то оправдывая лиц, распускавших заведомо ложные слухи о «чудесном спасении» Николая II 48, то мечтая о возможности незаконного провозглашения царем кого-нибудь из младших членов династии (князя Романа Петровича или князя Никиту Александровича)49.

Однако противоестественность такого состояния явно тяготила митрополита. Выходя за хронологические рамки настоящей статьи, отметим, что практически сразу после смерти Николая Николаевича в январе 1929 г. председатель Архиерейского синода Русской православной церкви за границей направил Кириллу Владимировичу письмо с изъявлением верноподданнических чувств50.

14/27 октября 1929 г. митрополит Антоний выпустил публичное воззвание: «Отцы и братие, умоляю Вас, отрекитесь окончательно от треклятой революции против Бога и царя и предайтесь во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа законному царю нашему Кириллу Владимировичу и законному наследнику его Владимиру Кирилловичу»51. Став последовательным легитимистом, он уже не проявлял никаких колебаний вплоть до своей смерти в 1936 г. Сохранилась обширная переписка председателя Архиерейского синода с Кириллом Владимировичем и Канцелярией Его Императорского Величества52.

Также митрополит Антоний осуждал архиереев, не желавших в полной мере признать права Кирилла Владимировича53.

За Антонием (Храповицким) в 1929 г. последовали многие «рейхенгалльцы». Однако в наиболее сложные годы становления (1922–1924 гг.) легитимистское движение получало удары со всех сторон и сталкивалось с упрямой непримиримостью значительной части русских эмигрантов.

Великий князь Николай Николаевич, не имевший никакой собственной позитивной программы, с удовольствием играл роль живого знамени «непредрешенчества».

Уверяя в ноябре 1922 г. митрополита Антония (Храповицкого) в своей принципиальной готовности к встрече с Кириллом Владимировичем при условии личного к нему обращения, Николай Николаевич лицемерил. Кирилл Владимирович, проявляя смирение, к которому призывал митрополит, дважды лично писал двоюродному дяде54. На первое письмо с предложением созвать и возглавить семейный совет никакого ответа не последовало. Во втором письме, направленном 21 августа 1923 г., Кирилл Владимирович писал «дорогому дяде»: «Широко объявшее Русских людей стремление возвратить Россию на исторический путь Империи неопровержимо. Также с полной определенностью можно установить, что в Русских сердцах живы чувства верности и преданности нашему Дому.

Наш Дом нужен России. Я никогда не взял бы на себя указывать Тебе на наш долг служения Родине, но позволяю себе высказать, что выполнить это служение мы можем только при нашем объединении снова в одно целое. 

<…> Прошу Тебя поверить, что мною руководит исключительно пламенное желание сделать всё для спасения Родины и сознание, что только объединение нашего Дома может ускорить конец терзаниям России»55.

Таким образом, Кирилл Владимирович высказал свою убежденность, что многие соотечественники стремятся к восстановлению монархии и сохраняют преданность легитимному императорскому дому. В связи с этим он полагал, что и русские, и симпатизирующие им и способные оказать помощь иностранцы ожидают от династии возглавления освободительного движения. Естественно, любая руководящая роль дома Романовых как институции была возможна только при условии его внутреннего единства. Ни словом не упоминая о своем династическом старшинстве и блюстительстве престола, Кирилл Владимирович сделал акцент на возрастном старшинстве Николая Николаевича и на его назначении на пост Верховного главнокомандующего Николаем II и предложил ему, по сути дела, ведущую роль председателя Семейного совета императорского дома. Идею создания такого совета для «посильного содействия в рассмотрении разрешаемых государственных вопросов» Кирилл Владимирович в свое время поддержал еще до революции в проекте тронной речи, представленном им Николаю II 12 февраля 1917 г.56 Ныне, в условиях изгнания, создание Семейного совета представлялось ему еще более актуальным.

Ради достижения единства династии Кирилл Владимирович шел на максимальные уступки. Его письмо Николаю Николаевичу от 21 августа 1923 г. можно расценить едва ли не как готовность фактически отказаться от блюстительства престола, если не навсегда, то на весьма длительный срок. Ведь если бы Николай Николаевич согласился на предложение Кирилла Владимировича, принял обязанности созывать Семейный совет и председательствовать в нем и занял конструктивную арбитрирующую позицию, то реальное руководство деятельностью императорского дома как фамильной корпорации перешло бы в его руки, причем, скорее всего, пожизненно. У Кирилла Владимировича, как старшего в порядке первородства, остались бы чисто символические функции, а реальное блюстительство осуществлялось бы председателем Семейного совета. Для этого Николаю Николаевичу нужно было только иметь в сознании и душе то, что хотел так или иначе «соблюсти» Кирилл Владимирович: монархические идеалы и признание незыблемости правовых основ императорского дома. Но суть проблемы заключалась в том, что эти принципы были для Николая Николаевича неприемлемы.

Каковы были его подлинные взгляды и чего он желал, никто так до конца и не смог выяснить. Республиканец В.А. Маклаков писал своему единомышленнику Б.А. Бахметьеву: «несомненно одно: что он не идет заодно с Кириллом»57. Этим, по большому счету, и исчерпывалась «программа» Николая Николаевича.

На письмо Кирилла Владимировича от 21 августа 1923 г. Николай Николаевич лично отвечать вновь не стал, но косвенный ответ, подписанный братом Николая Николаевича великим князем Петром 30 августа 1923 г., все-таки пришел. «Дорогой Кирилл, — писал Петр Николаевич, — я должен, к сожалению, заявить Тебе, что не сочувствую предложению Твоему созвать семейный совет, так как он, по моему мнению, может только привести к новому доказательству розни наших взглядов и принципов.

Мне известно содержание Твоего письма к моему брату; его очень удивило, что Ты опять обратился к нему с предложением председательствовать на семейном совете, хотя Тебе известно, что он его считает бесполезным. Тебе также известно его мнение, как должны были бы вести себя члены нашей семьи в тяжелую эпоху разрухи нашей многострадальной Родины»58. 

Петр Николаевич уклонился от аргументирования позиции по поводу «бесполезности» Семейного совета. Остается только предполагать, что же было, по его мнению, такого непримиримого в среде членов императорской фамилии, что их собрание могло «только привести к новому доказательству розни взглядов и принципов»?

Казалось бы, у членов императорского дома существует прочная платформа для единства взглядов и принципов в самом главном: приверженность монархическому мировоззрению и династическое право. Именно эти фундаментальные основы являются необходимыми факторами бытия династии как институции. Без них ее существование просто теряет смысл, и это понятно каждому здравомыслящему человеку, независимо от того, республиканец он сам или монархист. Без династических законов императорский дом из регламентированной историческим правом фамильной корпорации превращается в обычный знатный род, а без твердой приверженности монархическому принципу утрачивает всякое общественно-историческое значение даже в этом дезорганизованном состоянии59. Все же остальные вопросы, касающиеся степени участия династии в политической жизни, методов

Великий князь Петр Николаевич

деятельности в различных обстоятельствах и любых других проблем, могут решаться путем обсуждения и достижения консенсуса. Но великих князей Николая и Петра Николаевичей, а также сына последнего, князя Романа Петровича, очевидно, не устраивала как раз необходимость признавать фундаментальные ценности династии. А без этого они оказались бы в Совете в меньшинстве, и очень скоро выяснилось бы, что Николай Николаевич не способен объединить не только всю эмиграцию, но даже 15 своих родственников60. Поэтому гораздо выгоднее было оставлять все династические вопросы в подвешенном состоянии и заниматься демагогией. 

Совершенно очевидно, что без наличия императорского дома как институции и без его четкой идейной позиции народ, в любом случае, лишался, даже гипотетически, права принять решение «может ли ему сослужить службу Дом Романовых». Если Российского императорского дома, как такового, нет, а есть только разобщенные члены семьи Романовых, и если у них нет общих ценностей, то о какой «службе дома» можно говорить?

Позиция Николая и Петра Николаевичей, хотели они этого сознательно или нет, неумолимо вела к тому, чтобы Российский императорский дом Романовых прекратил свое существование. Однако, и с точки зрения взглядов сторонников Николая Николаевича, ответ Петра Николаевича на письмо Кирилла Владимировича также вызывает недоумение.

Начиная с Рейхенгалльского съезда, «николаевцы» самых разных политических оттенков носились с идеей «возглавления» Николаем Николаевичем всей эмиграции, а в перспективе, и всей антикоммунистической борьбы. Но если для «члена семьи Романовых» необходимо «стоять вне всяких партий, союзов и политических агитаций, в какой бы форме они ни проявлялись», то письмо Петра Николаевича должно восприниматься как отказ от «возглавления» Николаем Николаевичем любой политической борьбы. Именно «его мнение» будто бы «всецело разделял» Петр Николаевич.

Если бы эти слова на самом деле являлись мнением Николая Николаевича, то ВМС, П.Н. Врангель и все прочие «непредрешенцы» должны были немедленно начать искать себе нового «вождя». Ведь Николай Николаевич, по словам его брата, собирался сидеть и ждать, когда «Господь укажет во благовремении Народу Русскому способ как восстановить закон и порядок Русского Государства». Но ориентированные на Николая Николаевича «партии и союзы», ни в чем не меняя своих установок и не ожидая, в то же время, божественных указаний, как ни в чем не бывало продолжали свою «политическую агитацию». В конце концов, сам «вождь» ввязался в их деятельность уже лично и непосредственно. Правда, двойные стандарты старого великого князя повредили не только легитимистам, но и николаевцам. Очень скоро наиболее честные и здравомыслящие из них убедились, что их вождь не имеет за душой ничего, кроме безграничного самомнения и беспринципности, а к созидательной деятельности совершенно неспособен61.

В свете дальнейших событий становится понятно, почему Николай Николаевич предоставил право отвечать на письмо Кирилла Владимировича своему брату. Напрашивается мысль, что он поступил так не только из-за завышенной самооценки, но, прежде всего, в связи с твердым намерением заняться самостоятельной активной политической деятельностью и нежеланием связывать себя какими бы то ни было обязательствами перед императорским домом (даже в негативном для Кирилла Владимировича духе). Ну а Петр Николаевич всегда отличался апатичностью, и вправду, сохранял аполитичность. В случае чего можно было сказать, что его письмо Кириллу Владимировичу просто не совсем удачно сформулировано, а имелось в виду совсем другое.

27 сентября 1923 г. Кирилл Владимирович подписал в Сен-Бриаке циркуляр № 4732, комментирующий его переписку с Николаем и Петром Николаевичами. Изложив основную суть переписки, Кирилл Владимирович заявил: «Оставаясь неизменно почитателем Моего Августейшего Дяди, я, однако, держусь иного взгляда. Если естественно, что Народ Русский, томясь под властью насильников, в лице лучших сынов Родины напрягает все свои старания к избавлению России от власти коммунистов, то не может Императорский Дом остаться безучастным к тем многочисленным призывам, которые к нему обращены с просьбой возглавить Русские освободительные усилия. Мой долг, как Старшего в Роде, повелевает мне твердо и открыто стоять на взятом мною пути и вместе с Вами и с теми, кто за мной следует, исчерпать без остатка все возможности для восстановления честного Русского Имени и благополучия России»62.

По поводу того, насколько «многочисленными» были призывы к императорскому дому «с просьбой возглавить Русские освободительные усилия», можно высказать скептические замечания. Любая проповедь и пропаганда редко обходятся без определенного рода преувеличений. Но некоторый избыток пафосности не лишает значения и логичности главную мысль циркуляра о том, что императорский дом не может под прикрытием «аполитичности» оставаться безучастным к страданиям своего народа и должен «исчерпать без остатка все возможности» послужить своей стране. 

Последней попыткой объединения всей императорской фамилии под руководством великого князя Николая Николаевича стало совещание членов Российского императорского дома в Париже 12/25 ноября 1923 г., проведенное по инициативе великого князя Александра Михайловича на его квартире в доме 10 по улице Анри Мартин. В совещании приняли непосредственное участие сам Александр Михайлович, а также великие князья Кирилл Владимирович, Андрей Владимирович и Дмитрий Павлович и князья императорской крови Гавриил Константинович и Феодор Александрович. Великий князь Борис Владимирович не смог присутствовать, но передал свой голос Дмитрию Павловичу. Также Александр Михайлович заявил, что он полноправно представляет четырех своих отсутствующих совершеннолетних сыновей (Андрея, Никиту, Дмитрия и Ростислава). Таким образом, на совещании имела место попытка выработки общего мнения 11 совершеннолетних членов династии мужского пола63.

Александр Михайлович председательствовал, как инициатор встречи и старший по возрасту из присутствующих. Он открыл совещание докладом о том, что Кирилл Владимирович просил его обсудить с Николаем Николаевичем вопрос о Семейном совете и настоять на его созыве. В ответ на письмо Александра Михайловича Николай Николаевич послал к нему своего адъютанта барона А.И. Сталя с поручением изложить свою точку зрения об отсутствии необходимости Семейного совета.

Не желая обсуждать такие вопросы с посторонними лицами, Александр Михайлович решил вызвать «вождя» на откровенность другим способом. Он попросил Николая Николаевича встретиться с ним «по вопросу об авиации», и когда тот согласился его принять с визитом, изложил ему свою точку зрения о полезности Семейного совета.

Николай Николаевич разнервничался и начал говорить, что он «берет на себя всю ответственность за несозыв Сем[ейного] Сов[ета], возлагая одинаково всю ответственность на тех, кто бы против его желания такой Сов[ет] собрал бы». По поводу своего собственного выступления Николай Николаевич, явно страдающий мегаломанией, заявил, что даст ответ, «когда он получит полное убеждение, что того хочет сама Россия, причем тут не подразумевается открытый плебисцит, а внутреннее убеждение (sic! — А. З.). Одной эмиграции Н[иколай] Н[иколаевич] не послушается».

Но, несмотря на нежелание Николая Николаевича созывать Семейный совет, сам Александр Михайлович «полагал, однако, полезным частный обмен мнений между членами семьи, для чего и просил всех собраться».

По смыслу резолюций совещания 12/25 ноября 1923 г., императорский дом пока уклонялся от подчинения старшему в порядке первородства Кириллу Владимировичу и выводил внутридинастическую дисциплину и иерархию за рамки обсуждения. В то же время предполагалось политическое подчинение Николаю Николаевичу — не как члену династии, а как вождю и Верховному главнокомандующему. Но, одновременно, его статус члена императорского дома, со всем комплексом присущих этому званию прав и обязанностей, не забывался, а подчинение ему членов императорского дома обусловливалось его публичной декларацией в верности идеалу монархии. Без этого условия, равно как без настоящей народной (а не партийной) природы главенства Николая Николаевича, решения совещания утрачивали всякое значение. 

Великий князь Андрей Владимирович

Императорский дом не отрекался от монархической идеи и требовал того же от Николая Николаевича, хотя и предполагал, что народ может «не пожелать» восстановления монархии. Однако сам Николай Николаевич должен был объявить во всеуслышание, что он лично стремится к возрождению базовых ценностей дореволюционной России и, следовательно, к реставрации православной легитимной наследственной монархии.

Разумеется, запротоколированные резолюции обрели бы силу только в случае согласия Николая Николаевича, которого, естественно, не последовало. Лозунг «За Веру, Царя и Отечество» отнюдь не входил в планы «вождя», и он с необычайной легкостью «пренебрегал» любыми «величинами», кроме своих собственных интересов.

Великий князь Андрей Владимирович, кратко застенографировавший встречи 25–27 ноября 1923 г., утверждал: «В общем совещание носило самое сердечное настроение, всеобщее стремление найти выходы и прийти друг другу на помощь. По вопросу о том, что говорить, было решено подчеркнуть отсутствие недоразумений среди И[мператорской] Ф[амилии] о принятии всеми Б[люстительства] П[рестола] и о поддержании Н[иколая] Н[иколаевича] при условии принятия им лозунга “За Веру, Царя и Отечество”»64.

Но на следующий день, 26 ноября, радужное настроение было несколько омрачено. У Александра Михайловича собрались Кирилл Владимирович и Андрей Владимирович, но на этот раз к ним присоединилась супруга Кирилла Виктория Феодоровна. Внучки английской королевы Виктории всегда были тверже характером, чем их мужья. Как и Александра Феодоровна в отношении Николая II, так и ее кузина Виктория Феодоровна в отношении Кирилла Владимировича считали, что их долг стоять на страже интересов своих супругов и не давать им отступать. Во всех ли случаях это было правильно, однозначно судить невозможно. Но в рассматриваемой нами ситуации время подтвердило правоту Виктории Феодоровны.

Александр Михайлович зачитал проект письма Николаю Николаевичу. Ознакомившись с текстом, Виктория Феодоровна заявила, что, по ее мнению, это «вовсе не решение вопроса, что теперь все ждут определенного ответа, кто старший, а поэтому следует включить в текст признание нами всеми прав К[ирилла] В[ладимировича] и его поддержать». Александр Михайлович попытался убедить Викторию Феодоровну, что такое упоминание является излишним, так как никто не отрицает прав Кирилла Владимировича. На это Виктория Феодоровна ответила, что права ее мужа необоснованно оспариваются, и привела примеры. Александр Михайлович продолжал уговаривать, что письмо Николаю Николаевичу — это не декларация, а частное обращение, в котором содержатся только те пункты, которые ни у кого не вызывают споров. Виктория Феодоровна, уже наученная горьким опытом и предвидевшая, что всё «частное» моментально станет публичным65, сказала, что «пока семья определенно не укажет, кто старший в роде, споры не прекратятся»66. Она считала, что если бы все члены семьи бескомпромиссно исполнили бы свой долг перед старшим в роде, Николаю Николаевичу тоже пришлось бы умерить свои амбиции. Далее спор развернулся вокруг политического главенства в монархическом движении. Александр Михайлович полагал, что роль законного наследника должна быть пассивной, а Виктория Феодоровна — что он является естественным реальным главой освободительной борьбы и не может сидеть сложа руки. 

Всё окончилось тем, что Кирилл Владимирович и Виктория Феодоровна удалились, оставив Александра Михайловича и Андрея Владимировича обескураженными. Конечно, те добавления к письму, на которых настаивала Виктория Феодоровна, делали затею с обращением к Николаю Николаевичу заведомо непродуктивной. Стоило подумать о каком-то компромиссе, но в тот момент решения найдено не было. Слегка забегая вперед скажем, что компромисс подскажет сама жизнь, благодаря утечке информации о совещании в прессу.

27 ноября, когда предполагался новый сбор всех участников совещания у Александра Михайловича, на рю Анри Мартин прибыли только Андрей Владимирович и Гавриил Константинович. Александр Михайлович связался с Кириллом Владимировичем по телефону. Тот не приехал, но прислал письмо, в котором выразил мнение, что, поскольку «несмотря на все его обращения к Н[иколаю] Н[иколаевичу] таковые оставлены без ответа, он находит для себя неудобным снова подписывать ему письмо, не будучи

Великий князь Гавриил Константинович

уверенным, что Н[иколай] Н[иколаевич] это примет»67. Но сами принятые решения Кирилл Владимирович не оспаривал, что позволило Александру Михайловичу отправить все письма за подписями остальных и разослать протокол совещания68.

Несомненно, на Кирилла Владимировича оказала влияние его супруга. Было это полезно или же вредно? Могла ли инициатива Александра Михайловича воплотиться в жизнь, если бы Кирилл Владимирович подписал документы совещания? Скорее всего, нет. В данном случае подпись Кирилла Владимировича стала бы для него не актом смирения, а бессмысленным унижением и поводом к упрекам в непоследовательности. Вся комбинация имела бы перспективу, если бы с Николаем Николаевичем были проведены предварительные консультации, и он дал бы твердые гарантии, что готов принять поддержку императорской фамилии и возглавить ее политически на таких условиях.

Сведения о совещании моментально просочились в прессу. Уже на следующий день после первого собрания, а именно 26 ноября, когда еще никакие документы не были подготовлены и подписаны, в парижском выпуске газеты «Нью-Йорк геральд» появилась статья «Родственники царя встретились здесь на семейном совете» с подзаголовком «Оставшиеся в живых Романовы обсуждали вопросы, относящиеся к возглавлению Реставрационного движения»69.

О том, кто, пользуясь нынешней терминологией, «слил» эту информацию, остается только догадываться. Но есть веские основания полагать, что корреспондент получил довольно точные сведения от одного из присутствовавших на собрании.

Великий князь Александр Михайлович стремился к компромиссу с Николаем Николаевичем и был готов оказывать давление на Кирилла Владимировича. Он остался недоволен вмешательством Виктории Феодоровны. Также он продолжал пока настаивать на понравившемся ему варианте урегулирования конфликта между легитимистами и «николаевцами». Но он был честным и искренним человеком, помнил о данных им Кириллу Владимировичу заверениях в своем личном твердом легитимизме и не хотел прослыть предателем. Кроме того, он чувствовал свою ответственность как зачинатель совещания, породившего новый выпад в адрес Кирилла Владимировича. Всё это побудило Александра Михайловича написать в редакцию парижского издания «Нью-Йорк геральд» письмо, которое не позволило использовать в антилегитимистских целях информацию о встречах 25–27 ноября 1923 г. и составленную там резолюцию.

«В Вашей газете от 26 Ноября, — заявил Александр Михайлович, — я прочел статью, озаглавленную: “Царская Фамилия собралась в Париже на Семейный Совет”. Это неточно, вот почему я посылаю Вам это письмо для

Великий князь Александр Михайлович

того, чтобы раз навсегда пресечь ложные слухи, распространяемые лицами, сеющими раздор и пытающимися истолковать во зло самые чистые намерения. Никакого Семейного совета не было. Такой Совет потребовал бы сбора всей Царской Фамилии, рассеянной по Европе, что было бы ныне неуместно и несвоевременно. В действительности же было следующее: ввиду присутствия в Париже нескольких Членов нашей Семьи, мы собрались вместе, дабы найти способ положить предел сплетням относительно разногласий и недоверия друг к другу между нами, что является измышлением злонамеренных лиц».

Далее Александр Михайлович перечислил пять взаимосвязанных пунктов, единых для преобладающего большинства членов императорского дома.

В первую очередь необходимость борьбы с коммунизмом обосновывалась его богоборческим, антихристианским характером.

По данным Александра Михайловича, большевиков в России было «4 человека на 1000 душ населения».

В следующих четырех пунктах давалась, по сути, легитимистская интерпретация «непредрешенчества», очищенная от демагогических наслоений и призванная примирить признание права народа определять собственную судьбу с принципом легитимитета.

Освобождение России произойдет только изнутри: «Когда Русский народ придет к глубокому убеждению, что продление большевистского владычества равносильно постоянному рабству и нескончаемому горю, он должен будет сам свергнуть эту власть и решить, какой ему нужен государственный строй».

Расчет на иностранную интервенцию недопустим, и ни у кого из членов императорской фамилии в этом смысле нет ориентации ни на Германию, ни на Францию.

Допустимо наличие «вождя» помимо законного наследника и императорского дома в целом, но не вопреки им: «Мы все готовы служить нашей Родине и отдать ей нашу жизнь, если народ пожелает нашего служения ему, но не иначе и при условии, что народ будет следовать за вождем и поддерживать его. Этот вождь должен олицетворять идеалы русского народа».

Факт гибели мужских потомков Александра III еще не установлен, но в случае их смерти законным наследником является Кирилл Владимирович: «С строго государственной и юридической точки зрения, мы не имеем права считать семью Царя, а также Великого Князя Михаила погибшими. С другой стороны, если они не находятся в живых, то вопрос о престолонаследовании (в случае восстановления монархии) не вызывает среди нас ни малейших разногласий, так как российские основные законы с полной ясностью указывают, что право на престол принадлежит старшему члену нашей семьи, каковым является в настоящее время Великий Князь Кирилл»70.

29 ноября 1923 г. письмо великого князя Александра Михайловича было напечатано в «Нью-Йорк геральд». Легитимисты перевели его и распространили в русской прессе. В конечном итоге вышло, что из-за продолжавшегося упрямства Николая Николаевича само совещание 25–27 ноября 1923 г., вообще-то неблагоприятное для Кирилла Владимировича, не привело ровно ни к каким результатам, но в распоряжении легитимистского движения оказался ценный публичный документ, свидетельствующий, что право Кирилла на престолонаследие не подвергается сомнению большей частью совершеннолетних членов императорского дома. То, чего не смогла добиться Виктория Феодоровна на квартире у Александра Михайловича 26 ноября, произошло, если можно так выразиться, само собой.

Великий князь Николай Николаевич, естественно, никоим образом не собирался действовать в рамках идей, разработанных совещанием 25 ноября 1923 г. Вдовствующая императрица Мария Феодоровна через дочь великую княгиню Ксению Александровну (супругу Александра Михайловича) ответила лишь спустя полмесяца, 13 декабря 1923 г.: «Нахожу всё правильно. Напиши, пожалуйста, Сандро71, и скажи, что я одобряю их решение»72. Но весь проект к тому времени был уже похоронен.

Постоянный отказ великого князя Николая Николаевича от чрезвычайно компромиссных предложений не оставил великому князю Кириллу Владимировичу никакой иной возможности, как только продолжать осуществлять свои права и обязанности в полном объеме, не перекладывая ни на кого ответственность, постепенно освобождаясь от чуждых легитимизму тенденций, навязываемых ему соглашателями, и вырабатывая самостоятельную линию деятельности. В этом смысле для легитимного движения позиция Николая Николаевича сослужила хорошую службу. 

Отголоском проектов Кирилла Владимировича и Александра Михайловича, предложенных ради объединения основных политических сил эмиграции, как и следовало ожидать, стали только слухи, что блюститель государева престола все-таки капитулировал перед натиском «непредрешенцев» и передал свои прерогативы «всей императорской фамилии». Окончательно убедившись в бесплодности любых шагов доброй воли по отношению к Николаю Николаевичу, которые не приносили никаких плодов и только оборачивались против их инициаторов, Кирилл Владимирович 12 декабря 1923 г. подписал в Ницце циркуляр № 5114: «На поступающие ко мне запросы о том, соответствует ли действительности известие, будто бы я отказался от Блюстительства Российского Государева Престола, передав Блюстительство всей Императорской Фамилии, разъясняю Вам следующее. 

Мне действительно было сделано такое предложение, но остановиться на нем я не мог.

Я не могу отказаться от долга, возложенного на меня Основными Законами, в соблюдении которых я дал присягу. И никто не может снять с меня ответственности, завещанной мне Предками моими, Государями Российскими.

Совершенно ясно, что Блюстительство Российского Престола лежит на всем нашем Доме в лице старшего по первородству. Этот долг не может быть возложен на Императорскую Фамилию мной, но он возложен на Дом Романовых Основными Законами.

Начало первородства установлено Основными Законами, как порядок преемственности. Закону этому принадлежит исключительная важность. Свято соблюдать его дают особую клятву все Члены Императорской Фамилии и даже Император и Императрица, на престол вступающие. 

Объясняйте это сомневающимся с спокойствием и терпеливостью, памятуя, что даже самые простые и понятные вещи надо разъяснять»73.

Этот циркуляр определенно обозначил правовую позицию великого князя Кирилла Владимировича, которая с тех пор не подвергалась никакой эрозии, вызванной политическими причинами. Готовность к диалогу и разумным соглашениям оставалась, но они признавались допустимыми только в том случае, если ни на йоту не противоречили династическим законам и продиктованному ими долгу74.

Фраза циркуляра № 5114 о том, что «Блюстительство Российского Престола лежит на всем нашем Доме в лице старшего по первородству» подвела черту под утопическим планом создать из императорской фамилии некий коллегиальный руководящий орган без определяемого законом главы. Действительно, императорский дом не только мог, но и обязан был блюсти свои мировоззренческие и правовые основы. Но это необходимо подразумевало подчинение его членов законному главе императорской фамилии, который «есть на всегдашнее время попечитель и покровитель оной»75 и которому каждый член императорского дома «обязуется совершенным почтением, повиновением, послушанием и подданством»76. 

Тем не менее в общественном сознании от позиции членов императорского дома зависело очень многое. Идея создания некоего совещательного династического органа при государе в качестве площадки для обсуждений и с целью упорядочения участия совершеннолетних великих князей и князей императорской крови в общественно-политической деятельности существовала еще до революции. В частности, создание Семейного совета было рекомендовано императору Николаю II совещанием великих князей, созванным им в 1911 г. Великий князь Кирилл Владимирович, как уже говорилось, поддерживал этот проект. Вплоть до получения письма великого князя Петра Николаевича он верил, что Семейный совет можно создать и в эмиграции, причем был готов предоставить ему гораздо более широкие права, чем полагалось в соответствии со строгой буквой закона. 

Уклонение Николая Николаевича от предложения Кирилла Владимировича созвать и возглавить Семейный совет похоронило данный замысел (скорее всего, к счастью для легитимистского движения). Но императорский дом продолжал существовать, и каждый из его членов должен был определиться относительно конфликта позиций Кирилла Владимировича и Николая Николаевича. За Кирилла Владимировича были его законные династические права в силу старшинства по первородству, а за Николая Николаевича — старшинство по возрасту и большая известность по причине пребывания в должности Верховного главнокомандующего российской армией во время Первой мировой войны.

В изгнании оказались потомки пяти ветвей дома Романовых. Старшей была линия Владимировичей — потомков третьего сына Александра II великого князя Владимира Александровича (1847–1909)77. За ним следовала линия пятого сына Александра II великого князя Павла Александровича (1860–1919)78. Третьей шла линия второго сына Николая I великого князя Константина Николаевича (1827–1892)79. Четвертой — линия третьего сына Николая I великого князя Николая Николаевича Старшего (1831–1891)80. Пятой — линия четвертого сына Николая I великого князя Михаила Николаевича (1832–1909)81.

Непосредственно вслед за Кириллом Владимировичем и его пятилетним сыном Владимиром Кирилловичем в порядке престолонаследия шел великий князь Борис Владимирович. На момент революции 1917 г. он в чине генерал-майора занимал пост походного атамана всех казачьих войск. Великий князь Борис Владимирович оказался единственным из членов династии, которого арестовало еще Временное правительство, не простившее ему порыв броситься на защиту «кузена Ники» в февральско-мартовские дни 1917 г. Правда, в июне его освободили, и в сентябре он уехал в Кисловодск к матери великой княгине Марии Павловне. В августе 1918 г. Бориса Владимировича вместе с братом Андреем Владимировичем арестовали большевики, но им удалось сбежать в Кабарду. С сентября 1918 г. Борис и Андрей жили в Анапе, потом вернулись в Кисловодск. Борис Владимирович эмигрировал в 1919 г. и тогда же вступил в морганатический брак с З.С. Рашевской (урожд. Елисеевой). Он полностью ушел в частную жизнь. Кирилл Владимирович крайне отрицательно отнесся к браку своего брата, и Борис Владимирович ни тогда, ни в дальнейшем даже не пытался получить от него согласие на этот союз. Несмотря на личные добрые отношения, братья общались довольно редко из-за неприятия Кириллом Владимировичем супруги Бориса Владимировича и ее родни. Никакой общественной активности Борис Владимирович до самой смерти не проявлял, деятельной поддержки своему брату не оказывал, но права его всецело признавал82.

Гораздо более ответственно подходил к своим обязанностям члена императорского дома следующий в очереди наследования великий князь Андрей Владимирович. Он окончил с серебряной медалью Александровскую военно-юридическую академию и еще до революции стяжал звание семейного юриста. В 1906–1912 гг. Андрей Владимирович участвовал в работе высочайше учрежденного Совещания по вопросу о порядке изменения Учреждения о императорской фамилии. В 1911 г. он стал сенатором, не присутствующим в департаменте Правительствующего сената. С сентября 1914 г. состоял при штабе Северо-Западного фронта, в мае 1915 г. был назначен командующим лейб-гвардии Конноартиллерийской бригады и произведен в генерал-майоры Свиты его величества. В феврале 1917 г. Андрей находился вместе с матерью в Кисловодске. В августе 1918 г. большевики арестовали великого князя в Пятигорске. Вместе с братом Борисом Андрей бежал в Кабарду, затем жил в Анапе. В мае 1919 г., после того как большевики были временно выбиты с Северного Кавказа, он вернулся в Кисловодск, а в 1920 г. эмигрировал из Новороссийска в Константинополь, откуда отбыл во Францию, где поселился в Кап д’Ай. В 1921 г. в Каннах Андрей Владимирович вступил в морганатический брак с балериной М.Ф. Кшесинской. На любой брачный союз члена императорского дома в силу статьи 183 Основных законов Российской империи необходимо получение согласия главы династии. Великий князь Андрей признавал важность соблюдения фамильных установлений, но вопрос о главенстве в то время еще не был ясен. Тогда Андрей обратился к брату Кириллу, как к старшему члену династии, пребывание которого известно, и облек свое прошение в деликатную форму, «прося совета», какую фамилию могла бы носить его жена. Кирилл Владимирович столь же деликатно, еще не в качестве главы дома, а просто как старший брат, ответил Андрею: «Так как я знаю, что Го-

Великий князь Борис Владимирович

сударь Император дал сыну Твоей жены фамилию Красинский, я не вижу препятствий к тому, чтобы жена Твоя носила фамилию Княгини Красинской»83. На основании этого письма от 16/29 апреля 1921 г. российское консульство в Ницце выписало паспорт М.Ф. Кшесинской на имя княгини М.Ф. Красинской. В 1928 г. Андрей Владимирович официально получил от Кирилла Владимировича, уже как от императора в изгнании, для супруги и ее сына Владимира (признанного Андреем Владимировичем своим) титул княгини и князя Красинских, а в 1935 г. — титул светлейших княгини и князя Романовских-Красинских. Тем не менее взаимоотношения с Кириллом Владимировичем у Андрея Владимировича были отнюдь не гладкими. По многим вопросам они имели разногласия, и споры случались резкие. При составлении своего политического завещания Кирилл Владимирович проявил гораздо больше доверия кузену Дмитрию Павловичу, чем родному брату Андрею Владимировичу84. Однако Андрей с самого начала всецело признавал законные права старшего брата и деятельно защищал их, понимая, что отрицание принципа легитимизма ведет к уничтожению императорского дома как такового85.

Пятый в порядке престолонаследия великий князь Дмитрий Павлович, сын расстрелянного большевиками великого князя Павла Александровича, избежал той же страшной участи, скорее всего, благодаря наказанию, наложенному на него Николаем II за участие в убийстве Г.Е. Распутина. Когда император распорядился выслать Дмитрия Павловича из Петрограда и направить в корпус генерала от кавалерии Н.Н. Баратова в Персию, члены императорской фамилии коллективно хлопотали, чтобы эта кара была отменена, так как слабое здоровье молодого великого князя может пошатнуться от нездорового иранского климата. Николай II остался неумолим. «Никому не дано право заниматься убийствами», — наложил он резолюцию на письме родных. Так Дмитрий Павлович оказался удален из эпицентра революционной трагедии, начавшейся в России в феврале 1917 г. После отречения Николая II и крушения монархии Дмитрий Павлович продолжал военную службу в Британском экспедиционном корпусе в Месопотамии. Оттуда он выехал в Лондон, затем жил в Париже. Некоторыми кругами в эмиграции Дмитрий Павлович выдвигался в качестве претендента на российский престол. В 1922–1924 гг. он проявлял некоторые колебания в вопросе признания Кирилла Владимировича законным главой дома, прислушиваясь и приглядываясь к разным позициям и не выступая в поддержку кого-либо, но сам лично никогда не проявлял никаких антилегитимистских тенденций. Поддержав акт великого князя Кирилла Владимировича о принятии им титула императора в изгнании в 1924 г., Дмитрий Павлович в главном уже никогда не сходил с избранного пути86.

Великий князь Дмитрий Павлович

Шестому в очереди престолонаследия князю Всеволоду Иоанновичу в 1922 г. было восемь лет. Его отца князя императорской крови Иоанна Константиновича 18 июля 1918 г. большевики сбросили живым в шахту в Алапаевске вместе с великой княгиней Елисаветой Феодоровной и другими алапаевскими мучениками. Вдове Иоанна княгине Елене Петровне, урожденной принцессе Сербской, удалось эмигрировать с детьми Всеволодом и Екатериной. Они поселились в Великобритании. Ужасы революции так сильно подействовали на Елену Петровну, что она не хотела, чтобы ее дети говорили по-русски, что и сбылось. В 1922 г. Всеволод Иоаннович был слишком юн, чтобы занимать какую бы то ни было позицию87.

Князь Гавриил Константинович — седьмой в порядке престолонаследия — оказался единственным из оказавшихся в руках большевиков членов дома Романовых мужского пола, которому новые власти разрешили покинуть Советскую Россию. В 1918 г. Гавриил был арестован и помещен в Петропавловскую крепость вместе с впоследствии расстрелянными великими князьями Павлом Александровичем, Дмитрием Константиновичем, Николаем Михайловичем и Георгием Михайловичем. Гавриил Константинович страдал тяжелой формой туберкулеза и находился чуть ли не при смерти. Вероятно, поэтому хлопоты его морганатической супруги А.Р. Нестеровской, на которой он женился в 1917 г., и заступничество А.М. Горького возымели действие, так как тогда казалось, что Гавриил со дня на день умрет собственной смертью. Освободившись и даже получив разрешение на выезд из страны, с 1920 г. он проживал в Париже. В 1922–1924 гг. Гавриил Константинович проявлял колебания в отношении признания прав Кирилла Владимировича, но не выступал против него. Постепенно перешел на легитимистские позиции и придерживался их до смерти88.

Брату Гавриила Константиновича князю Георгию Константиновичу, восьмому по очереди престолонаследия, в 1922 г. было 19 лет, то есть он еще не достиг династического совершеннолетия, определенного князьям императорской крови с титулом высочества в 20 лет89. Он эмигрировал из России вместе с матерью великой княгиней Елисаветой Маврикиевной. Обретя самостоятельность и проживая в США, Георгий Константинович не поддерживал отношений с остальными членами Российского императорского дома в изгнании, не вступил в брак и не проявлял никакой общественной активности. Его убеждения неизвестны. Он скончался от неудачной операции аппендицита в Нью-Йорке в возрасте 35 лет.

Позиция великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича — соответственно девятого и десятого в очереди престолонаследия — изложена ранее. Оба они отвергали необходимость следовать династическим законам: Николай Николаевич из желания играть абсолютно самостоятельную политическую роль «вождя», а Петр Николаевич — из солидарности с братом. Одиннадцатый — сын Петра Николаевича князь Роман Петрович на момент революции был подпоручиком Инженерного корпуса. Он эмигрировал с членами своей семьи из Крыма в 1919 г. В Антибе в 1921 г. Роман Петрович вступил в морганатический брак с графиней П.Д. Шереметьевой. Как и его отец, он поддерживал претензии своего дяди Николая Николаевича на лидерство в эмиграции и занимал враждебную позицию в отношении законных глав Российского императорского дома в изгнании. Некоторыми кругами эмиграции Роман Петрович выдвигался в качестве претендента на российский престол в обход закона о престолонаследии, но эта инициатива не получила никакого серьезного развития90.

Двенадцатым в порядке престолонаследия был великий князь Михаил Михайлович, второй по возрастному старшинству член императорского дома. Еще в 1891 г., не получив высочайшего дозволения и родительского благословения, он вступил в Сан-Ремо в неравнородный брак с графиней Софией фон Меренберг, морганатической дочерью принца Николая-Вильгельма Нассаусского и дочери А.С. Пушкина Н.А. Пушкиной. За это великий князь был уволен Александром III со службы и изгнан из Российской империи. До конца жизни Михаил Михайлович поселился в Великобритании. В 1899 г. Николай II восстановил его в чине штабс-капитана, затем произвел в капитаны, подполковники, полковники и во флигель-адъютанты. В годы Первой мировой войны он являлся председателем Англо-русского комитета по военным заказам. Михаил Михайлович признал законные права Кирилла Владимировича и поддерживал его. Состоял членом Государева совещания. Скончался в Лондоне.

Тринадцатый по порядку наследования великий князь Александр Михайлович внес существенный вклад в конституирование Императорского дома в изгнании и становление легитимистского движения, поэтому на его деятельности следует остановиться особо. Александр Михайлович был, как и Кирилл Владимирович, моряком. В июле 1894 г. он вступил в брак с дочерью Александра III и сестрой Николая II великой княгиней Ксенией Александровной. Александр Михайлович занимал ряд руководящих постов на флоте и в 1909 г. был произведен в вице-адмиралы и стал генерал-адъютантом. Он покровительствовал созданию российской авиации, участвовал в организации подготовки национальных авиационных кадров, подготовил «Общий план организации воздухоплавания и авиации в России». В начале Первой мировой войны великий князь состоял при командующем 4-й армией, с 1914 г. командовал авиацией Южного фронта, в 1915 г. произведен в адмиралы, с декабря 1916 г. стал полевым генерал-инспектором военно-воздушного флота. В конце 1916-го — начале 1917 г. Александр Михайлович поддерживал идею создания «министерства общественного доверия», но отвергал предлагаемую оппозицией концепцию министерства, ответственного перед Государственной думой. После Февральской революции 1917 г. он, как и другие члены династии, был уволен с военной службы Временным правительством. Некоторое время Александр Михайлович жил в Киеве, а затем в Крыму в имениях Ай-Тодор и Дюльбер, где вместе с родственниками подвергался домашнему аресту и угрозе расстрела. Эмигрировав, он продолжал общественную, научно-исследовательскую и лекционную деятельность. Несмотря на отдаленное место в престолонаследии, Александр Михайлович имел большой личный авторитет и как государственный деятель высокого ранга, и как зять двух покойных императоров и вдовствующей императрицы91, отец внучки и шести внуков Александра III по женской линии. Поэтому влияние великого князя на общественное сознание русской эмиграции было велико.

В ноябре 1922 г. в Париже состоялась встреча Александра Михайловича и супруги Кирилла Владимировича Виктории Феодоровны. Александр заверил Викторию в полном признании им прав Кирилла и гарантировал свою поддержку.

Суть позиции Александра Михайловича заключалась в том, что очередность наследования престола четко и безусловно установлена Основными законами: после Николая II — Алексей Николаевич — Михаил Александрович — Кирилл Владимирович — Владимир Кириллович и т.д. Но кто бы из них ни оказался на престоле, по мнению Александра Михайловича, его воцарению будет предшествовать период борьбы, скорее всего, связанный с кровопролитием. А поскольку руки царя не должны быть обагрены кровью соотечественников, лучше предоставить возглавление этой борьбы лицу, не обладающему непосредственными правами на престол, каковым является Николай Николаевич. Кроме того, самому законному государю неудобно вести какую-либо агитацию в свою пользу, и это должны делать те лица, которые подготавливают его приход. Поэтому лучше предоставить блюстительство престола Николаю Николаевичу.

С этим мнением Кирилл Владимирович согласиться не мог по ряду причин, которые он и изложил в своем глубоко доверительном и откровенном ответе.

Отношение к «переходному периоду» у Кирилла Владимировича было гораздо более реалистичным, чем у Александра Михайловича: «Ты пишешь, что то кровопролитие, которого нельзя избежать при воссоздании России, не должно касаться будущего императора. Конечно, это истина; и лучше всего было, если бы кто-нибудь из вождей не нашего Рода и не под монархическим флагом совершил кровавый переворот, а потом предоставил бы трон Императору; но ведь этого быть не может, так как Русские люди ни за кем больше не в состоянии пойти, кроме имени законного своего представителя. Если придется чинить суровую расправу, то в этом случае я не усматриваю разницы между мною и Великим Князем Николаем Николаевичем: ни он, ни я собственноручно убивать не будем, но пролитая кровь все равно будет отнесена к Престолу».

Кирилл Владимирович предполагает, что возможна и иная ситуация, когда в случае крушения режима большевиков не возглавитель борьбы с ними окажется обязанным прибегнуть к репрессиям, а сам народ начнет без разбора линчевать своих подлинных и мнимых обидчиков из прежней администрации: «Вообще трудно предрешать, каким путем восстановится порядок в России. Не приходила ли Тебе, например, в голову мысль, что главным источником кровопролития может явиться народный самосуд. На это много показаний. Тогда с высоты Престола, не Император еще, а Блюститель его должен будет явиться умиротворителем».

По глубокому убеждению Кирилла Владимировича, недостойно и нецелесообразно перекладывать ответственность на других, а потом появляться в белых перчатках: «Раз мы не знаем, как все совершится, то мы и не можем прибегать заведомо к таким сложным построениям: кровью Россию заливает один Великий Князь, а на престол вступает другой Великий князь. Может быть, это проще в наших представлениях, но в народных массовых переживаниях это вызывает сложный процесс. Вот почему я могу стоять только на прямом пути возглавления мной всего движения от самого его начала, хотя я и предвижу, какие трудности мне предстоят и как тяжела будет моя личная жизнь».

Отдавая дань «соборной» химере, Кирилл Владимирович в тот момент исключал для себя принятие императорского титула и даже оспаривал тезис Александра Михайловича, что, в случае гибели всего мужского потомства Александра III, «Ты есть наш Император»: «У меня также как и у Тебя нет сомнений, что Царская Семья зверски замучена, но я не только теперь не могу назвать себя Императором, но, даже вернувшись с Божьей помощью в Россию, не смогу этого сделать до тех пор, пока Земский Собор не установит факта, что нет более никого из нашего Дома, старше меня по рождению». Юридическая и политическая несостоятельность этого мнения Кирилла Владимировича будет подробнее рассмотрена ниже, но данная фраза свидетельствует, что он отнюдь не стремился во что бы то ни стало стать императором, а, напротив, искал всяческие аргументы, чтобы не принимать на себя окончательно и бесповоротно всю полноту ответственности царского статуса.

Но и уклоняться от той ответственности, которая уже лежала на нем, по крайней мере, в его сознании, Кирилл Владимирович считал себя не вправе: «Мне трудно согласиться с Тобой в том, что Блюстителем Престола является В[еликий] К[нязь] Николай Николаевич. Подойдем к этому вопросу так. В сознании масс распространено мнение (а мы с Тобой его исповедуем), что только Престол с законным Императором может вновь воссоздать Россию; и история закрепит этот взгляд. Если благодаря отсутствию Блюстительства этого Престола, России еще долгие годы суждено будет пребывать в состоянии хаоса, кому будет послано обвинение? Разве В[еликому] К[нязю] Николаю Николаевичу? Нет, только мне как старшему в Роде. И обвинение это будет правильно, ибо только мое Блюстительство юридически обосновано»92.

Шестеро сыновей великого князя Александра Михайловича, занимавшие с 14-го по 19-е места в порядке престолонаследия — князья императорской крови Андрей, Феодор, Никита, Дмитрий, Ростислав и Василий в ту пору не имели собственной определенной позиции и проявляли солидарность со своим отцом. В 1924 г. Александровичи, кроме отсутствовавшего Дмитрия и еще не достигшего династического совершеннолетия Василия, подписали вместе с Александром Михайлови-

Князь императорской крови Феодор Александрович

чем верноподданническое письмо в адрес императора Кирилла Владимировича. В дальнейшем, однако, они, каждый по-разному и в разное время, уклонялись от соблюдения династических законов и установлений. Андрей, Никита и Дмитрий в 1930-е гг. привлекались Кириллом Владимировичем и Владимиром Кирилловичем к исполнению некоторых династических функций. Дмитрий Александрович тогда был самым дисциплинированным из них, испросив дозволение на свой первый морганатический брак и получив для супруги титул светлейшей княгини Романовской-Кутузовой. Остальные сыновья Александра Михайловича не узаконили свои морганатические браки в соответствии с династическим правом. Дмитрий Александрович продемонстрировал свою верность Кириллу Владимировичу еще и тем, что вступил в Младоросскую партию93.

Подводя итог, можно утверждать, что в период блюстительства императорская фамилия была достаточно пассивна, далеко не все ее члены проявляли принципиальность, но уже тогда сам инстинкт самосохранения приводил наиболее опытных и авторитетных ее членов к идеологической близости с позицией Кирилла Владимировича, а не Николая Николаевича. Молодые члены императорского дома, не имевшие общественно-политического веса, своего мнения не высказывали. Таким образом, из 19 выживших в революцию членов династии мужского пола только два (Николай и Петр Николаевичи) активно выступали против законного главы дома, один был с ними полностью солидарен (сын Петра Николаевича Роман Петрович), а остальные относились к Кириллу Владимировичу положительно или, по крайней мере, нейтрально.

О том, каково было соотношение сил между легитимистами и «непредрешенцами» в среде эмиграции в целом, существуют различные мнения и подсчеты. Например, по поступившим в ГПУ из одного источника осведомительным данным: «К настоящему времени можно считать выявившимся, что монархическое большинство находится на стороне Кирилла Владимировича. Кирилл уже сейчас имеет за собой 80% работающих за границей монархистов и других примыкающих к ним групп»94. Это было преувеличением. «Непредрешенцы», напротив, утверждали, что Николая Николаевича поддерживает 70% эмиграции и лишь 15% верны Кириллу Владимировичу95. В действительности, общее число николаевцев превышало количество легитимистов, но зато легитимисты были значительно сплоченнее96, а николаевцы гораздо более разношерстны. Достаточно ознакомиться с крайне уничижительными оценками, данными, например, И.А. Ильиным Высшему монархическому совету, чтобы понять характер раздробленности «непредрешенцев» и его непреодолимую глубину97. В любом случае, не подлежит никакому сомнению, что количество сторонников легитимного государя было весьма велико изначально, а впоследствии, в течение всего времени, пока русская эмиграция существовала как цельное социокультурное явление, только увеличивалось98.

Что касается качественного состава легитимистов, то и в этой области расхожие в политизированных статьях и поверхностных трудах представления имеют крайне малое отношение к действительности. 

Несправедливо утверждение, что легитимизм поддерживался, в основном, представителями верхушки свергнутых классов, а у «непредрешенцев» будто бы была более широкая социальная база. Согласно догматическим марксистским штампам, в Европе «социальную основу партии легитимистов составляли преимущественно крупные землевладельцы аристократического происхождения и представители высшего (…) духовенства»99, а в русской послереволюционной диаспоре дело обстояло так: «монархисты (…) распадаются на “непредрешенцев” и “легитимистов”. Первые из них представляют собой наиболее многочисленную и наиболее влиятельную часть эмиграции белой; под их руководством находятся все крупнейшие эмигрантские организации. Вторые, “легитимисты”, выступающие сторонниками “законного государя Кирилла I”, опираются преимущественно на обломки бывшей придворной аристократической знати и на часть высшего офицерства»100. Однако согласно агентурному донесению в Иностранный отдел ГПУ, полученному 8 февраля 1923 г., «настроение кадрового офицерства в своем большинстве в пользу Кирилловской организации. Генералы и самая консервативная часть помещиков и фабрикантов ориентируются в сторону группы Николая Николаевича»101. Не соглашаясь на 100% с этим утверждением, тем не менее, можно сказать, что тенденция уловлена правильно102.

Моральная атмосфера в легитимистском движении, конечно, не была идеальной, однако ничего катастрофичного не наблюдалось. В легитимистскую среду неизбежно затесались и проходимцы, и авантюристы, и карьеристы, и агенты ГПУ, и просто недалекие и неумные люди, и эгоисты, озабоченные не столько служением кому бы и чему бы то ни было, сколько личными интересами. Но ни одно из течений эмиграции не избежало наличия подобных персонажей, и можно основательно поспорить, в каком лагере их было больше, а в каком меньше. 

Идеологу «Белой идеи» И.А. Ильину, в 1920-е гг. относившемуся к легитимистам (впрочем, как и к Высшему монархическому совету) резко отрицательно, представлялось, что «кириллисты» (как он именовал легитимистов) «состоят из трех категорий: I. Восторженные юноши и женщины, страдающие недержанием монархического чувства и политическим слабоумием; II. Честные, но тупые люди, рабы прямолинейности и формального аргумента, политически близорукие служаки; III. Порочные, хитрые интриганы, делающие на сем карьеру и не останавливающиеся ни перед какими средствами. Первые две группы являются “стадом”, третья группа состоит из “пастырей”. Эти “пастыри” суть люди, бывшие беспринципными реакционерами еще до революции; это люди классового интереса, крайней озлобленности и мнимого, черносотенно-крикливого патриотизма»103. Эту цитату из сводки «О положении», представленной И.А. Ильиным генералу барону П.Н. фон Врангелю, некоторые исследователи приводят как некое авторитетное мнение, не вдаваясь в минимальный анализ ее достоверности. Для того чтобы понять, сколь бесконечно далека от объективности оценка легитимистов, данная И.А. Ильиным, достаточно ознакомиться с

Генерал-лейтенант Н.А. Обручев

публичными обращениями Кирилла Владимировича, не имеющими ничего общего с «реакционностью», «озлобленностью», «классовыми интересами» и «черносотенно-крикливым патриотизмом», а также рассмотреть хотя бы состав «Совещания по вопросам устроения Императорской России», или, сокращенно, «Государева совещания» — органа, в котором собрались, можно сказать, «сливки» легитимистского движения, именно его «пастыри».

Указ об учреждении «Совещания по вопросам устроения Императорской России» «для предварительного изучения предположений общего законодательства, экономических, финансовых, просветительных и вообще государственного значения»104 Кирилл Владимирович подписал 19 ноября 1924 г., после принятия им императорского титула. Но в Государево совещание были зачислены в основном те люди, которые проявили себя на протяжении предшествующих лет, то есть составляли костяк легитимистского движения уже в период блюстительства.

В первый состав Государева совещания вошли великие князья Андрей Владимирович, Дмитрий Павлович и Александр Михайлович, сенаторы Н.Н. Корево (товарищ статс-секретаря по отделению Свода законов Государственного совета Российской империи) и А.В. Бельгард (губернатор Эстляндии, а затем в 1905–1912 гг. начальник Главного управления по делам печати), камергеры М.С. Толстой-Милославский и В.П. Мятлев (известный поэт), прокурор К.И. Савич и брат бывшего премьер-министра Российской империи П.А. Столыпина А.А. Столыпин. Великому князю Андрею Владимировичу было поручено председательствование на собраниях членов Совещания во Франции, А.А. Столыпину — в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (Королевстве СХС), а сенатору А.В. Бельгарду — в Германии. Камергер В.П. Мятлев назначался управляющим делами Совещания.

В течение декабря 1924 г. ряды Государева совещания пополнили великий князь Михаил Михайлович, бывший член Совета министра внутренних дел Российской Империи действительный статский советник К.Д. Кафафов, бывший товарищ председателя Государственной думы Российской империи С.Т. Варун-Секрет.

В дальнейшем состав Государева совещания становился всё более широким и разнообразным. Его членами были, к примеру, действительный статский советник А.А. Башмаков (авторитетный антрополог, этнограф и публицист славянофильского направления), бывш. начальник Канцелярии Министерства императорского двора и уделов генерал-лейтенант А.А. Мосолов, генерал от инфантерии Д.Г. Щербачев (начальник Академии Генерального штаба в 1907—1912 гг., затем командующий корпусами и армиями на Румынском фронте и командующий Украинским фронтом во время Гражданской войны), генерал-лейтенант Генерального Штаба Российской Империи Н.А. Лохвицкий (в годы Гражданской войны командующий Дальневосточным фронтом; брат писательницы Тэффи (Н.А. Лохвицкой) и поэтессы Мирры Лохвицкой), прославленный инженер-конструктор летательных аппаратов И.И. Сикорский, председатель Архиерейского синода Русской православной церкви заграницей митрополит Антоний (Храповицкий).

Одно только это перечисление, не говоря уж о более подробном знакомстве с биографиями указанных лиц, делает излишним какие-либо комментарии к «аналитическим выкладкам» И.А. Ильина. Если бы его записка «О положении» попалась на глаза членам Государева совещания, то вызвала бы у них только гомерический смех. Наверняка многие из них имели какие-то классовые предрассудки и личные недостатки, а кое-кто и вправду не вполне оправдал надежд Кирилла Владимировича. Но, совершенно точно, никто не вписывался ни в один разряд сочиненной И.А. Ильиным неадекватной схематизации.

В сфере идеологии и политической методологии легитимистское движение развивалось поступательно. В отличие от сложившихся стереотипов, согласно которым издавна считается, что легитимисты являются наиболее консервативной и реакционной частью монархического спектра, движение, сформировавшееся вокруг личности великого князя Кирилла Владимировича, никак нельзя назвать сообществом ретроградов и классических реставраторов. Наоборот, вера в божественное происхождение царской власти, приверженность к историческим устоям и убежденность в незыблемости закона у российских легитимистов сочетаются с постоянным поиском новых идей и путей и желанием создать синтез традиции с современными пореволюционными реалиями. Кроме того, большая часть легитимистов понимала абсурдность мечты вернуться в Россию «на белом коне» и искренно желала узнать, как живут и о чем думают соотечественники, оставшиеся на родине. Необходимость этого проистекала из мысли, высказанной капитаном 1-го ранга Г.Н. Чаплиным в его докладе на имя блюстителя престола от 19 марта 1923 г.: «С точки зрения тактики необходимо стремиться, дабы Россия и русский народ признали ваше императорское высочество как единственного законного БЛЮСТИТЕЛЯ ГОСУДАРЕВА ПРЕСТОЛА, признает же ли Вас за такового русское беженство в лице разных Марковых, Треповых, Скаржинских и им подобных для дела абсолютно неважно»105.

Даже в СССР, где было принято приписывать противникам советской власти самые абсурдные намерения, вплоть до стремления восстановить крепостное право, не могли обойти вниманием модернизационные тенденции российского легитимизма. В канонической статье Большой советской энциклопедии106, начав с обычного для марксистов утверждения, что «легитимисты» выступают с открытым требованием реставрации самодержавия, выдвигая кандидатом на престол «законного престолонаследника» бывшего великого князя Кирилла Владимировича Романова, автор М. Алехин отметил так называемую «левую эволюцию» легитимизма107.

Установки легитимистского движения и стремление его участников к активности давали некоторые плоды. Легитимистские эксперты полагали, что необходимо не просто «блюсти принцип», а бороться с целью свержения советской власти. О русском беженстве они были невысокого мнения, отмечая, что эмигранты готовы признать любое правительство, которое обеспечит безопасное возвращение и реституцию108. Главной опорой будущей монархии они считали крестьянство, отмечая, что старый правящий слой в любом случае будет восприниматься в России негативно. Большинство населения СССР, разочаровавшись в большевиках, в то же время может видеть в возвращении монархии опасность для себя, подозревая, что многим придется отвечать за преступления, совершенные в годы революции и Гражданской войны. Поэтому нужно дать гарантии в отсутствии у легитимистов духа реваншизма.

На первое место в политической работе ставились пропаганда и связь с сопротивлением большевизму внутри России, для чего планировалось создание групп из верных беженцев. Признавалась бессмысленность компромиссов с «беженцами «обывательского типа», ибо подобная политика способна лишь создать впечатление о слабости и беспомощности: «Рассчитывать же, что уступками и великодушием возможно разбудить в наших противниках чувства благородства и бескорыстной любви к Родине, не приходится, ибо события показали, что подобные чувства у них давно заглохли»109.

Источники ГПУ информировали: «Лучшая агитация исходит от Кирилла Владимировича, воззвания которого имеются во всех учреждениях, причем они печатаются в самой России по новой орфографии. По имеющимся сведениям его агенты попадают в Россию в настоящее время из Варны, где им организована особая колония, куда идут все распоряжения из Парижа, места пребывания Кирилла Владимировича»110.

Эти успехи преувеличены. Участник легитимистского движения, а затем начальник Канцелярии Его Императорского Величества контр-адмирал111 Г.К. Граф свидетельствует, что особенно в начале большинство намерений и планов «были маложизненными, так как авторы неопытны в политической борьбе»112. Но постепенно шло развитие. Капитан Г.Н. Чаплин писал блюстителю престола: «Дело облегчается благодаря неизменно растущей популярности имени Вашего в России, где простой народ открыто связывает с именем вашего императорского высочества понятие об их народном будущем царе. Поэтому вся наша энергия, все помыслы и все средства, до последнего сантима, должны быть в первую голову направлены к укреплению и развитию этого здорового движения в самой России путем забрасывания деревни и Красной армии листовками, воззваниями и брошюрами в тысячах и тысячах экземпляров»113. Относительно «неизменно растущей популярности» капитан Г.Н. Чаплин допускал идеализацию, но существуют достоверные данные, что агитационные материалы легитимистов попадали в Советскую Россию114 и имя Кирилла Владимировича было там известно115.

Таким образом, периодически возникающие попытки представить легитимистское движение116 какой-то маргинальной, раскольнической, несамостоятельной силой совершенно ненаучны, необоснованны, характеризуются игнорированием очевидных и общеизвестных фактов и поэтому не выдерживают никакой критики.

Основы идеологии российского легитимизма кристаллизовались в обращениях великого князя Кирилла Владимировича. О его первых двух актах от 26 июля/8 августа 1922 г. уже говорилось. Обозначенная в них концепция монархии как источника умиротворения и инструмента национального примирения была развита в подписанном Кириллом Владимировичем в Каннах обращении от 2/15 апреля 1923 г. Этот документ по форме носит характер не официального обращения, а, скорее, воззвания к народу, написанного более простым и несколько лубочным117 языком, что, однако, не умаляет значения выраженных в нем мыслей.

После патетических слов о благоденствии отечества до революции, признания, в то же время, наличия грехов старой России и описания ужасов революции и Гражданской войны, охарактеризованных как кара за эти всеобщие грехи, Кирилл Владимирович приступил к изложению своей программы.

Он начал ее с дезавуирования тезиса коммунистической пропаганды о том, что Романовы вынашивают планы восстановления старых порядков и мести: «Я не грожу Тебе, Русский Народ, покорением, но призываю Тебя — опомнись, и пойдем вместе по пути света и правды».

Далее следовал ряд призывов и гарантий, завершавшийся фразой, являющейся вариантом трисоставного девиза118: «Промысел Божий, Престол Государев, Труд Народный — вот те силы, которые приведут Россию снова к светлым дням». В дальнейшем эта фраза использовалась как один из лозунгов легитимистов.

В последней части воззвания провозглашались три принципа устроения государственной и общественной жизни после свержения власти большевиков:

1. Сохранение тех институций и явлений, которые доказали свою эффективность.

Капитан Г.К. Граф. 1904 г.

2. Очищение государственного аппарата и выборных учреждений от идейных богоборцев и коммунистов и социально-политическая активность сторонников возрождения традиционных ценностей.

3. Активизация приходской жизни119.

Обращение Кирилла Владимировича от 2/15 апреля 1923 г. можно считать некими монархическими «апрельскими тезисами», послужившими основой для разработки будущей программы легитимистов.

При главе династии начали создаваться учреждения — Канцелярия во главе с управляющим — генерал-майором Генерального штаба Е.П. Доливо-Долинским и «Главный центр», в который входили наиболее приближенные к Кириллу Владимировичу лица. Начал складываться институт гражданских и военных представителей120 и уполномоченных блюстителя государева престола. На 1 февраля 1924 г. представители были назначены в 13 странах: Великобритании (Ф.Э. Вильчинский), Бельгии, (А.К. Прежбиано), Болгарии (князь П.З. Бажбеук-Меликов), Королевстве сербов, хорватов и словенцев (граф В.А. Бобринский), Венгрии (А.Н. Шмеман), Италии (барон К.К. фон Врангель), Румынии (М.Г. Иеропес), Швейцарии (Л.Н. Горностаев), Финляндии (К.А. Гольтгоер), Греции (М.Ю. Гаршин), в США (Б.Л. Бразоль), на Дальнем Востоке (Н.Л. Жадвойн) и в Нидерландской Индии (В.К. Борнхаупт).

Легитимистское общественно-политическое движение организационно оформилось в Мюнхене. Еще в начале 1920-х гг. там образовалось довольно аморфное Монархическое объединение, в котором состояли как легитимисты, так и «непредрешенцы». Председателем Совета объединения был генерал Н.А. Епанчин — высокомерный и озлобленный человек121, всецело ориентированный на установки Высшего монархического совета122. После издания манифеста Кирилла Владимировича от 26 июля/8 августа 1922 г. о принятии им блюстительства престола, когда выяснилось, что ВМС занял антилегитимистскую позицию, а руководство Монархического объединения его в этом поддержало, легитимисты покинули Монархическое объединение. После обсуждения сложившейся ситуации один из видных легитимистов того времени генерал-лейтенант К.В. Сахаров отправился к Кириллу Владимировичу с докладом о планах работы. Блюститель престола одобрил подготовленные проекты и уполномочил генерала К.В. Сахарова пытаться установить связи с единомышленниками в России. Небольшую финансовую помощь русским легитимистам для организации разведывательной поездки капитана Г.К. Графа в Финляндию и прибалтийские государства оказал бывший начальник штаба главнокомандующего германской армией генерал Э. фон Людендорф, контакт с которым обеспечил генерал В.В. Бискупский. Благодаря этому путешествию Г.К. Графа у легитимистского движения появились ячейки в приграничных с Советской Россией государствах и каналы связи с родиной.

26 мая 1923 г. в Мюнхене для общественного руководства всеми легитимистскими союзами и обеспечения их агитационными и методическими материалами был образован Временный комитет Русского легитимно-монархического союза (именуемый иногда Главным легитимно-монархическим комитетом), объединивший под своим началом около 60 организаций в Европе и Северной и Южной Америке.

Комитет в течение 1923 г. выпустил 18 номеров «Вестника русского легитимизма» тиражом 18 тыс. экземпляров. Также легитимистам удалось

Генерал-лейтенант В.В. Бискупский

наладить выпуск еженедельных газет «Вера и Верность» в Королевстве сербов, хорватов и словенцев123 и «Правое дело» в США124.

По отношению к великому князю Николаю Николаевичу легитимисты соблюдали корректный тон, стараясь объяснять его позицию в самых деликатных формах и создавать впечатление, что он сам становится жертвой различных провокаций и обманов со стороны недобросовестных политиков.

С ВМС Временный комитет полностью разорвал отношения после публикации в мае 1924 г. в вестнике «Высший монархический совет» статьи Н.Е. Маркова «Ловцы правды», в которой он сделал личные выпады против ряда руководителей легитимистского движения. В ответ на это 30 июня Комитет разослал циркуляр, в котором заявлялось: «Вр[еменный] Комитет не станет и теперь ни возражать Н. Маркову, ни полемизировать с В[ысшим] М[онархическим] Советом. Правильно понимая тактику В[ысшего] М[онархического] Совета, Вр[еменный] Комитет Р[усского] Л[егитимно-] М[онархического] Союза находит невозможным в таких условиях стремиться к общей работе с ним, и потому дальнейшие сношения с В[ысшим] М[онархическим] Советом прекращает»125.

О том, как шел процесс организации легитимистского движения, свидетельствует циркуляр, направленный Кириллом Владимировичем из Ниццы своим представителям 28 марта/10 апреля 1924 г. Этот документ является не только руководством к действию на будущее, но и обобщением результатов работы за предшествующий период.

Главное, к чему следовало стремиться — это объединение соотечественников за рубежом на основе легитимизма. Легитимистские объединения не должны были никоим образом вмешиваться в политику стран проживания: «Кружки или отделы эти должны быть совершенно в стороне от политической жизни того государства, в котором они находятся, занимаясь лишь Русским делом и сохраняя полную лояльность к местному Правительству, им оказавшему гостеприимство».

Задачи, поставленные Кириллом Владимировичем перед «законопослушными» организациями, заключались в следующем:

1. Пропаганда верности закону. 2. Взаимопомощь. 3. Посильный сбор пожертвований на общественно-политическую работу.  4. Развитие и совершенствование идейной базы. 5. Формирование общественного мнения стран проживания относительно целей легитимистского движения, положения дел в России и опасности коммунизма для других государств. 6. Содействие православному духовенству в сохранении чистого православного вероучения и церковного единства, а также обеспечивать сотрудничество всех верующих в Бога в противодействии богоборчеству. 

Последовательное и целенаправленное выполнение этих задач Кирилл Владимирович считал залогом полноправного участия эмигрантов в возрождении России126.

Летом 1923 г. при финансовой поддержке великой княгини Виктории Феодоровны в Мюнхене прошел съезд легитимистской молодежи, на котором зародилось оригинальное и самобытное движение младороссов во главе с А.Л. Казем-Беком. Вскоре сама Виктория Феодоровна с дочерями Марией и Кирой посетила Мюнхен и встречалась с единомышленниками и различными русскими и германскими общественными деятелями.

23 марта/5 апреля 1924 г. в Ницце было издано новое обращение Кирилла Владимировича «Ко всем верным русским подданным, находящимся за границей». В обращении он еще более определенно и недвусмысленно, чем в циркуляре № 5114 от 12 декабря 1923 г., выступил уже не только как блюститель государева престола, но как законный правопреемник императоров всероссийских, легитимный глава Российского императорского дома127.

Обращение от 5 апреля 1924 г. полностью следовало в русле легитимистской идеи. По мере укрепления убежденности в том, что все старшие члены императорского дома мертвы, первый по первородству из выживших членов династии должен был всё в большей степени выступать уже не как временный хранитель, но как реальный обладатель прав и обязанностей императоров. В рамках монархического менталитета правопреемник государей не только мог, но и обязан был требовать от верных людей подчинения, а неверных рассматривать не только как политических противников его личных взглядов, но как преступников против законности. Не требуя единомыслия, предоставляя широкое право для дискуссии даже в среде наиболее близких ему организаций и лиц и не навязывая никому конкретных политических программ, Кирилл Владимирович считал, что при всей разнице мнений и видений путей развития России все соотечественники должны быть едины в подчинении Основным государственным законам Российской империи, не отмененным никакой законной властью, а просто попранным в результате череды кровавых переворотов 1917 г.

Однако то, что логично проистекало из последовательного легитимистского мировоззрения, было неприемлемо для многих деятелей русской эмиграции. И если для легитимистов уверенный тон нового обращения Кирилла Владимировича послужил к ободрению и росту энтузиазма, то ряд изданий и организаций откликнулся возмущенными и обиженными репликами, нападками и насмешками.

«Новое время», опубликовав обращение Кирилла Владимировича 22 апреля 1924 г., сопроводило его резко отрицательной редакционной заметкой, назвав этот акт «чрезвычайно оскорбительным для каждого русского человека». Слова о том, что противники законности «недостойны места в будущей Императорской России», трактовались как «угроза»128. 30 апреля, продолжая эту тему, «Новое время» заявляло: «Мы ни малейшим образом не касались вопроса о праве Вел[икого] Кн[язя] Кирилла Владимировича на российский престол. Но мы самым решительным и энергичным образом отрицаем какое бы то ни было право Его Высочества обращаться к русской эмигрантской общественности, вынесшей на своих плечах всю борьбу с большевиками, от которой Его Высочество был достаточно далек, с выражениями недопустимыми, несправедливыми и больше чем оскорбительными. Русская общественность — не холоп, с которым допустимо разговаривать таким языком»129.

В такой оценке усматриваются внутренняя противоречивость и неадекватность. Если Кирилл Владимирович обладает правами на престол, то нельзя отрицать за ним права выступать «как власть имущему». Что касается словесной формы обращения, то о ее удачности могут быть разные точки зрения. Но, скорее всего, даже если бы мысли обращения были сформулированы в более мягком и деликатном увещевательном тоне, они всё равно были бы восприняты негативно противниками легитимизма. По поводу «оскорбительности» обращения «Новое время» явно преувеличивало. В обращении подвергалась осуждению не вся эмигрантская «общественность», а лишь та ее часть, которая «продолжает разрушительную работу», но даже с ее представителями Кирилл Владимирович говорил вовсе не как с «холопами». Его слова звучат не столько как какая-то «угроза», сколько как попытка усовестить тех, кого он считал осознанными продолжателями революционной смуты.

Наряду с обещаниями, лозунгами и увещеваниями Кирилл Владимирович предпринял меры для консолидации легитимистской части эмиграции. В первую очередь он обратил внимание на военное сословие, от которого можно было в первую очередь ожидать отклика на призывы сохранять верность присяге.

30 апреля 1924 г. в Ницце блюститель престола подписал приказ № 108 по военной части о создании Корпуса офицеров императорских армии и флота и утвердил «Положение о Корпусе»130. Корпус создавался «с целью произвести отбор достойных офицеров, верных престолу и Основным законам Российской империи и объединить их под знаменем законности для предстоящего служения Родине».

Корпус мыслился как резерв, из которого «производятся назначения в активные военные группы» и выбираются отдельные люди для выполнения «поручений военного характера». Что подразумевалось под «активными военными группами» и каковы могли быть их цели, не совсем ясно. Легитимисты отвергали террористическую деятельность в России и участие в каких бы то ни было вооруженных конфликтах в других странах, а иная активность военных групп и даже индивидуальное исполнение поручений военного характера могли проявиться только в случае начала боевых действий. Возможно, предполагались разведывательные акции, обеспечение безопасности членов императорской семьи и руководителей легитимистского движения и сопровождение пропагандистской литературы при попытках ее доставки в Россию.

Несмотря на Императорский статус Корпуса, в него принимались не только офицеры гвардии, армии и флота, произведенные в чин указами императора, но и те, кто получил чин после 1 марта 1917 г. Для этих лиц, как явствует из ряда дальнейших пунктов Положения, предполагалась своего рода процедура утверждения в реальном чине со стороны законного преемника императоров.

Все зачисленные в Корпус офицеры получали удостоверение и право ношения «особого нагрудного знака».

После 1 марта 1917 г. признавались офицеры, получившие первый чин на основании приказов военных министров Временного правительства до октября 1917 г., главнокомандующих фронтами Первой мировой войны, «Временного правителя»131 адмирала А.В. Колчака, главнокомандующих фронтами Гражданской войны (Юга России, Восточного, Архангельского и Северо-Западного), а также атаманов всех казачьих войск. Однако, учитывая неразбериху Гражданской войны, оговаривалось, что эти производства дают право на зачисление в Корпус только если офицер прошел курс обучения в военном учебном заведении или пробыл в строю нижним чином не менее 6 месяцев в боевых частях или 10 месяцев вообще в строю, и только если производства были совершены военачальниками в период занятия ими перечисленных соответствующих должностей.

Корпус возглавил генерал-лейтенант Генерального штаба Н.А. Обручев. Сын Кирилла Владимировича семилетний Владимир Кириллович был символически зачислен в состав Корпуса рядовым солдатом и матросом.

В условиях изгнания Корпус стал мощной и наиболее надежной опорой легитимистского движения. Спустя некоторое время его социальная база была расширена за счет унтер-офицерского и рядового состава, и он стал именоваться «Корпус Императорских Армии и Флота».

В августе 1924 г. выступление Кирилла Владимировича в качестве законного правопреемника всероссийских императоров прозвучало на международном уровне. Еще 2 февраля 1924 г. первое в истории Великобритании лейбористское правительство Рамсея Макдональда, только что сменившее проигравших консерваторов, признало коммунистический режим СССР «как правительство де-юре тех территорий бывшей Российской империи, которые признают его власть»132. С апреля в Лондоне начались англо-советские переговоры о заключении общего и торгового договора, завершившиеся подписанием этих документов 8 августа 1924 г. Торговый договор устанавливал режим наибольшего благоприятствования между двумя странами. Консервативная часть британского общества и большинство русской эмиграции были поражены и оскорблены этим соглашением едва ли не больше, чем заключением Великобританией дипломатических отношений с СССР.

Кирилл Владимирович также счел нужным высказаться по данному вопросу в обращении от 1/14 августа 1924 г.: «За последние дни я, наравне со всеми Русскими людьми, верными Отечеству, с великим недоумением узнал, что Правительство Великобритании подписало соглашение с представителями тиранической олигархии, захватившей власть в России. В этом соглашении, между прочим, обещается предоставить советской власти крупный заем.

Я, Правопреемник Императоров Всероссийских, считаю своим долгом ясно, твердо и во всеуслышание заявить следующее:

Если бы у меня был хоть луч надежды, что предстоящий заем пойдет на дело восстановления разоренной России или на помощь ее голодающему народу, я с радостью приветствовал бы эту помощь, не обращая внимания, через руки какого правительства она проходит.

Но для меня и для всех Русских нет никакого сомнения, что заем заключается не с целью помощи и пользы Русского народа, а лишь для того, чтобы укрепить и несколько продлить срок власти поработителей народа, и дать III Интернационалу возможность продолжить пагубную пропаганду в Европе, Азии, Африке и Америке. Целью этой пропаганды является мировое потрясение, т[о] е[сть] гибель Христианской цивилизации и ввержение всего света в темную пропасть дикости, нищеты и рабства, на пользу и наслаждение лишь малой группы смелых фанатиков и развратной группы людей, потерявших честь и совесть и пользующихся этим потрясением для удовлетворения своей жадности и низменной похоти. 

Всякий народ обязан исправно выплачивать свои международные обязательства, раз заем заключен или покрыт гарантией его правительства, и деньги получены для нужд страны и ее блага, как то на дело обороны, на развитие путей сообщения, экономической жизни, благоустройства и т[ому] подобное.

Но в данном случае денежные средства от реализации займа поступают в руки правительства, признанного почти всей Европой, но не признанного Русским народом, и Европа хорошо знает, что сие мое утверждение есть правда. Кровь лучших сынов России, ежедневно террором проливаемая, утверждает это мое заявление, как печать утверждает подлинность подписи на документе. Итак, я вновь заявляю, что Русский народ никогда не признавал и ныне не признает коммунистической власти и видит в ней не свое правительство, а лишь фактическую силу, силу злую, использовавшую его временную слабость и поработившую его.

А потому обещанный Великобританией заем, о котором ныне идет речь, никогда не будет признан свободным Русским народом для себя обязательным, как долг, подлежащий оплате процентами и погашению. 

Когда настанет день освобождения России, то будет установлена власть, соответствующая потребностям и мировоззрению Русского народа, и тогда Россия станет вновь Русской.

Я не буду касаться в сем Акте, обращенном к иностранцам, вопроса о том, будет ли это правительство монархическим или республиканским, ибо это мы, Русские люди, решим исключительно между собою. Но какова бы ни была форма власти в освободившейся России, эта власть будет национальной, не будет бояться народа, не будет проливать его кровь, а напротив, будет опираться на народ. И такая национальная власть никогда не захочет, да и не сможет и не дерзнет признать для себя обязательным заем и другие сделки, которые ныне обещает Великобританское правительство злейшим врагам и палачам нашей несчастной Родины.

Судьба договора ныне находится в руках Великобританского Парламента и Народа, они решат сие дело по указанию своего разума и совести, но я сказал свое слово и тем исполнил долг перед Русским народом и перед памятью моих Венценосных предков»133.

Это обращение великого князя Кирилла не улучшило положения русских легитимистов в Великобритании, но и не повредило им, так как многие англичане также были возмущены соглашением с большевиками.

Вскоре скандал с так называемым «письмом Коминтерна» — обнаруженными инструкциями по разжиганию революции в Великобритании — окончательно переломил общественное мнение в пользу противников договора. 8 октября 1924 г. кабинет Р. Макдональда пал, и в ноте от 20 ноября 1924 г. пришедшее к власти консервативное правительство Стэнли Болдуина известило советскую сторону об отказе ратифицировать договор от 8 августа.

Разумеется, во всех этих международных событиях не следует преувеличивать вес обращения главы дома Романовых в изгнании. Перипетии политической борьбы в Великобритании и баланс сил в Европе диктовали образ действий правительств и Р. Макдональда, и С. Болдуина, и воззвания великого князя, лишенного реальной политической силы, могли рассматриваться, в лучшем случае, как некая часть общего фона публичных настроений. Но в свете рассматриваемой темы обращение Кирилла Владимировича имеет существенное значение. В нем обозначена идея, что правопреемник всероссийских императоров имеет право и обязанность выступать от имени своего народа не только как возможный будущий правитель, но даже независимо от того, «будет ли правительство монархическим или республиканским». Тем самым фиксировался принцип социокультурного суверенитета, присущего исторической династии независимо от образа правления в ее стране.

Революция отняла у дома Романовых верховную власть, которой присуще самодержавие в политическом, управительном смысле. Но никакая сила не способна лишить его самодостаточности, самостоятельности и независимости, то есть социокультурного суверенитета.

Именно социокультурный суверенитет позволяет императорскому дому сохранять внепартийный, внеклассовый и, в целом, внегрупповой статус не только во время обладания властью, но и в качестве отстраненной от власти исторической институции. Этот статус дает ему возможность в любых условиях исполнять арбитрирующую, интеграционную функцию. 

Самодостаточность (авторитетность) носителей идеала царства заключается в том, что их статус не зависит от внешних обстоятельств, чьего бы то ни было признания или непризнания и т.п. Под словом «авторитетность» в обиходной речи иногда подразумевают популярность, что онтологически неверно. Авторитетность — это как раз способность сохранять статус и влиятельность, независимо от того, как к данному объекту или явлению относятся на конкретном отрезке времени. Это — истинная ценность объекта или явления, определяемая, в рассматриваемом нами случае, их историческим социокультурным происхождением и бытием134. 

Обоснованием самодостаточности положения глав династий для них самих и для их единомышленников является вера в Божественное происхождение природы их власти, династическое законодательство, регламентирующее наследование главенства в царственных домах, и связанная с этими факторами историческая преемственность.

Из самодостаточности проистекают самостоятельность и независимость носителей монархического идеала. Иногда приходится встречаться с употреблением по отношению к главам династий, принявшим титул короля или императора в изгнании135, прилагательного «самопровозглашенный» с негативным оттенком. Если это может иметь место в политической полемике, то с точки зрения научной оценки — бессмысленно. В истории дома Романовых (как и в большинстве прочих династий) не было ни одного «несамопровозглашенного» государя, кроме призванного на престол основателя династии Михаила I, так как закон накладывал обязанность провозгласить о начале нового царствования именно на нового монарха, наследующего предыдущему в силу самого закона о наследии, не требующего никакой дополнительной санкции. Тем более в условиях изгнания просто не может существовать иное лицо или учреждение, которое объявляет о вступлении в права главы династии, кроме него самого. Любой глава династии является императором или королем де-юре. Принимать или не принимать высший исторический титул — это его право, опять же ничем и никем не связанное. Принятие титула не обязательно связано с политическими намерениями и является, в большей степени, событием духовного и культурного порядка. 

Самодостаточность, самостоятельность и независимость (социокультурный суверенитет) присущи таким историческим институциям, как Церковь, другие религиозные конфессии и царственные династии. Их внутренний статус не делегирован никакой иной властью, кроме признаваемой ими внеземной власти Бога. Но это отнюдь не означает, что они тем самым ставят себя вне правового поля республиканских и светских государств, в которых они находятся.

Разумеется, если между этими институциями и государствами существует конфронтация, в правовой и практической сферах имеет место взаимное игнорирование. Историческая институция, в большинстве подобных случаев, вообще находится вне зоны данного государства, так как ее существование на его территории невозможно, а государство отрицает факт существования исторической институции или считает ее враждебной и незаконной с точки зрения действующего в стране законодательства136.

Если же эти институции состоят в официальных взаимоотношениях с государством, или, по крайней мере, со стороны государства к ним проявляется нейтральное или доброжелательное отношение, их социокультурный суверенитет признается в границах их социокультурной системы. Государство не вмешивается во внутренние дела указанных исторических институций137, а исторические институции соблюдают действующее законодательство государства.

В 1920-х гг. Российский императорский дом был вне закона на своей родине, и правопреемник императоров всероссийских считал себя возглавителем освободительной борьбы и выразителем интересов народа, угнетенного террористическим тоталитарным интернациональным режимом. Но он был готов, не отрекаясь от своих убеждений и не замалчивая их, тем не менее признать не только восстановление монархии, но и любую власть, которая была бы национальной, то есть исходила бы в своей деятельности из национальных интересов российского народа. Такое «непредрешенчество» — без предательства своего собственного идеала — было несравненно честнее игры, затеянной Николаем Николаевичем и его сторонниками.

8/21 августа 1924 г. в Кобурге было издано заявление блюстителя государева престола, посвященное специальному вопросу, связанному с трагическими событиями в Екатеринбурге 1918 г., но имеющее также общеюридическое значение для императорского дома.

Как явствовало из этого обращения, еще в ноябре 1923 г. Кирилл Владимирович обратился к председателю Совета послов М.Н. Гирсу с письменным запросом о месте нахождения вещественных доказательств по делу о цареубийстве. М.Н. Гирс неопределенно ответил, что доказательства «хранятся в надежном месте» под его ответственностью. Но в 1924 г. достоянием гласности ст ало заявление французского генерала М. Жанэна, бывшего представителя Франции при «Верховном правителе России» адмирале А.В. Колчаке и главнокомандующем войсками стран Антанты в ходе ино-

Кобург в начале XX века

странной интервенции во время Гражданской войны в России, о том, что вместе с вещественными доказательствами он вывез и «найденные в кострищах Священные Останки убиенных в Екатеринбурге Царственных Мучеников» и потом по распоряжению великого князя Николая Николаевича передал их М.Н. Гирсу. Тогда Кирилл Владимирович вновь обратился к М.Н. Гирсу за подтверждением или опровержением этого факта, а в случае утвердительного ответа выразил пожелание, «чтобы Останки эти были помещены в достойном хранилище и под действительною ответственностью». М.Н. Гирс не отрицал факта наличия у него останков членов императорской семьи, но уклонился от ответа на поставленные вопросы.

Тогда Кирилл Владимирович принял решение оповестить об этом общественность обращением «по поводу укрытия бывшим послом Временного правительства М.Н. Гирсом Останков Государя Императора Николая Александровича и Его Семьи». Изложив обстоятельства дела, Кирилл Владимирович заявил: «Исчерпав, таким образом, имеющиеся у Меня возможности обеспечить достойное и надежное хранение священных для всего Русского Народа Останков, я обращаюсь к Русским людям и заявляю им из глубины возмущенного сердца, что останки, столь для нас священные, принадлежат всему Русскому Народу и не могут быть присвоены и скрыты частными лицами под каким бы то ни было предлогом»138.

Насколько известно в настоящее время, то, что генерал М. Жанэн именовал «останками», на самом деле было лишь веществом, собранным следователем Н.А. Соколовым на месте сожжения тел расстрелянных членов императорской семьи на Ганиной Яме. Никакого дальнейшего развития поиск Кириллом Владимировичем места хранения останков иметь не мог. Но обращение от 8 августа 1924 г., помимо попытки выяснить судьбу останков, имело еще одно важное юридическое значение. В нем Кирилл Владимирович впервые официально и безоговорочно признал факт смерти императора Николая II и всей его семьи, в том числе, естественно, наследника цесаревича и великого князя Алексея Николаевича. Это признание было последним шагом перед наступлением для блюстителя престола полного права принять императорский титул.

Процесс становления Российского императорского дома в изгнании подошел к последнему рубежу. Понимание своей миссии у Кирилла Владимировича сложилось, идейная база была создана, система учреждений и общественных легитимистских организаций сформировалась. Статус блюстителя государева престола уже не соответствовал реальному положению дел.

Если бы и существовала возможность собрать в России сословно-территориальное представительство, подобного соборам XVI–XVII вв., этот вариант «решения судьбы престола» мог бы реализоваться только как политический проект в духе «непредрешенчества», но не имел бы ничего общего с восстановлением законности, разрушенной революцией. Если в 1613 г. Земский собор выяснял вопрос о личности законного наследника царской власти, то это диктовалось ситуацией, когда прежняя династия пресеклась, а писаного закона о престолонаследии не существовало. И даже в этих условиях собор принял решение не избрать популярного кандидата, а призвать наиболее законного правопреемника в соответствии с религиозно-правовыми представлениями той эпохи. Теперь же династия не пресекалась, а наследование главенства в ней четко регламентировалось законом.

Г.К. Граф в своих воспоминаниях описал ход рассуждений Кирилла Владимировича и его наиболее близких сотрудников относительно правильного титулования: «Если этот титул (блюстителя государева престола. — А. З.) был неудачен, что сам Кирилл Владимирович признавал еще до подписания манифеста (от 26 июля/8 августа 1922 г. — А. З.), то какой же титул ему надо было принять? Назвать себя наследником престола было бы еще неудачнее, так как это означало бы, что монархия существует, и кто-то престол занимает, а Кирилл Владимирович займет его после смерти этого лица. На самом же деле монархии не существовало, и дело касалось восстановления престола. По точному смыслу положения великого князя его титул должен был бы формулироваться так: “законный правопреемник на российский императорский престол”. Но такой титул был длинный, тяжеловесный и даже недостаточно определенный. Еще можно было бы назваться “претендентом” на престол, но это категорически отвергал великий князь уже по одному тому, что это звучало не по-русски139. Одним словом, нельзя было предложить действительно удачного титула, соответствующего положению великого князя. Правда, еще обсуждался вопрос о титуле “глава династии”, но он был отвергнут, так как не указывал неоспоримости прав на престол и стремления его занять. Этот титул, вообще, был бы даже слабее титула блюстителя престола, и если его менять, то, конечно, в сторону усиления, а не ослабления140. Поэтому оставалось только одно: принять императорский титул и тем самым поставить точку над i в смысле убеждения в неоспоримости своих прав юридически и подчеркнуть свое желание бороться за восстановление законной монархии»141.

Даже такой противник монархии и династии, как В.А. Маклаков, всячески демонстрировавший свое презрение к легитимизму и лично к Кириллу Владимировичу, но бывший профессиональным юристом и по-своему честным человеком, признавал: «Кирилл, несмотря на всё свое личное ничтожество и ничтожество тех особенно, кто его окружает, есть все-таки представитель очень живучей и упорной идеи — легитимизма; конечно, самыми разными юридическими крючками можно было бы доказывать, что он не имеет права на престол; но всё это не только крючки, но скажу Вам, как адвокат, и неубедительно. Кирилл, действительно, с точки зрения легитимизма есть уже российский император. Он не решается на этом настаивать, но исключительно спрятавшись за фикцией, что государь может быть жив. В тот день, когда это станет юридически бесспорным, он, вероятно, переименует себя в Его Величество»142.

Сохранилось свидетельство, что в России патриарх Тихон в мае 1924 г. уклонился от передачи благословения великому князю Николаю Николаевичу, испрашиваемого религиозным авантюристом «архиепископом Южно-Американским» Николаем (Соловейчиком), сославшись на то, что «Святая Церковь не может благословить вел[икого] кн[язя] Николая Николаевича, раз есть законный и прямой наследник престола — Великий князь Кирилл»143. Патриарху Тихону, в отличие от эмигрантов, было известно, что и члены царской семьи, и великий князь Михаил Александрович, несомненно, лишены жизни. Церковь официально признала факт смерти императора Николая II в постановлении Поместного собора 1917–1918 гг. о совершении панихиды «по бывшем государе — рабе Божием Николае»144 и в слове, сказанном патриархом после панихиды в Казанском соборе Москвы 6/19 июля 1918 г. О цесаревиче Алексее и великом князе Михаиле никаких церковных решений не принималось, так как о их казни не было объявлено официально. Но у патриарха Тихона, конечно, в 1924 г. не существовало никаких сомнений, что они разделили участь государя. Патриарху были известны Основные государственные законы Российской империи, и он имел правильное представление, кто следует в очереди наследования за убиенными.

Для самого Кирилла Владимировича мысль о вероятности спасения императора, цесаревича и Михаила Александровича до некоторых пор оставалась последним препятствием на пути принятия прав и обязанностей императора во всей полноте. Но он исходил из собственных ощущений и переживаний, а не из той псевдоюридической постановки вопроса, которую предлагали великий князь Николай Николаевич, Высший монархический совет и даже верный легитимному принципу великий князь Александр Михайлович.

Совещание ВМС в ноябре 1922 г. заявило, что «нет вполне достоверных сведений о судьбе Государя Императора и Его Августейших Сына и Брата», и на этом основании считало вопрос о престолонаследии неразрешимым.

Со стороны «непредрешенцев» и «вождистов» понятно желание затягивать, забалтывать и запутывать все правовые вопросы, особенно связанные с престолонаследием, чтобы доказать правоту своей позиции и уничтожить саму возможность появления законного правопреемника императоров. Но и члены императорского дома, сохранявшие монархические убеждения, тоже долго не видели прямого и определяемого законом пути выхода из тупика. Великий князь Александр Михайлович, признававший, что в случае гибели обоих сыновей и внука Александра III «вопрос о престолонаследовании (в случае восстановления монархии) не вызывает среди нас ни малейших разногласий, так как российские основные законы с полной ясностью указывают, что право на престол принадлежит старшему члену нашей семьи, каковым является в настоящее время Великий Князь Кирилл», тем не менее, утверждал, что «с строго государственной и юридической точки зрения, мы не имеем права считать семью Царя, а также Великого Князя Михаила погибшими». Совещание великих князей и князей крови 12/25 ноября 1923 г. сочло, что принятие Кириллом Владимировичем прав и обязанностей императора «допустимо только после удостоверения в смерти М[ихаила] А[лександровича] как законного монарха в России». Во время совещания все его участники убеждали Кирилла Владимировича, что он не должен констатировать факт смерти своих предшественников. 

Но кто мог и должен был объявить о смерти императора Николая II, цесаревича Алексея Николаевича и Михаила Александровича ПО ЗАКОНУ? Если иметь в виду законы Советской России, гражданами которой, независимо от своей воли, стали оставшиеся на родине члены императорского дома, то с декабря 1917 г. это обязаны были сделать органы ЗАГС. Однако регистрация факта смерти замученных Романовых в РСФСР и СССР не производилась. Лишь в 1996–1999 гг., уже после падения коммунистического режима и распада СССР, по поручению внучки Кирилла Владимировича главы Российского императорского дома великой княгини Марии Владимировны адвокат Г.Ю. Лукьянов добился получения свидетельств о смерти всех казненных членов императорского дома145. Ясно, что в 1920-е гг. Кирилл Владимирович не обладал возможностью обратиться в органы ЗАГС за получением свидетельств о смерти старших родственников.

Разговоры о «комиссии первейших юристов и государственных людей России» были совершенно безосновательны и демагогичны. В этой комиссии не было никакой нужды.

Следствие под руководством Н.А. Соколова не успело завершить все действия, но факты смерти Николая II, Алексея Николаевича и Михаила Александровича установило доподлинно и доказательно. На Рейхенгалльском съезде Н.А. Соколов пытался ознакомить собравшихся с результатами расследования, но его не хотели слушать, потому что так было удобнее большинству делегатов. Очень часто следователь, продолжавший сбор информации об обстоятельствах подготовки и совершения казней членов императорского дома, сталкивался с агрессией или саботажем. В 1924 г. он умер при не до конца выясненных обстоятельствах. Но Кирилл Владимирович успел выслушать Н.А. Соколова, и у великого князя не осталось сомнений, что пермское и екатеринбургское злодеяния, действительно, совершились.

После этого оставался лишь один выход — объявить о кончине императора Николая II, цесаревича Алексея Николаевича и великого князя Михаила Александровича. Согласно Основным государственным законам Российской империи это мог сделать только один человек — их наследник и преемник. Поскольку он наследовал их права и обязанности по тем же законам, никакой другой путь, предусмотренный какими бы то ни было другими законами, тут не подходил — это было бы юридическим абсурдом. Статья 53 Свода законов Российской империи гласит: «По кончине императора, наследник его вступает на престол силою самого закона о наследии, присвояющего ему сие право. Вступление на престол императора считается со дня кончины его предшественника». До революции каждый император, вступая на престол, сам объявлял о кончине предыдущего государя и о своем воцарении. О кончине великих князей в силу статьи 139 также объявлялось императорскими манифестами. В Российской империи эти акты и были «свидетельствами о смерти» императоров и великих князей. 

С точки зрения Основных государственных законов Российской империи Кирилл Владимирович юридически стал императором 4/17 июля 1918 г. Но лишь 31 августа/13 сентября 1924 г., после всех описанных событий, после мучительных раздумий и сомнений146 он подписал манифест, основная часть которого звучала так:

«Осенив Себя Крестным знамением, объявляю всему Народу Русскому: 

Надежда наша, что сохранилась драгоценная жизнь Государя Императора Николая Александровича, или Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, или Великого Князя Михаила Александровича, не осуществилась.

Ныне настало время оповестить для всеобщего сведения: 4/17 июля 1918 года в городе Екатеринбурге, по приказанию интернациональной группы, захватившей власть в России, зверски убиты — Государь Император Николай Александрович, Государыня Императрица Александра Феодоровна, Сын Их и Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, дочери Их Великие Княжны Ольга, Татиана, Мария и Анастасия Николаевны.

В этом же 1918 году около города Перми убит Брат Государя Императора Великий Князь Михаил Александрович.

Светлая Память Сих Венценосных Мучеников да будет нам путеводною звездою в святом деле восстановления былого благоденствия нашей Родины. А день 4/17 июля да будет на все времена для России днем скорби, покаяния и молитвы.

Российские Законы о Престолонаследии не допускают, чтобы Императорский Престол оставался праздным после установленной смерти предшествующего Императора и Его ближайших Наследников.

Также по Закону нашему новый Император становится таковым в силу самого Закона о Наследии.

Наступивший же вновь небывалый голод и несущиеся с Родины отчаянные мольбы о помощи повелительно требуют возглавления дела спасения Родины Высшим законным, внесословным и внепартийным авторитетом.

А посему Я, Старший в Роде Царском, Единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского. 

Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича, провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему титула Великого Князя Наследника и Цесаревича.

Обещаюсь и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о престолонаследии, обязуюсь нерушимо охранять права всех вероисповеданий.

Народ Русский велик и наделен обильными дарами ума и сердца, но впал в страшную беду и несчастье. Великие испытания, ниспосланные ему Богом, да очистят его и приведут к светлому будущему, возобновив и закрепив перед Всевышним священный союз Царя и Народа»147.

В этом фундаментальном для Российского императорского дома акте: 1) официально констатировался факт смерти императора Николая II, всех членов его семьи, в том числе цесаревича Алексея Николаевича и великого князя Михаила Александровича; 2) день цареубийства провозглашался Днем скорби, покаяния и молитвы148; 3) провозглашалось продолжение действия Основных государственных законов Российской империи, утверждавших непрерывность наследования престола (статьи 25–39, статья 53 и другие статьи, касающиеся процедуры реализации статей 25–39); 4) необходимость прояснения вопроса о возглавлении освободительной борьбы мотивировалась тяжелым и ухудшающимся положением народа в России; 5) объявлялось во всеобщее сведение, что первый по порядку первородства в доме Романовых принимает принадлежащий ему по закону титул императора всероссийского (статьи 27–29 и 53); 6) объявлялось имя законного наследника престола (статья 54); 7) содержалась клятва сохранять православную веру (статьи 63–64) и охранять права других конфессий и 8) выражалась надежда на восстановление единения царя и народа.

Считать манифест Кирилла Владимировича от 31 августа/13 сентября 1924 г. неправомерным, а вернее, ошибочным, можно было бы только в одном-единственном случае — если бы император Николай II, цесаревич Алексей и великий князь Михаил (или хотя бы кто-то один из них) всетаки выжили и обнаружили себя. Но Кирилл Владимирович предусмотрел и этот случай и в обнародованном официальном письме вдовствующей императрице Марии Феодоровне гарантировал: «Если осуществится чудо, в которое Ты веришь, что возлюбленные Сыновья Твои и Внук остались живы, то Я первый и немедленно объявлю Себя верноподданным Моего Законного Государя и повергну всё, Мною содеянное, к Его стопам»149. Чуда этого, увы, быть не могло.

Рассмотрение всех обстоятельств подготовки и ближайших последствий издания манифеста 31 августа/13 сентября 1924 г. заслуживает отдельного исследования. Сейчас настало время подвести итоги изучения периода становления дома Романовых в условиях изгнания.

Российский императорский дом сохранился после революции как историческая институция, то есть корпорация, обладающая несомненной преемственностью с момента возникновения и социокультурным суверенитетом на основе своих внутренних исторически сложившихся правовых установлений, идей и традиций.

Законный преемник прав и обязанностей императоров всероссийских — старший в порядке первородства из выживших членов императорского дома мужского пола великий князь Кирилл Владимирович — проявил готовность исполнить долг, возложенный на него Основными государственными законами Российской империи.

Не будучи полностью уверенным в кончине старших его в династическом смысле императора Николая II, цесаревича Алексея Николаевича и великого князя Михаила Александровича, Кирилл Владимирович начал свою деятельность в статусе блюстителя государева престола и, лишь убедившись в смерти указанных мужских потомков императора Александра III, принял принадлежащий ему в силу закона титул императора всероссийского в изгнании.

Попытки оспорить права Кирилла Владимировича со стороны ряда политических сил русской эмиграции не имели под собой действительных юридических оснований и не являлись причиной нежелания признать его главенство и руководство, а, наоборот, проистекали из этого нежелания.

В период блюстительства, в основном, сложилась система учреждений при Российском императорском доме в изгнании и оформилось легитимистское движение, ставящее своей целью восстановление в России православной законной монархии, наследственной в доме Романовых. 

Упорное уклонение великого князя Николая Николаевича от любых компромиссных вариантов взаимодействия с законным главой Российского императорского дома великим князем Кириллом Владимировичем объективно постепенно привело к освобождению идеологии и практики легитимистского движения от элементов, противоречащих принципу легитимизма.

Издание манифеста от 31 августа/13 сентября 1924 г. о принятии блюстителем государева престола великим князем Кириллом Владимировичем титула императора всероссийского в изгнании завершило процесс конституирования Российского императорского дома в пореволюционных условиях, что обеспечило продолжение его существования как институции. 

------------------------------------------

1 АРИД, Ф. 8. Оп. 1. Д. 6. Письмо председателя ВМС Н.Е. Маркова великому князю Кириллу Владимировичу. Берлин, 5/18 января 1922 г. Подлинник.

2 Это является одним из подтверждений факта, что не сомнения в правах Кирилла Владимировича породили оппозицию ему со стороны ВМС, а, наоборот, нежелание подчиняться законному главе династии заставило членов ВМС и их единомышленников изобретать псевдоюридическую и политическую аргументацию, призванную подорвать авторитет великого князя и распространять в среде монархистов недоверие к его статусу.

3 Это право, как понимал и Н.Е. Марков, принадлежит исключительно главе Российского императорского дома.

4 «Случись такое на Карловацком Соборе 1921 года, — пишет не отличающийся симпатиями к династии и монархистам г-н А.А. Кострюков, имея в виду манифест Кирилла Владимировича 31августа/13 сентября 1924 года о принятии им императорского титула, — Кирилл Владимирович был бы, наверное, провозглашен императором» (Кострюков А. А. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции и его отношения с Московской Патриархией при жизни Патриарха Тихона. М.: Изд-во ПСТГУ, 2007. С. 206).

5 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 6. Письмо великого князя Кирилла Владимировича генерал-лейтенанту К.В. Сахарову. Канны, 8 февраля 1922 г. Заверенная копия.

6 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 6. «Запись сущности ответов, полученных от председателя Высшего Монархического Совета Н.Е. Маркова в разговоре с генерал-лейтенантом [К.В.] Сахаровым 24-го Февраля 1922-го г[ода] в присутствии управляющего делами Совета Н.Д. Тальберга». Берлин, 12/25 февраля 1922 г. Копия.

7 Граф Г.К. На службе императорскому дому России. 1917–1941. Воспоминания. СПб.: Изд-во БЛИЦ, 2004. С. 51.

8 «Благодаря Вашему ответу, видя невозможность взаимопонимания с высшим советом, сожалею, что должен отныне обходиться без Вашего содействия в большой работе, которую я делаю». АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 6. Телеграмма великого князя Кирилла Владимировича председателю ВМС Н.Е. Маркову. Копия.

9 Как показало время, эти надежды были абсолютно тщетны хотя бы ввиду уничтожения революцией сословного строя, без которого немыслим созыв Земского собора.

10 Статья 4: «Императору всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть. Повиноваться власти его не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает».

11 Статья 25: Императорский всероссийский престол есть наследственный в ныне благополучно царствующем императорском доме».

12 Статья 53: «По кончине императора наследник его вступает на престол силою самого закона о наследии, присвояющего ему сие право. Вступление на престол императора считается со дня кончины его предшественника». Здесь необходимо учитывать, что Основные законы Российской империи не предусматривали отречения царствующего императора, но таковое отречение является столь же окончательным и невозвратным обстоятельством, как и кончина.

13 Когда, с одной стороны, стало доподлинно известно, что всё мужское потомство императора Александра III казнено большевиками, а с другой — обнаружилась полная невозможность ни в России, ни даже в эмиграции созвать собрание, хотя бы отдаленно напоминающее Земский собор, великий князь Кирилл Владимирович полностью избавился от «соборной» химеры и принял, в соответствии с законом о престолонаследии, титул императора всероссийского в изгнании.

14 Граф Г.К. Августейший блюститель государева престола государь великий князь Кирилл Владимирович. Мюнхен, 1922. С. 25–27.

15 Там же.

16 Впрочем, некоторые наиболее последовательные легитимисты продолжали считать, что термин «правитель» был бы уместнее и традиционнее, а наименование «блюститель» и, тем более, апелляция к будущему «Земскому собору» — суть уступки антилегитимистам. Например, сенатор Н.Н. Корево в письме великому князю Андрею Владимировичу от 27 июля 1924 г. по поводу некоторых ошибочных мнений и не вполне верных трактовок законов писал: «Должен признаться, что в качестве легитимиста я предпочел бы видеть не блюстителя, а правителя, каковым был, например, в малолетство Людовика XVII его дядя, будущий король Людовик XVIII. Равным образом, в качестве легитимиста, предпочел бы умолчание о Земском Соборе. Может быть, некоторые выражения акта 26 июля 1922 [года] дают повод к неправильным толкованиям».

17 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 1. Так начиналось изгнанье. 1920–1922 гг. Кн. 2. На чужбине. М.: Гея, 1998. С. 662; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 203. Л. 110. Сообщение ВМС № 1369 от 6/19 августа 1922 г.

18 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 7. Письмо генерал-лейтенанта барона П.Н. фон Врангеля блюстителю государева престола великому князю Кириллу Владимировичу. Сремские Карловцы, 15 августа 1922 г. Подлинник.

19 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М.: Триада-Х, 2001. С. 59; ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 336. Л. 286–287. Циркуляр великого князя Кирилла Владимировича № 4804. Сен-Бриак, 12 октября 1923 г.

20 Там же.

21 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 7. Письмо генерала от кавалерии П.Н. Краснова блюстителю государева престола великому князю Кириллу Владимировичу. Обербайерн, 12 августа 1922 г.

22 Там же. Письмо герцога Георгия Николаевича Лейхтенбергского принца Богарне блюстителю государева престола великому князю Кириллу Владимировичу. Замок Сеон. Бавария, 28 июля / 10 августа 1922 г.

23 Именно это слово великий князь написал на конверте, в котором пришло письмо герцога Георгия Николаевича.

24 В 1927 г. склонный к авантюрам герцог Г.Н. Лейхтенбергский открыто поддержит самозванку Чайковскую, выдававшую себя за чудесно спасшуюся великую княжну Анастасию Николаевну, поселив ее в своем имении Сеон и пропагандируя ее болезненные фантазии.

25 Если, для сравнительного анализа, перенести подобную логику на религиозную почву, то придется признать, что малейшие сомнения в полном соответствии православным канонам законно рукоположенного священника делают предпочтительным уход из церкви и принятие духовного руководства со стороны откровенного самосвята.

26 В данном случае напрашивается аналогия с «орлеанизмом» во Франции XIX в., когда для низложения законного короля Карла Х использовали не полностью чуждого династии узурпатора, а лицо из младшей ветви королевской фамилии, не имевшее в тот момент законных прав на престол — принца Луи Филиппа Орлеанского.

27 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 1. Так начиналось изгнанье. 1920–1922 гг. Кн. 2. На чужбине. М.: Гея, 1998. С. 313; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 203. Л. 21–24. Сообщение ВМС № 1369 от 6/19 августа 1922 г.

28 Там же.

29 Там же.

30 Там же.

31 Там же.

32 Действительно, годовой срок полномочий ВМС, установленный Рейхенгалльским съездом, истек в июне 1922 г.

33 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М.: Триада-Х, 2001. С. 23; ЦА ФСБ РФ. Ф. 5955. Оп. 1. Д. 10. Л. 60–61. Письмо генерала П.Н. Врангеля сенатору Н.Н. Чебышеву, Сремские Карловцы, 23 марта 1923 г.

34 ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 9. Л. 744–746.

35 Полное собрание законов Российской империи. № 17910.

36 Подробнее см.: Иоанн (Максимович), еп. Происхождение Закона о престолонаследии в России. — Подольск, 1994; Корево Н.Н. Императорский всероссийский престол. Наследование престола по Основным государственным законам. Справка по некоторым вопросам, касающимся престолонаследия. 2-е изд. М.: Литера-2000, 2001; Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб.,1992. С. 443.

37 См., напр.: Последние новости. 1922. 12 декабря. № 812.

38 Когда Франция и СССР заключили дипломатические отношения.

39 «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметьев — В.А. Маклаков. Переписка. 1919–1951. В 3 т. Т. 2. Сентябрь 1921 — май 1923 / Под ред. О. Будницкого. М.: РОСПЭН, 2002. С. 378. Письмо В.А. Маклакова Б.А. Бахметьеву из Парижа, ноябрь 1922 г.

40 Там же. С. 521. Письмо В.А. Маклакова Б.А. Бахметьеву из Парижа, 5 апреля 1923 г.

41 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 1. Так начиналось изгнанье. 1920–1922 гг. Кн. 2. На чужбине. М.: Гея, 1998. С. 680; ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 434. Л. 46–46 об. Письмо Совета общества русских монархистов в Греции № 64 в ВМС от 30 октября 1922 г.

42 Удивительно, что даже составители добротного археографического издания «Русская военная эмиграция 20–40-х годов ХХ в. Документы и материалы» вопреки очевидным фактам и ими же самими опубликованным документам пишут в предисловии к 5-му тому: «Итогом действий великого князя Кирилла Владимировича стал раскол не только всей монархической эмиграции в целом, но и военной ее части. Отныне она стала делиться на “кирилловцев” и “николаевцев”, между которыми развернулась острая борьба» (Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 5. Раскол. 1924–1925 гг. М.: РГГУ, 2010. С. 6). Решительно непонятно, почему авторы предисловия считают раскол «итогом действий» Кирилла Владимировича, а не, наоборот, Николая Николаевича и его симпатизантов. Очевидно, причина заключается в том же, что заставило их быть столь невнимательными, чтобы, например, упустить из виду, что Корпус императорских армии и флота был учрежден Кириллом Владимировичем на несколько месяцев раньше создания генералом бароном П.Н. Врангелем Русского общевоинского союза (КИАФ был образован 30 апреля 1924 г., а РОВС — 1 сентября 1924 г.). Столь грубая фактическая ошибка (Там же) и основанные на ней ложные выводы свидетельствуют о явной необъективности, так как трудно заподозрить составителей сборника в непрофессионализме.

43 Его мечте не суждено было сбыться из-за антирусской настроенности афонского Кинота (Совета монастырей).

44 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 7. Письмо митрополита Антония (Храповицкого) блюстителю государева престола великому князю Кириллу Владимировичу. Сремские Карловцы, 15/29 декабря 1922 г.

45 То есть об акте от 26 июля/8 августа 1922 г. о принятии великим князем Кириллом Владимировичем на себя блюстительства государева престола.

46 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 7. Письмо митрополита Антония (Храповицкого) блюстителю государева престола великому князю Кириллу Владимировичу. Сремские Карловцы, 15/29 декабря 1922 г.

47 Что не соответствует действительности.

48 Письмо митрополита Антония (Храповицкого) графу Ю.П. Граббе, 11 февраля 1927 г. // Письма блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого). Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь, 1988. С. 199.

49 Письмо митрополита Антония (Храповицкого) Н.М. Котляревскому, 22 декабря 1927 г. // Письма блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого). Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь, 1988. С. 207; Письмо митрополита Антония (Храповицкого) Н.М. Котляревскому, 31 марта 1928 г. // Письма блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого). Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь, 1988. С. 209.

50 Обращение председателя Архиерейского синода Русской православной церкви за границей митрополита Антония к императору в изгнании Кириллу Владимировичу с изъявлением верноподданнических чувств. Рукопись. Белград, 10/23 января 1929 г. АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д.72; Штандарт. 1929, Май–июнь. № 3. С. 8–9 (Шанхай).

51 Царский вестник. 1929. 14/27 октября. Белград.

52 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 72.

53 «Владыка Анастасий продолжает называть его (Кирилла Владимировича. — А. З.) Великим князем по своей уклончивости. Однако я опасаюсь, что он перехитрил самого себя, как лисица, которая мудрила, мудрила и откусила себе хвост». Письмо митрополита Антония (Храповицкого) архиепископу бывш. Челябинскому Гавриилу (Чепуру). Б/д, не ранее марта 1931 г. // Письма блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого). Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь, 1988. С. 217.

54 Помимо открытой публичной просьбы принять командование над вооруженными силами, высказанной в обращении к армии от 26 июля/8 августа 1922 г.

55 Сборник Высочайших актов и исторических материалов. Ко дню годовщины издания Его Императорским Величеством Государем Императором Кириллом I Манифеста 31 Августа 1924 г. София: Издание Представительства Его Императорского Величества в Царстве Болгарском, 1925. С. 27–28.

56 ГАРФ Ф. 601. Оп. 1. Д. 2088. Л. 2–4 об.

57 «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметьев — В.А. Маклаков. Переписка. 1919–1951. В 3 т. Т. 2. Сентябрь 1921 — май 1923 / Под ред. О. Будницкого. М.: РОСПЭН, 2002. С. 559. Письмо В.А. Маклакова Б.А. Бахметьеву из Парижа, 17 мая 1923 г.

58 Сборник Высочайших актов и исторических материалов. Ко дню годовщины издания Его Императорским Величеством Государем Императором Кириллом I Манифеста 31 Августа 1924 г. София: Издание Представительства Его Императорского Величества в Царстве Болгарском, 1925. С. 28–29.

59 Императорский дом, отказавшийся от идеи монархии, так же невозможен, как невозможна церковь, отказавшаяся от веры в Бога.

60 Трое из выживших 19 членов дома Романовых мужского пола (князья императорской крови Владимир Кириллович, Всеволод Иоаннович и Василий Александрович) были еще несовершеннолетними, поэтому не имели права участвовать в обсуждениях.

61 «Приходится окончательно прийти к заключению, что можно рассчитывать только на собственные силы. На В[еликом] К[нязе] [Николае Николаевиче] надо поставить крест. В связи с этим придется и работу вести по иному, а следовательно, вероятно, и место жительства переменить» (Письмо П.Н. Врангеля его жене от 14 января 1926 г. / Бортневский В.Г. Загадка смерти генерала Врангеля: неизвестные материалы по истории русской эмиграции 1920-х гг. СПб., 1996. С. 54).

62 Обращение В[еликого] К[нязя] Кирилла Владимировича // Вера и верность. 1923. 13/26 ноября.

63 На тот момент трое членов династии мужского пола были несовершеннолетними: князь Владимир Кириллович, князь Всеволод Иоаннович и князь Василий Александрович. Вне участия в совещании, таким образом, оставались только пять из шестнадцати совершеннолетних — князь Георгий Константинович, великие князья Николай и Петр Николаевич, князь Роман Петрович и великий князь Михаил Михайлович.

64 АРИД. Ф. 7. Оп. 1. Д. 41. Л. 319–322; Андрей Владимирович, вел. кн. Заметки по поводу Семейного совещания в Париже. Ноябрь 1923 г.

65 Что и произошло в тот же день. См. далее.

66 АРИД. Ф. 7. Оп. 1. Д. 41. Л. 323; Андрей Владимирович, вел. кн. Заметки по поводу Семейного совещания в Париже. Ноябрь 1923 г.

67 АРИД. Ф. 7. Оп. 1. Д. 41. Л. 324.

68 Утверждения некоторых исследователей (напр., Серегин А.В. Монархические организации русской эмиграции в Европе в 1919—1933 годах. Структура. Идеология, Деятельность. Диссертация на (…) канд. ист. наук. М.: МПГУ, 2010. С. 257), что якобы Кирилл Владимирович на совещании в ноябре 1923 г. временно «отказался от борьбы за престол перед угрозой полицейского и судебного преследования в Германии», вызванного будто бы его причастностью к подготовке «пивного путча», лишены какого-либо подтверждения историческими источниками. Многие русские эмигранты в Германии, в том числе и великий князь, допрашивались следственными властями в связи с попыткой переворота в Мюнхене, но даже генерал В.В. Бискупский, непосредственно связанный с М.Э. фон Шойбнер-Рихтером и другими участниками заговора А. Гитлера, не подвергся «полицейскому и судебному преследованию».

69 The NewYork Herald. Paris. 1923. 26 November.

70 The NewYork Herald. Paris. 1923. 29 November.

71 То есть Александру Михайловичу.

72 АРИД. Ф. 7. Оп. 1. Д. 41. Л. 318.

73 Сборник Высочайших актов и исторических материалов. Ко дню годовщины издания Его Императорским Величеством Государем Императором Кириллом I Манифеста 31 Августа 1924 г. София: Издание Представительства Его Императорского Величества в Царстве Болгарском, 1925. С. 30–31.

74 Когда после смерти Николая Николаевича ВМС начал осуществлять зондаж о восстановлении отношений с главой династии, эту позицию очень точно сформулировал начальник Канцелярии Его Императорского Величества капитан Г.К. Граф в письме генералу Г.Д. Ивицкому от 29 января 1929 г.: «Особой радости, если ВМС присоединится к нам, не будет, и ни на какие компромиссы с ним Е[го] В[еличество] не пойдет. Вообще, тактика остается прежней — всем рады, но никого не зазываем и на компромиссы не идем» (АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 109. Письмо № 129).

75 Статья 219 Основных законов Российской империи.

76 Статья 220 Основных законов Российской империи.

77 1) великий князь Кирилл Владимирович (1876–1938), 2) князь (с 1924 г. — великий князь) Владимир Кириллович (1917–1992), 3) великий князь Борис Владимирович (1877–1943), 4) великий князь Андрей Владимирович (1879–1956).

78 5) великий князь Дмитрий Павлович (1891–1942).

79 6) князь императорской крови Всеволод Иоаннович (1914–1973), 7) князь императорской крови (с 1939 — великий князь) Гавриил Константинович (1887–1955), 8) князь императорской крови Георгий Константинович (1903–1938).

80 9) великий князь Николай Николаевич Младший (1856–1929), 10) великий князь Петр Николаевич (1864–1931), 11) князь императорской крови Роман Петрович (1896–1978).

81 12) великий князь Михаил Михайлович (1861–1929), 13) великий князь Александр Михайлович (1866–1933), 14) князь императорской крови Андрей Александрович (1897–1981), 15) князь императорской крови Феодор Александрович (1898–1968), 16) князь императорской крови Никита Александрович (1900–1974), 17) князь императорской крови Дмитрий Александрович (1901–1980), 18) князь императорской крови Ростислав Александрович (1902–1978), 19) князь императорской крови Василий Александрович (1907–1989).

82 После смерти Кирилла Владимировича Борис Владимирович стал прямым наследником своего племянника Владимира Кирилловича. Его членство в созданном тогда при Владимире Кирилловиче Совете императорского дома было довольно формальным. Борис Владимирович скончался в Париже во время немецкой оккупации 9 ноября 1943 г.

83 АРИД. Ф. 7. Оп. 2. Д. 48.

84 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 15.

85 Андрей Владимирович был членом Государева совещания, представителем его императорского величества во Франции, членом Временного совещания по военным и военно-морским делам, затем управляющим делами Совета императорского дома при великом князе Владимире Кирилловиче, прямым наследником которого он являлся в 1943–1956 гг. На научном поприще Андрей Владимирович завоевал авторитет как председатель Русского историко-генеалогического общества во Франции. В 1954 г., за два года до смерти, великий князь Андрей Владимирович стал крестным отцом великой княжны Марии Владимировны, нынешней главы Российского императорского дома.

86 В 1926 г. в Биаррице он вступил в морганатический брак с американской подданной Анной Одри Эмери, испросив дозволение на брак у Кирилла Владимировича и получив для супруги и потомства княжеский титул с фамилией Ильинских. В 1935 г. в силу акта от 28 июля о статусе морганатических супругов и потомства Дмитрий Павлович получил для жены и сына титул светлейших княгини и князя Романовских-Ильинских (в 1937 г. брак расторгнут). Дмитрий Павлович был членом Государева совещания, представителем его императорского величества в Париже, в 1935–1938 гг. председательствовал в Главном совете и возглавлял спортивный отдел Младоросской партии — самой массовой и активной политической силы легитимистского движения 1930-х гг., после смерти Кирилла Владимировича состоял в Совете императорского дома при великом князе Владимире Кирилловиче. Также он являлся попечителем Зарубежного союза русских инвалидов. Скончался во время Второй мировой войны от уремии в Давосе, куда приехал лечиться от туберкулеза.

87 По достижении династического совершеннолетия он стал принимать активное участие в легитимистском движении. Князь Всеволод был назначен официальным представителем е.и.в. в Великобритании, а в 1938 г. — членом Совета императорского дома при великом князе Владимире Кирилловиче. В 1939 г. в Лондоне он вступил в морганатический брак с М. Лигон, испросив дозволение на брак у Владимира Кирилловича и получив для супруги титул светлейшей княгини Романовской-Павловской. Разведясь с ней в 1956 г., Всеволод Иоаннович сразу женился на Э. де Гостоньи (был ее четвертым мужем). В 1961 г. он снова развелся и заключил последний третий морганатический брак с В. Кнюст, испросив дозволение у Владимира Кирилловича и получив для супруги титул светлейшей княгини Романовской-Кнюст. Во всех трех браках детей он не имел, и с его смертью линия Константиновичей в мужском поколении полностью угасла. В 1956–1973 гг. Всеволод Иоаннович являлся прямым наследником великого князя Владимира Кирилловича. До конца 1960-х гг. он всецело поддерживал главу императорского дома и даже некоторое время был назначен душеприказчиком на случай его кончины. В 1970 г., за два с небольшим года до смерти, он неожиданно примкнул к «фронде» и вместе с князьями Романом Петровичем и Андреем Александровичем подписал заявление, необоснованно оспаривающее законный статус великого князя Владимира Кирилловича и его семьи. Однако большую часть жизни Всеволод Иоаннович оставался приверженцем легитимизма, и его внезапный переход в оппозицию главе династии стал, возможно, следствием болезненного психоэмоционального состояния (к сожалению, он страдал хронической алкогольной зависимостью, безвременно сведшей его в могилу).

88 В 1935 г. испросил у императора в изгнании Кирилла Владимировича и получил для супруги титул светлейшей княгини Романовской-Стрельнинской. Председатель Объединения групп частей Российской императорской армии. Член Совета императорского дома при великом князе Владимире Кирилловиче. Почетный августейший председатель Общекадетского объединения во Франции. 15 мая 1939 г. главой Российского императорского дома великим князем Владимиром Кирилловичем возведен в великокняжеское достоинство с титулом императорского высочества. Овдовел в 1950 г. В 1951 г. вступил во второй морганатический брак с княжной И.И. Куракиной. Испросил дозволение на брак у Владимира Кирилловича и получил для супруги титул светлейшей княгини Романовской-Куракиной. В обоих браках потомства не имел. Автор воспоминаний «В Мраморном дворце. Из хроники нашей семьи».

89 Статья 198 Основных государственных законов Российской империи.

90 Он не испрашивал дозволение на брак у главы Российского императорского дома и отказался оформить статус своей супруги и потомства в соответствии с фамильными законами Российского императорского дома на основании акта императора Кирилла Владимировича от 28 июля 1935 г. После Второй мировой войны некоторое время старался поддерживать хорошие личные отношения с главой Российского императорского дома великим князем Владимиром Кирилловичем, но в 1970 г. подписал заявление, необоснованно оспаривающее законный статус великого князя и его семьи. В 1973–1978 гг. являлся по закону прямым наследником великого князя Владимира Кирилловича. В 1977 г. возглавил новообразованное «Объединение рода Романовых», включавшее здравствовавших на тот момент князей императорской крови и морганатических потомков членов династии, игнорирующих историческое фамильное право Российского императорского дома. Старший сын князя Романа Петровича Н.Р. Романов имеет только женское потомство, а младший Д.Р. Романов бездетен.

91 Хотя супружеские отношения Александра Михайловича с Ксенией Александровной фактически прекратились и они жили в разных странах, юридически их брак сохранялся.

92 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 6. Письмо блюстителя государева престола великого князя Кирилла Владимировича великому князю Александру Михайловичу. Б/д., не ранее 8 марта 1923 г. Копия.

93 Князь Андрей Александрович еще в 1918 г. заключил морганатический брак с вдовой А.А. фон Фридерици Елизаветой Фабрициевной фон Фридерици (урожденная княжна Руффо; погибла в 1940 г. в результате германской бомбардировки). Он не испрашивал дозволение на брак и отказался оформить статус своей супруги и потомства в соответствии с фамильными законами Российского императорского дома на основании акта Кирилла Владимировича от 28 июля 1935 г. В 1938 г. подтвердил свое признание законного статуса великого князя Владимира Кирилловича в качестве главы Российского императорского дома после кончины Кирилла Владимировича. Был членом Совета императорского дома при великом князе Владимире Кирилловиче. В 1942 г. вступил во второй морганатический брак с Н. Мак-Дугал. В 1970 г. подписал заявление, необоснованно оспаривающее законный статус великого князя Владимира Кирилловича и его семьи. В 1978–1981 гг. являлся прямым наследником главы Российского императорского дома великого князя Владимира Кирилловича. После смерти князя Романа Петровича в 1978 г. возглавил «Объединение рода Романовых», включавшее здравствовавших на тот момент князей императорской крови и морганатических потомков членов династии, игнорирующих историческое фамильное право Российского императорского дома. Оставил морганатическое потомство от обоих браков; князь Феодор Александрович в 1923 г. в Париже вступил в морганатический брак с И.П. Гогенфельзен, княжной Палей, морганатической дочерью великого князя Павла Александровича и О.В. Карнович. Не испрашивал дозволение на брак и отказался оформить статус своей супруги и потомства в соответствии с фамильными законами Российского императорского дома на основании акта императора Кирилла Владимировича от 28 июля 1935 г. Развелся с И.П. Палей в 1936 г. Поддерживал тесные дружеские связи с лидером опереточной Всероссийской фашистской партии А.А. Вонсяцким. Оставил морганатическое потомство (в мужском поколении линия угасла); князь Никита Александрович в 1922 г. в Париже вступил в неравнородный брак с графиней М.И. Воронцовой-Дашковой. Некоторыми кругами эмиграции Никита выдвигался в качестве претендента на российский престол вопреки закону о престолонаследии. В 1932 г. написал письмо Кириллу Владимировичу с отказом ему подчиняться из-за несогласия с высочайшим Новогодним обращением 1932 г., содержащим осуждение не только коммунизма, но и капитализма. В дисциплинарном порядке был исключен из состава императорской фамилии, т.е. лишен всех династических прав, кроме неприкосновенного и неотъемлемого права престолонаследия. В силу этого не был в 1934 г. приглашен на свадьбу принца Георга Кентского с принцессой Мариной Греческой, а его поражение в правах нашло отражение в «Готском альманахе». Впоследствии написал покаянное письмо. 31 декабря 1934 г. подписал заявление: «Информации, появившиеся в русской печати и связанные с Моим именем, вынуждают меня заявить нижеследующее: 1) Я решительно осуждаю содержание брошюры, изданной г. Сычевым под заглавием “Законы о Престолонаследии в России”. 2) Я никогда не считал спорным вопрос о Престолонаследии и не мог отрицать прав на Престол Главы Российского Императорского Дома Великого Князя Кирилла Владимировича, Которому всецело подчиняюсь. Никита. 31 декабря 1934, г. Лондон». Был прощен и восстановлен в правах члена императорской фамилии. Впоследствии неоднократно менял свою политическую позицию. Не испрашивал дозволение на брак у главы Российского императорского дома и отказался оформить статус своей супруги и потомства в соответствии с фамильными законами Российского императорского дома на основании акта императора Кирилла Владимировича от 28 июля 1935 г. В 1950–1960-х гг. выступал с заявлениями, враждебными великому князю Владимиру Кирилловичу и его семье. В 1970 г. поддержал заявление князей Всеволода Иоанновича, Романа Петровича и Андрея Александровича, необоснованно оспаривающее законный статус великого князя Владимира Кирилловича и его семьи. Оставил морганатическое потомство (ныне полностью угасло); князь Дмитрий Александрович не подписал верноподданническое письмо на имя императора в изгнании Кирилла Владимировича, так как находился в Нью-Йорке, но, в отличие от своих братьев, поддерживал Кирилла Владимировича по убеждениям. В 1931 г. вступил в морганатический брак с графиней М.С. Голенищевой-Кутузовой. Испросил дозволение на брак у Кирилла Владимировича и на основании акта императора от 28 июля 1935 г. получил для супруги и дочери титул светлейших княгини и княжны Романовских-Кутузовых. Брак расторгнут в 1947 г. В 1935 г. с согласия Кирилла Владимировича вступил в Младоросскую партию. Был членом Совета императорского дома при великом князе Владимире Кирилловиче. Участвовал во Второй мировой войне на Британском королевском флоте. В 1954 г. в Лондоне вступил во второй морганатический брак с Ш. Чисхольм. Дозволение на этот брак у главы Российского императорского дома великого князя Владимира Кирилловича не испрашивал и титула для супруги не получал. В 1970 г. поддержал позицию, выраженную в заявлении князей императорской крови Всеволода Иоанновича, Романа Петровича и Андрея Александровича, необоснованно оспаривающем законный статус великого князя Владимира Кирилловича и его семьи. Принимал активное участие в создании и руководстве «Объединения рода Романовых». Единственная дочь от первого брака светлейшая княжна Н.Д. Романовская-Кутузова скончалась в 2001 г. Линия угасла; князь Ростислав Александрович в 1928 г. в Чикаго вступил в первый морганатический брак с княжной А.П. Голицыной. Брак расторгнут в 1944 г. Не испрашивал дозволение на брак у главы Российского императорского дома и отказался оформить статус своей супруги и потомства в соответствии с фамильными законами Российского императорского дома на основании акта императора Кирилла Владимировича от 28 июля 1935 г. В 1945 г. в Чикаго вступил во второй морганатический брак с Э. Бекер. Брак расторгнут в 1952 г. В 1954 г. в Чикаго вступил в третий морганатический брак с Я. фон Шаппюи. В 1970 г. поддержал заявление князей Всеволода Иоанновича, Романа Петровича и Андрея Александровича, оспаривающее законный статус великого князя Владимира Кирилловича и его семьи. Работал бухгалтером. Оставил морганатическое потомство от первых двух браков; князь Василий Александрович в 1931 г. в Нью-Йорке вступил в морганатический брак с княжной Н.А. Голицыной (от брака родилась единственная дочь). Не испрашивал дозволение на брак у главы Российского императорского дома и отказался оформить статус своей супруги и потомства в соответствии с фамильными законами Российского императорского дома на основании акта императора Кирилла Владимировича от 28 июля 1935 г. В 1970 г. поддержал позицию, выраженную в заявлении князей императорской крови Всеволода Иоанновича, Романа Петровича и Андрея Александровича, необоснованно оспаривающем законный статус великого князя Владимира Кирилловича и его семьи. В 1981–1989 гг. являлся прямым наследником великого князя Владимира Кирилловича. После смерти брата Андрея Александровича в 1981 г. возглавил «Объединение рода Романовых». В 1981 г., после рождения внука великого князя Владимира Кирилловича великого князя Георгия Михайловича, подписал заявление, необоснованно оспаривающее принадлежность августейшего новорожденного к Российскому императорскому дому. С кончиной князя Василия Александровича угасла последняя, помимо старшей линии, мужская линия Российского императорского дома, и прямой наследницей главы дома Романовых великого князя Владимира Кирилловича в силу ст. 30 Основных государственных законов Российской империи стала его дочь великая княгиня Мария Владимировна.

94 «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.). М., 2001. Т. 1. С. 293.

95 А остальные 15% являются республиканцами или ратуют за создание собственной государственности (украинские и прочие националисты, казачьи сепаратисты). Любопытно, что спустя 10 с лишним лет, в последний год жизни Кирилла Владимировича, незадолго перед резким и максимальным всплеском легитимистских настроений, последовавшим за восприятием прав и обязанностей главы Российского императорского дома молодым великим князем Владимиром Кирилловичем, в «непредрешенческих» кругах приводились такие цифры: Кирилла Владимировича поддерживали 30% эмиграции, 15% называли себя монархистами, но не были легитимистами, 10% являлись русскими националистами разных оттенков, но равнодушными или враждебными к монархии, 30% — украинскими и иными националистами (некоторые из которых были монархистами или признавали возможность союза с ними), 10% — казачьим движением (с заметной долей сепаратистов, но также и с большим количеством монархистов-легитимистов) и 5% — остальные группировки (За Русь Святую. Белград: Издание Лиги русских офицеров и солдат запаса за границей, 1937. С. 7–8). Эти данные не обоснованы научно и вряд ли вполне соответствуют действительности, но они позволяют проследить некую общую динамику: легитимистское движение осталось монолитным и, по крайней мере, удвоилось в процентном отношении, а «непредрешенцы» (монархисты нелегитимистских толков и националисты) измельчали и в большой мере растворились в движениях, имеющих очень мало общего и с решениями Рейхенгалльского съезда, и с Белой борьбой периода Гражданской войны, и с прочими программами и лозунгами «непредрешенчества» 1920-х гг.

96 Хотя и в их среде имели место разногласия и споры по идеологическим и тактическим вопросам.

97 См., напр.: Ильин И.А. Собрание сочинений. Дневник. Письма. Документы. (1903–1938). М.: Русская книга, 1999. С. 122, 162, 168, 221–222, 234 и др.

98 По данным Большой советской энциклопедии, на 1934 г. организованных и активно действующих легитимистов насчитывалось от 10 до 15 тысяч (БСЭ. Гл. ред. О.Ю. Шмидт. М.: ОГИЗ РСФСР, 1934. Т. 64. С. 168). Данные эти явно занижены, но и они показывают, что в масштабах эмиграции легитимисты обладали значительным общественно-политическим потенциалом.

99 СИЭ. Гл. ред. Е.М. Жуков. М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1965. Т. 8. С. 522.

100 БСЭ. Гл. ред. О.Ю. Шмидт. М.: ОГИЗ РСФСР, 1934. Т. 64. С. 166.

101 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М.: Триада-Х, 2001. С. 33–34; ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 457. Л. 6.

102 Этот анализ осведомителя относится к военной среде, но приблизительно такой же расклад наблюдался и в среде гражданских лиц, и в среде духовенства. Средний «служилый слой» русской эмиграции был гораздо восприимчивее к личности Кирилла Владимировича и провозглашаемым им идеям, чем верхушечная часть, не заинтересованная в признании наличия легитимного государя, которому необходимо так или иначе подчиняться, причем не по собственной воле и желанию, не из собственного понимания общественной пользы и личных интересов, а по закону.

103 Ильин И.А. Собрание сочинений. Дневник. Письма. Документы. (1903–1938). М.: Русская книга, 1999. С. 235.

104 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 1.

105 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М.: Триада-Х, 2001. С. 21; ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 246. Л. 46–49. Доклад кап. 1 ранга Г.Н. Чаплина на имя великого князя Кирилла Владимировича от 19 марта 1923 г.

106 В первом издании БСЭ недвусмысленно признавалось существование российского легитимизма как социально-политического течения русской эмиграции, тогда как в последующих изданиях стали приняты умолчание об этом и характеристика легитимизма преимущественно как зарубежного (главным образом, французского) явления. Противостояние «непредрешенчества» и легитимизма в русском зарубежье начало сводиться к конфликту между сторонниками Кирилла Владимировича и Николая Николаевича.

107 БСЭ. Гл. ред. О.Ю. Шмидт. М.: ОГИЗ РСФСР, 1934. Т. 64. С. 168.

108 Кирилл Владимирович был против реституции.

109 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М.: Триада-Х, 2001. С. 22; ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 246. Л. 46–49. Доклад кап. 1 ранга Г.Н. Чаплина на имя великого князя Кирилла Владимировича от 19 марта 1923 г.

110 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М.: Триада-Х, 2001. С. 357; ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 293. Л. 8–27. Агентурные сведения венской резидентуры Иностранного отдела ГПУ, декабрь 1923 г.

111 В 1920-е гг. — капитан 2-го ранга.

112 Граф Г.К. На службе императорскому дому России. 1917–1941. Воспоминания. СПб.: Изд-во БЛИЦ, 2004. С. 50.

113 Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 2. Несбывшиеся надежды… 1923 г. М.: Триада-Х, 2001. С. 21; ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 246. Л. 46–49. Доклад кап. 1 ранга Г.Н. Чаплина на имя великого князя Кирилла Владимировича от 19 марта 1923 г.

114 Любопытный материал представлен, например, в мемуарах Ф.Т. Фомина «Записки старого чекиста». Одна из глав этой книги называется «Манифест “царя Кирилла”» (Фомин Ф.Т. Записки старого чекиста. 2-е изд., испр. и доп. М.: ИПЛ, 1964. С. 189–194). Ф.Т. Фомин, очевидно, следуя данным ему установкам, сообщает много заведомо недостоверных вещей. Достаточно упомянуть, что распространение манифеста от 31 августа/13 сентября 1924 г. он приписывает РОВСу — организации, этот манифест не признавшей и до 1938 года находившейся в жесткой оппозиции легитимистам. Но Ф.Т. Фомин признает факт, что манифест Кирилла Владимировича дошел до части советских граждан и что в 1920–1930-е гг. в СССР проникали другие обращения императора в изгнании и его портреты, легитимистские листовки и пропагандистские письма частным лицам. В рассказе есть ссылки на реальных лиц и на пути и способы подпольной пересылки легитимистских материалов (упомянуты манифест 13 сентября 1924 г., а также обращения «К русскому народу» и «К русскому воинству» от 8 августа 1922 г. и портреты Кирилла Владимировича) через границу. «Как-то начальник Псковского погранотряда Д.М. Давыдов доложил мне, что по пути следования поезда из Прибалтики в большом количестве были разбросаны открытки с портретом “царя Кирилла” и его манифестом. На другой день такое же сообщение я получаю от начальника Островского погранотряда И.Я. Ильина» (Там же. С. 190). Ввозились материалы проводниками из Эстонии и Латвии. Также по свидетельству Ф.Т. Фомина, практиковалась присылка по почте на адреса из дореволюционных справочников «Вся Россия», «Вся Москва», «Весь Петроград». Среди лиц, будто бы получивших манифест по почте, упоминаются врач-терапевт профессор Шварц, председатель Ленинградского областного Осоавиахима бывший полковник императорской армии В.И. Шорин и академик И.П. Павлов.

115 Достаточно красноречивым свидетельством этого является глава XIV романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», написанного в 1927 г. и с тех пор выдержавшего огромное количество изданий. Главный герой — жулик О. Бендер с помощью опустившегося бывшего уездного предводителя дворянства И. Воробьянинова выманивает деньги у представителей «старого мира» г. Старгорода, вовлекая их в фиктивную подпольную монархическую организацию «Союз меча и орала». Начиная свою аферу, О. Бендер спрашивает одну из жертв мошенничества — В. Полесова: «Вы, надеюсь, кирилловец?», на что тот отвечает: «Так точно!» и «вытягивается в струну». Далее, О. Бендер рассказывает подруге молодости И.М. Воробьянинова Елене Станиславовне Боур о том, кем в настоящее время якобы является ее возлюбленный: «Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это — гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору». То же самое он повторяет на «тайном собрании» остальным прежним «лучшим людям города». У дворян и купцов не возникает вопроса, к какому императору приближен Воробьянинов. Все понимают, что речь идет о Кирилле Владимировиче. Но, что гораздо более интересно, это не требует расшифровки и для читателей романа, в основной своей массе вовсе не принадлежащих к «эксплуататорским классам». Они также прекрасно понимают, кто такие «кирилловцы» и к какому императору мог бы быть приближен Ипполит Матвеевич, если бы он действительно прибыл из-за границы с тайной миссией.

116 Как в период блюстительства, так, тем более, по мере его развития и распространения.

117 Благодаря составителю проекта князю Д.П. Голицыну-Муравлину.

118 По типу: «За Веру, Царя и Отечество».

119 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 1. Воззвание Блюстителя государева престола великого князя Кирилла Владимировича к русскому народу с покаянием и призывом к объединению на основе традиционных российских ценностей. Листовка, изданная типографским способом. Канны, 2/ 15 апреля 1923 г.

120 После того, как выяснилось, что подобное двоевластие пагубно сказывается на результатах работы, порождает несогласованность в действиях и даже конфликты, приказом № 16 от 6 сентября 1925 г. гражданское и военное представительства были «объединены в одном лице».

121 Его проникнутые самовосхвалением и мизантропией мемуары (Епанчин Н.А. На службе трех императоров. М., 1996) являются весьма своеобразным источником, демонстрирующим внутренний мир некоторых представителей истеблишмента Российской империи.

122 Перебравшегося из Берлина в Мюнхен после подписания в апреле 1922 г. советско-германского договора в Раппало.

123 Выходила в г. Нови сад в 1923–1925 гг. под редакцией К. Хаджи.

124 Выходила в Нью-Йорке в 1922–1925 гг., издавалась союзом «Единство Руси».

125 ГАРФ. Ф. 5763. Оп. 1. Д. 11. Л. 126.

126 Сборник высочайших актов и исторических материалов. Ко дню годовщины издания Его Императорским Величеством Государем Императором Кириллом I Манифеста 31 Августа 1924 г. София: Издание Представительства Его Императорского Величества в Царстве Болгарском, 1925. С. 34–35.

127 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 1; Обращение Блюстителя государева престола великого князя Кирилла Владимировича «Ко всем верным русским подданным, находящимся за границей» с призывом к объединению на основе легитимизма. Машинопись. Ницца, 23 марта/ 5 апреля 1924 г.

128 Новое время. 1924. 22 апреля. № 897.

129 Там же. 30 апреля. № 903.

130 Положение о Корпусе офицеров Императорских Армии и Флота // Правое дело (Нью-Йорк). 1924. 31 мая. № 96.

131 Именно так адмирал А.В. Колчак именуется в Положении о Корпусе, хотя сам именовал себя «Верховным правителем».

132 История дипломатии/ Под ред. В.П. Потемкина. М.: ОГИЗ, 1945. Т. 3. С. 293.

133 Сборник высочайших актов и исторических материалов. Ко дню годовщины издания Его Императорским Величеством Государем Императором Кириллом I Манифеста 31 Августа 1924 г. София: Издание Представительства Его Императорского Величества в Царстве Болгарском, 1925. С. 4–43.

134 Аналогично, например, древнерусская иконопись не утратила своей истинной духовной, исторической культурной и материальной ценности в тот период, когда ее варварски уничтожали или распродавали за бесценок в период антирелигиозных гонений, и исследователь этой иконописи, оценивая ее, не может быть связан преходящими временными обстоятельствами. Икона письма Андрея Рублева имеет одинаковую ценность и в костре, и в хлеву, и в частной коллекции, и в музее, и в храме, независимо от чьего бы то ни было отношения.

135 Например, Карл II (Англия), Людовик XVIII, Генрих V (Франция), Кирилл I (Россия), Отто I (Австро-Венгрия), Лека I (Албания).

136 Например, положение династий в странах с коммунистическими режимами; положение религиозных организаций в Албании в период «тотального атеизма» 1969–1991.

137 В каноническое право Церкви, в династическое законодательство царственных домов.

138 Сборник высочайших актов и исторических материалов. Ко дню годовщины издания Его Императорским Величеством Государем Императором Кириллом I Манифеста 31 Августа 1924 г. София: Издание Представительства Его Императорского Величества в Царстве Болгарском, 1925. С. 43–44.

139 Кроме того, это было неверно и по сути. Термин «претендент» подразумевает возможность наличия других «претендентов» с приблизительно равными правами, чего не допускает российский закон о престолонаследии.

140 Данные рассуждения привязаны к конкретной политической обстановке ожидания скорого падения власти большевиков. Когда взгляды на перспективы ликвидации коммунизма и восстановление монархии станут более реалистичными, титул главы Российского императорского дома будет признан оптимальным, и именно его примет сын Кирилла Владимировича Владимир Кириллович, наследовавший отцу в 1938 г. Однако если бы Кирилл Владимирович в 1924 г. не принял императорский титул, действительно, в общественном сознании не возникло бы полной ясности, что другого императора, кроме главы династии Романовых, по закону быть не может.

141 Граф Г.К. На службе императорскому дому России. 1917—1941. Воспоминания. СПб.: Изд-во БЛИЦ, 2004. С. 93.

142 «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметьев — В.А. Маклаков. Переписка. 1919–1951. В 3 т. Т. 3. Июнь 1923 — февраль 1951 / Под ред. О. Будницкого. М.: РОСПЭН, 2002. С. 180. Письмо В.А. Маклакова Б.А. Бахметьеву из Парижа, 1 мая 1924 г.

143 Почему вожди тихоновщины не пошли на Собор Российской Православной Церкви 1 октября 1925. Вятка, 1925. С. 4; Цыпин В., прот. Учебник для православных духовных семинарий. М., 1994. С. 75–76.

144 Деяния Священного собора Православной Российской церкви 1917–1918 гг. Т. 9. Деяния 118–136. Деяние 130. М.: ГАРФ — Новоспасский монастырь, 2000. С. 150–151.

145 В том числе свидетельство о смерти императора Николая II (Романова Николая Александровича) выдано Центральным отделом ЗАГС Санкт-Петербурга 10 июля 1996 г. (дата смерти — 17 июля 1918 г., место смерти — г. Екатеринбург, причина смерти — расстрел), свидетельство о смерти наследника цесаревича и великого князя Алексея Николаевича (Романова Алексея Николаевича) выдано Центральным отделом ЗАГС Санкт-Петербурга 10 октября 1997 г. (дата смерти — 17 июля 1918 г., место смерти — г. Екатеринбург, причина смерти — расстрел), а великого князя Михаила Александровича (Романова Михаила Александровича) выдано Центральным отделом ЗАГС Санкт-Петербурга 9 апреля 1999 г. (дата смерти — 13 июня 1918 г., место смерти — г. Пермь, причина смерти — расстрел).

146 Как писал в 1929 г. митрополит Антоний (Храповицкий): «Не спеша заявил о Своей обязанности принять Царскую власть Великий Князь Кирилл Владимирович, но выждал время, когда доподлинно узнал о кончине Царя Николая II, Его Сына и Его Брата и тогда только объявил Свой манифест» (Царский вестник. № 63. 1929. 14 (27) октября (Югославия) ).

147 АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д. 1.

148 Окончательное установление этой траурной даты, ставшее вехой на пути к будущей канонизации царской семьи, произойдет 28 июня/11 июля 1929 г., когда во время пребывания митрополита Антония в Сен-Бриаке Кирилл Владимирович подпишет вместе с митрополитом акт, провозглашающий 4/17 июля «Днем всеобщей скорби русских людей» (АРИД. Ф. 8. Оп. 1. Д.1).

149 Сборник высочайших актов и исторических материалов. Ко дню годовщины издания Его Императорским Величеством Государем Императором Кириллом I Манифеста 31 Августа 1924 г. София: Издание Представительства Его Императорского Величества в Царстве Болгарском, 1925. С. 49.

Автор:  А.Н. Закатов, .