Все документы темы  


Письма Ш. Боше из Крыма

Д.В. Орехов, Таврический национальный университет им. В.И.Вернадского
<br />
Перевод с французского языка, подготовка текста и вступительная статья Д.В. Орехова.
<br />
<i>Памяти моей учительницы французского языка Левановой Тамары Ивановны посвящаю</i>
<br />

<br />
События Крымской войны до конца дней остались в памяти как наших ее участников, так и неприятельских. Поэтому воины обеих сторон хотели рассказать о событиях войны, о себе, своих главнокомандующих, друзьях по оружию, о сражениях, в которых участвовали. Представим, как какой-нибудь солдат или офицер, будь он в окопе, госпитале, штабе или своей палатке, находил время написать письмо близкому человеку, запечатлеть события последних нескольких дней в дневнике. После войны эти письменные источники представляют особую ценность. Хоть это не документы, передающие нам ход военных событий, но это откровенные личные письма, дневники или воспоминания, повествующие «живую» историю. Многим участникам удалось опубликовать свои труды. Так и появилась на свет (в Париже, в издательстве Кальманна Леви) книга участника Крымской экспедиции француза Шарля Боше «Крымские письма» («Lettres de Crimee») — в 1877 г., через двадцать лет после Крымской войны. Автор опубликовал ее по случаю новых военных событий на Востоке, предупреждая человечество не повторить ошибку 1853—1856 годов.
<br />

<br />
Выявление и перевод иностранных источников об осаде Севастополя представляется важным аспектом изучения ее истории. К сожалению, иностранные источники переводились и переводятся очень мало. По утверждению историков, в XX в. не было переведено полностью ни одного текста. Лишь в 2003 г. в рамках республиканских мероприятий, посвященных приближению 150-летия войны, была издана книга В.В. Орехова «Французская армия у стен Севастополя: 1854—1856 гг.» — с переводом трех франкоязычных источников.
<br />

<br />
Предлагая сегодня нашему читателю первый перевод книги Ш. Боше на русский язык, обращаем внимание, что книга представляет собой не воспоминания, где следует делать поправку на аберрацию памяти. Она состоит из 25 севастопольских писем Шарля Боше близкому другу барону Сейеру, образующих, соответственно, 25 глав с постраничными примечаниями. В книгу включены также краткие авторские дополнения о послевоенной судьбе оставшихся в живых офицеров и некоторые исторические документы. Письма охватывают период с начала весны 1855 г. до 4 октября 1855 г., когда автор из Севастополя возвращается наконец в Париж. В предисловии Боше говорит: «Эти письма, которые точно отражали тревоги, надежды, страсти французов, были написаны под впечатлением наиболее волнующих и трагических событий без всякой мысли предложить их однажды публике». Автору было важно напомнить о тех «славных, но временно угасших» днях. Но, как оказывается, слава в его понимании ассоциируется прежде всего с «честью» и «великодушием». Читатель узнает из его писем о жизни французской армии, настроениях французов в тяжелые месяцы осады города, об их отношении к войне, о подробностях быта, о ходе боев — с точки зрения французского офицера. О себе и тем более о своих военных заслугах автор почти ничего не рассказывает. И все же его благородный образ достаточно отчетливо высвечивается в книге. Нам удалось разыскать о нем некоторые сведения.
<br />

<br />
Шарль-Филипп Боше (27.11.1816—14.04.1908) — французский офицер и писатель. В 1838 г. вышел из военной школы Сен-Сира в пехоту; принадлежал к штабу генерала Эймара, командующего Лионской армией, затем отправился на кампанию в Алжир адъютантом Ля Морисьера. Принимал участие в экспедициях на Шершель, Музайа, Медеа и, возвратившись в Мец, принадлежал к штабу генерала Ашара. Вернувшись в Алжир с 5-м батальоном стрелков, участвовал в осаде Заатча (1849), отличился на взятии Нара (1850) и по возвращении готовился стать адъютантом Наполеона III. Его назначение было уже подписано, когда появился декрет о конфискации имущества Орлеанской семьи. Боше посчитал своим долгом отказаться от сделанного ему предложения. Был капитаном в течение двух лет, награжден в 1853 г.; принимал участие в Крымской войне при штабе генерала Канробера, затем Боске.
<br />

<br />
Уже в 1851 г. он выпустил в свет в «Revue des Deux Mondes» описание осады Заатча, в 1857 г. опубликовал другую статью о взятии Нара. В 1897 г. собрал в одном томе «Военные письма и рассказы: Африка и Восточная армия» («Lettres et Récits militaires: Afrique et Armée d’Orient») — наибольшую часть его корреспонденции, адресованной семье, а также Канроберу, Бужо, герцогу д’Омалю, генералу Флёри и др. Произведение было награждено французской Академией.
<br />

<br />
Шарль Боше оставался более пятидесяти лет одним из наиболее представительных типов парижского общества. Старейшина оперных абонентов, завсегдатай кулис, которые он посещал с 1851 г. и куда посчитал своим долгом ввести влиятельных людей и заезжих властелинов, он хвалился, например, тем, что заставил маршала Бужо вести репетицию балетной труппы. Он оставил «Воспоминания» («Mémoires»), которые являются жизненной картиной Парижа второй половины XIX в. Умер в Париже 14 апреля 1908 г.
<br />

<br />
Конечно, нам дороги и интересны воспоминания или письма простого солдата, которому есть что рассказать о солдатской военной жизни. Но также большой интерес представляет описание командующих армиями, их отношений друг к другу. Не солдат и далеко не всякий офицер мог быть настолько приближен к известным военным личностям, насколько приближен был Шарль Боше. Он служил в штабе французского главнокомандующего генерала Канробера, пользовался его особым доверием; а когда должность Канробера занял генерал Боске, Боше и у него вызвал симпатию и расположение. Часто Боше приглашают на обед английский главнокомандующий лорд Раглан и генералиссимус турецких войск Омер-Паша. Все, как утверждал автор, обходились с ним с особой почтительностью. Конечно, он не забывает написать обо всех этих знаменитостях, предоставляя читателю какие-то новые детали, характеризующие их внешность, поведение, отношения к врагу, к войне, друг к другу.
<br />

<br />
Богатая событийной стратегической информацией, подробностями о пребывании французской, английской, турецкой и сардинской армий в Крыму, которые, в силу своего особого положения, Боше знал лучше остальных, книга ценна еще и своей антивоенной направленностью. Преуспевающий штабной офицер и, казалось бы, защищенный от опасностей и тягот войны, он, однако, не прячется под крышей штаба и считает делом чести, как и его кумир Канробер, рисковать и жить так, как живут и рискуют солдаты его армии. Ни одно описание боя (а их в книге множество) не обходится без перечисления понесенных утрат, причем в той же мере, как и своих, ему жаль противников, русских. Осажденные вызывают его восхищение и уважение отчаянным сопротивлением, и он, в отличие от многих, слабо верил, что Севастополь вообще будет взят приступом, а если и будет взят, вряд ли его удастся удержать. Ему жаль разрушенного города — великолепной крепости, на восстановление которой, ему кажется, уйдет полвека. Ему понятны трагедия и «разочарование побежденной армии, которая сражается в отступлении, ночью, безмолвная, подавленная печалью, усталостью, болью и грустью, у которой, вместо триумфа — поражение в качестве вознаграждения за столько жертв, принесенных родине». «Если бы мы не должны были думать и говорить по-солдатски, какие мысли возникли бы о войне и ее авторах!» — с горечью пишет Боше.
<br />

<br />
Любопытно прочитать об отношениях французов с союзниками и с врагом. Вообще, как и многие французские офицеры и солдаты, Боше недолюбливал англичан. Он часто пишет об их бездействии, об английском главнокомандующем лорде Раглане, который в стратегической активности сильно уступал генералу Канроберу; о том, что англичане задерживают действия французов и менее их опытны в искусстве осад; что английская армия, ему кажется, «не делает великих дел, но также создает мало шума»: «Солдаты заняты лишь стиркой белья и приготовлением еды; офицеры скачут на лошадках повсюду и во всех направлениях. Глядя на них, можно сказать, что они воюют как непрофессионалы, ради своей забавы». А вот о русских у автора мнение гораздо выгоднее. Рефреном проходит в книге мысль о взаимном уважении французов и русских. Так, Боше нашел в госпитале знакомого офицера, лежащего рядом с русским. Оба и в одном бою были ранены в грудь, теперь они стали очень хорошими друзьями. Боше, ненавидевший предателей, с удовольствием примечал, что не встречал русских перебежчиков, разве что польских. Такое отношение к врагу свидетельствует об объективности автора. Боше, например, готов признать, что «вылазка» русских в ночь на 23 марта 1855 г. была «очень смелой и прекрасно скомбинированной», что город с «пятьюдесятью тысячами неустрашимыми защитниками под храбрым командованием, невозможно взять так легко». Офицер русских инженерных войск Тотлебен, по словам автора, «человек незаурядный», управляет войсками «замечательным образом»: «Он олицетворяет оборону, он ее душа и вдохновение. Он работает против нас, а в нашем лагере говорят только о нем».
<br />

<br />
Пройдя не одну войну, Шарль Боше заставляет задуматься о важнейшей проблеме всего человечества — о проблеме войны и мира. Жизнь, а еще более смерть людей на войне убедили его, что военные действия — решения политиков, уверяющих, что война ведется ради последующего мира. Но ведь не политики идут сражаться и погибать! Идут обыкновенные люди — солдаты, вовсе не желающие войны. Зачем же она, спрашивает Боше, если обе стороны не желают быть врагами друг другу. И сам же отвечает, что таким образом в 1853—1856 гг. правительство решало Восточный вопрос, который между тем и в 1870-е остался не только не решенным, но и еще более запутанным. А сколько крови пролилось, сколько жертв с обеих сторон!.. Только гуманность способна «подсказать» политикам «согласительный мир», который сохранил бы жизни тысяч и тысяч людей.
<br />

<br />
<b>Крымские письма</b>
<br />
<b>Воспоминания о войне Шарля Боше, Париж, 1877</b>
<br />

<br />
<b>Предисловие</b>
<br />
Важные события, которые разворачиваются на Западе, усиливают актуальность нашей Крымской войны. Столь оправданный успех книги, только что опубликованной г. Камилем Руссе, является этому верным доказательством. Я же посчитал, что реклама, данная моим письмам, написанным у стен осажденного Севастополя, не будет ни безынтересна, ни безосновательна. Особенно я хотел, что и сделал в другие времена, выделить качества, достоинства, подвиги нашей армии и великих людей, которые командовали ею. Мои письма смогут внушить надежду, что дни, о коих они напоминают, славные, но временно угасшие в памяти, засияют новым блеском.
<br />

<br />
Эти письма, точно отразившие тревоги, надежды, страсти французов, писались под впечатлением самых волнующих и трагических событий без всякой мысли предложить их однажды публике. Если они часто представляют характер желчной критики и едкости против наших союзников в этой войне, особенно против англичан, следует в этом видеть только естественный результат наших страданий, разочарований и иногда неудач. С нашей победой, обеспеченной взятием Севастополя, отношения между двумя армиями восстановили характер совершенной сердечности. Чувства, выраженные в этой интимной корреспонденции, могли бы быть приглушены: мои письма, пересмотренные и исправленные таким образом, могли бы утратить те черты импровизации и правдивости, которые я сохранил.
<br />

<br />
Они будут служить, еще и озаряя настоящее прошлым. Сведения о достоинстве армий, которые участвовали в схватках, позволят составить понятие, сможет ли Турция, предоставленная сама себе, долго сопротивляться своим могущественным захватчикам, и способны ли бесплодные результаты стольких жертв, принесенных помощниками этой слабой империи, содействовать новым вмешательствам.
<br />

<br />
И последнее: эти письма, которые были отданы мне после моего возвращения из Крыма, были написаны лишь для малого кружка близких и родственников. Я их адресовал прямо барону Сейеру, столь отличающемуся возвышенностью ума и чувствами истинно французскими, чтобы он получал далекие откровения друга.
<br />

<br />
<b>Крымские письма</b>
<br />
<b>Из штаб-квартиры под Севастополем. Март 1855.</b>
<br />
За несколько дней погода весьма улучшилась, и все предсказывает возобновление военных действий с концом суровой зимы. Я предвижу, что они будут иметь характер ожесточенности особой, не виданной до сей поры в этой осаде. Нужно ли сочувствовать, нужно ли завидовать тем, кто должен при этом испытать жестокие страдания?
<br />

<br />
Наша армия находится сегодня на неприступной позиции. У нас восемьдесят тысяч человек, чтобы противостоять русским. Часть города Севастополя может быть взята; но чтобы окружить и захватить север, нужно бы еще шестьдесят тысяч человек. Трудность — в содержании столь многочисленных армий. Для ста пятидесяти тысяч человек в Крыму нужно триста других в резерве, и в то же время мы ничего не можем делать в Европе. Вот как распределен наш личный состав в течение нескольких месяцев с начала войны: треть — умирает; треть — возвращается во Францию по ранению или болезни; последняя треть остается. В конце года армия, состоявшая из ста тысяч человек, запросила вдвое больше. Никогда экспедиция не будет стоить такой крови и таких денег. Если бы еще результаты могли оправдать подобные жертвы!
<br />

<br />
Дух армии отменный. Это будет гордостью генерала Канробера — сохранить его таким в течение тяжелых испытаний зимы. С такими заместителями, как Пелисье, Боске, он может сегодня предпринять все. Солдаты, изнуренные вынужденным бездействием, просят только сражения. Мы бы продвинулись больше, если бы англичане были готовы; но, пребывая в унынии, апатии и далекие от того, чтобы нам содействовать, они парализуют наши усилия. Мы даже не можем получить от них никакой информации о ресурсах, которыми они располагают. Это большое неудобство, когда у союзников два разных командующих. Командующий французской армией на самом деле имеет некоторый перевес в решениях, который ему дают численное превосходство его войск, опыт военных дел и особенно доверие, которое он сумел внушить лорду Раглану; но это не компенсирует недостатка единства. Тем не менее уметь поддерживать совершенную гармонию между двумя командованиями, несмотря на расхождение во мнениях, будет считаться одним из великих успехов нашего главнокомандующего.
<br />

<br />
Штаб Канробера очень хорошо организован. У нас есть генерал Трошю, самый молодой в своем звании в нашей армии — живой и блестящий ум, неутомимый работник, делающий в одиночку больше работы, чем все другие офицеры штаб-квартиры, бывший адъютант знаменитого маршала Бужо, признательность которого он любит вспоминать в дружеских беседах; подполковники де Корнели и Вобер де Женли, благовоспитанные люди приятнейшего обхождения. Герцог де Дино, добившийся разрешения служить в этой кампании, и г-н де Молен, известный своими сочинениями в «Revue de Deux-Mondes», также принадлежат к штабу. Общие воспоминания о Париже, преданность, особенно посвященная главнокомандующему, объединили нас. Именно в палатке герцога мы собираемся почти каждый день, особенно к приезду курьера из Франции. Здесь мы делимся нашими новостями. Наиболее интересны те, которые передает своему сыну герцогиня де Саган о политике кабинетов Европы; те, что я получаю со своей стороны, пополняют наши сведения, они приносят ободрения и пожелания, часто полезные командованию.
<br />

<br />
Представители Англии в нашем штабе: генерал Роуз, министр в Константинополе в то время, когда дипломатические происшествия привели нас к войне, типичный английский офицер — характер стойкий, честный, энергичный, не отчаивающийся ничем, внушающий доверие всем окружающим и говорящий «да» на все то, что говорится, но очень хорошо знающий то, что думается (предприимчивый, решительный, если бы он был командующим английской армией, мы бы понимали друг друга во всех отношениях); майор Фоллей, капитан Кларемон, очень симпатичные французам, особенно капитан Кларемон, который говорит, что удивительно, на нашем языке и оказывает очень большие услуги.
<br />

<br />
Принимают пищу они вместе, в большой палатке арабского командира, она — славный сувенир наших африканских войн, который оставил маршал Сент-Арно своему наследнику. Почти всегда здесь присутствуют приглашенные в штаб-квартиру по заданию или по служебным делам. Вчера мы обедали с полковником Паёлем — главой штаба кавалерии, веселость разума и любезность которого контрастируют с угрюмой и очень скучающей внешностью.
<br />

<br />
Стол скромен, я мог бы сказать, отвратителен. Генерал Канробер, сама скромность и простота, проведя всю свою жизнь в Африке, не смог бы ничего понять в тонкостях кухни. Далее мы наслаждаемся нашей беседой, более привлекательной и оживленной.
<br />

<br />
С херсонесского плато наша штаб-квартира имеет достаточно плачевный вид. Находящаяся на почве без растительности, которую втаптывают в топкую и вязкую грязь, она состоит из нескольких палаток и дощатых бараков, наполовину разрушенных дождями и зимними снегами. Видны выходящие из этих диких жилищ офицеры в мундирах, украшенных золотыми галунами и вышивками, что является единственным контрастом. Главнокомандующий не выбрал себе более достойного жилища для своего высокого положения. Строгий к самому себе, будто не главнокомандующий, он спит и работает в обыкновенной солдатской палатке.
<br />

<br />
<b>II</b>
<br />
<b>24 марта.</b>
<br />
Позапрошлой ночью у нас была вылазка русских, очень смелая и прекрасно скомбинированная, против наших оборонительных сооружений справа, со стороны Зеленого холма. Это, конечно, самая сильная атака, которой мы только подвергались с самого Инкермана. Их было от семи до восьми тысяч под командованием Хрулева. Наши караульные войска не особенно их ожидали оттуда. Траншеи, внезапно занятые этими неустрашимыми нападающими, были театром наиболее кровопролитной рукопашной схватки. Наше энергичное сопротивление отбило охоту к бою у противника, который отступил с очень большими потерями.
<br />

<br />
Сегодня было перемирие на несколько часов, чтобы похоронить мертвых. Насчитывалось, по меньшей мере, шестьсот трупов на земле. Офицеры и унтер-офицеры войск, участвовавших в бою с обеих сторон, с людьми в наряде идут опознавать трупы и приказывают относить своих. Это грустное зрелище. Эти жертвы войны большей частью страшно изуродованы; часто у них почти отсутствует голова, рука или нога. Какие впечатления у тех, кто видел их накануне полными жизни и здоровья!
<br />

<br />
В течение этой грустной церемонии французские и русские офицеры, которые здесь находились в достаточно большом количестве, наконец, приблизились и обменялись словами вежливости, крепко пожимая друг другу руки. С двух сторон желали конца войны, которая знакомила две армии, довольно-таки симпатичные одна другой.
<br />

<br />
Вражеский офицер перешел на нашу сторону; но было смягчающее обстоятельство для чести русской армии: это – поляк. Он нам сообщил о скором прибытии подкреплений для осажденных и о приходе сильной гвардейской дивизии.
<br />

<br />
Мы живем среди груд трупов; на каждом шагу встречаем на земле мертвых лошадей или останки животных. Только что присыпали небольшим количеством земли кучи трупов, нагроможденных вперемешку после инкерманского кровопролитного дня. С этой стороны — страшный очаг инфекции, который может нам принести холеру в жаркую погоду. В Константинополе была заказана известь, чтобы предохраниться, насколько возможно, но уже поздно.
<br />

<br />
Идут разговоры о приезде императора.
<br />

<br />
Генералы Канробер и Ньель написали в Париж, чтобы отсоветовать этот проект. Присутствие монарха, который вовсе не путешествует без шума, принесет большое беспокойство и стеснение в наши военные операции. С другой стороны, эта новость встревожила оттоманское правительство и английского посла больше, чем кого-либо. Наша манера действовать и управлять в Константинополе заставляет о многом задуматься. Здесь возможно размещаться более мастерски, чем мы это делаем, захватывая все важные кварталы города, пристани, порт, улицы, базары, гостиницы и т. д. Повсюду видны только французы, которые ведут себя здесь так же, как дома. Я должен сказать, что если у нас нет Севастополя, то у нас есть Константинополь, и это уже что-то.
<br />

<br />
Г-н Ньель, у которого ответственная миссия, остается окончательно в Крыму. Его роль, достаточно серьезная, хотя совершенно неопределенная, состоит в том, чтобы следить за всем весьма тщательно и отчитываться прямо перед французским правительством. Главнокомандующий, который выше всех чувств соперничества и зависти, полон предусмотрительности и вежливости, хорошо принимает адъютанта императора, проявляет самое великодушное гостеприимство, сажает за свой стол всегда по правую руку. Этот гость, впрочем, очень благовоспитанный, легко посчитал бы себя выше того, кто его принимает; говорит он с уверенностью. Это дух абсолютный, холодный, суровый, но, я думаю, превосходный. Он выражается легко, ясно, но без оригинальности и шарма. После маршала Вайана он считается первым офицером наших инженерных войск
<br />

<br />
В остальном он приятен мне; он спросил с интересом о новостях моих и г-на с г-жой Делессеров, умоляя меня напомнить им о нем, что я и делаю здесь, присоединяя к сему мои самые нежные приветствия.
<br />

<br />
<b>III</b>
<br />
<b>29 марта 1855.</b>
<br />
Южная часть города Севастополя — объект наших атак — делится на две очень непохожие части, разделенные военным портом, протянувшимся между ними. Левая, по отношению к нам, включает: Мачтовый бастион, бастион Центральный с зубчатой стеной, возвышающейся над грозными батареями и укреплениями, и тянущиеся от берега укрепления Карантинного форта. Правая, имеющая свои военные сооружения, казармы, арсеналы и доки, защищена знаменитой Малаховой башней — глиняным укреплением в форме башни, связанным с главной системой обороны, передовым постом которой является Зеленый холм.
<br />

<br />
К несчастью, для успеха наших операций англичане, менее многочисленные и менее опытные, нежели мы, в искусстве осад, вначале наступали со своей стороны на правый фланг перед Малаховой башней. Начиная с первых дней, мы обязаны были им помогать, а теперь мы их почти полностью заменяем. Не будь этого обстоятельства, наибольшая работа была бы почти закончена.
<br />

<br />
Наши работы с левой стороны сильно продвинулись. Я считаю, что здесь мы сильны и могли бы успешно начать огонь. Теперь будем ли мы штурмовать частично или подождем, когда приблизятся наши атакующие линии справа для главного и решающего дела, — этого я сказать не могу. Так или иначе, не стоит мечтать, что мы станем хозяевами Севастополя очень скоро. Пока не может быть и речи о взятии северных фортов, находящихся на другом берегу бухты.
<br />

<br />
Защитные сооружения крепости или укрепленных лагерей, что мы атаковали, прекрасны; более того, они минированы: атаковать их нам также будет стоить дорого. Осажденные работают для своей обороны без остановки. Офицер инженерных войск Тотлебен, который ими управляет замечательным образом, человек незаурядный. Он олицетворяет оборону, он ее душа и вдохновение. Он работает против нас, а в нашем лагере говорят только о нем. Какой престиж должен он иметь среди тех, для кого он является наиболее солидной опорой!
<br />

<br />
Русские значительно превосходят нас. Мы слишком пренебрегали их силами. Мы, наверное, надеялись увидеть, как стены Севастополя падут, подобно стенам Жерико, под грохот наших фанфар. Город, снабженный восемьюстами стволами орудий, громоздящимися друг на друге, с пятьюдесятью тысячами неустрашимыми защитниками под храбрым командованием, невозможно взять так легко. Не нужно удивляться в Париже, самом умном городе, ни вынужденным задержкам осады, ни осторожности того, кто ею руководит.
<br />

<br />
У нашей армии есть настроение, терпение, безропотность, которые выше всякого восхищения. Особенно великолепны солдаты, которые ничего не выигрывают, но теряют жизнь. В армиях обязательно присутствует сверхъестественная сила, проявляющаяся душами и заставляющая принять без жалоб и страха испытания и опасности: это — воинская честь, которая рождается в военной жизни, как универсальные моральные принципы рождаются в становлении и существовании общества.
<br />

<br />
Главнокомандующий сумел укрепить эти военные достоинства примерами, которые он сам преподносит своим командованием. Каждый день он осматривает окопы, где он сближается с солдатом, обнаруживает к нему истинный интерес, поднимает его настроение, поощряет его. Уже его присутствие среди работ в наиболее опасных местах обладает величайшим эффектом. К концу дня он не забывает отправиться в госпитали, чтобы навестить раненых, ободрить их, пообещать им вознаграждения, и с помощью тысяч внимательных забот помогает им переносить страдания. Эти человеческие чувства небесполезны для того, кто их внушает: популярность, которой он пользуется здесь и которая будет его сопровождать повсюду, преумножается и облегчает ему повседневные обязанности. А сколько обязанностей в управлении стотысячной армией перед лицом неприятеля! Нет общественной ответственности, которая требует столько же разума, деятельности, самоотверженности.
<br />

<br />
В качестве развлечения у нас есть ночной ужин. Остается достаточно времени посидеть за столом… Вечера длинные, и невозможно их лучше проводить, чем в беседах о дневных происшествиях. Генерал Канробер умеет нас очаровать разнообразием своих рассказов; его речь живая, легкая, его память замечательна. Он подробно знает историю наших африканских войн со взятия Константина до осады Заатха. Часто темой его бесед является достопочтенный маршал Бужо. Его бывший адъютант Трошю присоединяет к этим рассказам то, что знает сам об этой военной жизни, столь популярной в нашей армии. Генерал Ньель, более холодный, более церемонный, рассказывает нам об осаде Рима, где он отличился как офицер инженерных войск. Генерал Роуз увлеченно слушает и проявляет самый живой интерес ко всему, о чем говорится.
<br />

<br />
Позавчера во время пиршества в качестве исключения нам подали кусок великолепной копченой говядины, подаренной королевой Англии, с портвейном. Это внимание нас очень тронуло. Среди приглашенных за нашим столом — бывший полковник иностранного легиона г-н Базен, которого я знал еще в Африке и которого нашел здесь бригадным генералом.
<br />

<br />
После атаки русских 23 числа сего месяца были лишь незначительные вылазки; однако враг продолжает стрелять днем и ночью невыносимым образом. Он нам калечит и убивает много людей. Только что одно из ядер смертельно поразило одним разом капитана артиллерии с его лейтенантом. Часы, тянущиеся слишком медленно, уничтожают наших несчастных солдат без перерыва и пощады.
<br />

<br />
<b>IV
  <br />
14 апреля.</b>
<br />
После конференции у лорда Раглана, где находились генерал Канробер, адмиралы сэр Едмунд Лион и Бруа, на следующий день после пасхи (в прошлый понедельник) был открыт огонь по Севастополю из шестисот орудийных стволов. Была отвратительная погода, будто Бог пожелал затемнить этот первый день, предвещающий серию боев. Все пушки наших батарей, амбразуры которых были демаскированы ночью, загрохотали одновременно! Застигнутые врасплох русские, как всегда происходит в подобных случаях, плохо ответили на наш огонь: отсюда у нас есть превосходство уверенной стрельбы с самого начала. Мы им разгромили много батарей, теперь замолчавших, частично разрушили зубчатую стену. Мы знаем также, что наши гаубицы причинили много неприятностей в городе, что гарнизон Севастополя, не смея больше выходить на улицы, прячется от опасности в противобомбовых укрытиях. Наконец, из донесений дезертиров мы знаем, что припасы врага начинают исчерпываться. Нам легко об этом судить уже из того, как они экономят свои удары. Их в городе не менее сорока-пятидесяти тысяч человек, и, когда мы сможем подняться на приступ после многодневного артиллерийского огня, о подобном которому никогда не слышали, мы их найдем готовыми самоотверженно отстаивать каждую пядь земли. Это будет самый трудный и трагичный момент осады. Впрочем, главнокомандующим были приняты все меры предосторожности, чтобы действовать наверняка.
<br />

<br />
С понедельника под прикрытием нашего огня мы продвигаем работы, и этой самой ночью мы смогли построить параллель совсем близко к Центральному бастиону. После этого займемся строительством последней параллели, затем завершением скрытого прохода и, наконец, захватом рва. Тогда мы почти завладеем частью города слева от военного порта, над которой возвышается знаменитый Мачтовый бастион, столь часто упоминаемый в рассказах об осаде.
<br />

<br />
Атака правой стороны не идет столь хорошо, и, как я вижу, мы будем брать город только по частям. Я считаю, мы в него войдем, но это будет не скоро, тяжело и очень опасно. Не следовало бы думать о результате скором и окончательном. Что касается захвата северных фортов, то есть всей системы обороны по ту сторону бухты, — нужно бы начать кампанией в Крыму, победами, взятием Симферополя и полным окружением этих последних крепостей. Это нас далеко заведет.
<br />

<br />
Англичане изнежены, беспокойны, скучают и, как все скучающие, скучны. Они нам оказывают лишь весьма слабое содействие. Приходится постоянно вести переговоры с лордом Рагланом, чтобы его склонить вникнуть в наши планы. Это подает ему повод для высказывания, характеризующего расположение духа его армии: «Лучший план кампании — это хорошее перемирие».
<br />

<br />
Каждый день они дожидаются получения через Варну мирных новостей из Вены. Они их жаждут. Порою я имею честь сопровождать генерала Канробера к лорду Раглану; там я вижу одного из адъютантов, его племянника, который является сыном лорда Вестмореланда (Westmoreland), английского посла в Вене. Последние письма, полученные им от отца, имеют тот же смысл.
<br />

<br />
Из Евпатории по морю прибыла часть турецкой армии. Она бралась помочь нам при попытках штурма, которые должны были совершиться после открытия огня с наших батарей. Сам Омер-Паша, победитель Силистрии и Евпатории, здесь. На этой неделе он неоднократно обедал и ужинал в нашей штаб-квартире, где ему оказывают наилучший прием. Это человек проницательный, хитрый, приятных манер, великой вежливости, превосходного ума. Он немного француз и этим хвастается (родился в Каттаро во времена, когда Иллирия составляла часть французской империи); он весьма правильно говорит по-нашему, как и на всех почти других языках, и очень нам симпатизирует. К сожалению, он является единственным полномочным представителем армии, которая не лишена военных качеств, дисциплинированна, воздержанна, терпелива и преданна, но в которой кадровый состав офицеров составляет совершенный недостаток. Поэтому ее главнокомандующий обязан делать все сам: отсюда система войны всегда чисто оборонительная. Именно руководствуясь этим, генерал Канробер рассчитывает использовать турок; они будут защищать наши линии в то время, как мы будем вести кампанию.
<br />

<br />
Вчера я проводил главнокомандующего в траншеи наших атак на левом фланге. Он там оставался четыре часа, чтобы все увидеть самому. При входе в параллель, сильно подверженную огню противника, бомба сломала крестец храброму капитану инженерных войск, который умер несколькими мгновениями позже. Далее, в то время как мы обсуждали с Пелисье план ночной атаки на русские засады, снаряд взорвался около нас. К счастью, взрыв лишь разбил приклады двух ружей. По траншеям можно идти по обозначающим их следам крови. Каждый миг уносят мертвых и раненых.
<br />

<br />
Отсюда мы отправились на батареи, построенные и обслуживаемые флотскими моряками. Ими командует контр-адмирал Риго де Женуйи (Rigault de Genouilly) 1, натура открытая и здравомыслящая; он управляет своими людьми по-отечески, чем и внушает к себе любовь и уважение. Около него командир Потуа, офицер из наиболее выдающихся и смелых, с которым я в тесной дружбе и чье общество я очень ценю. Он вместе с добрым адмиралом — один из любимых завсегдатаев нашей штаб-квартиры. Я отправляюсь так же часто, как это возможно, на пост наших моряков, где царят больше, чем в других местах, порядок, чистоплотность, хорошее настроение и совершенная учтивость всех офицеров. Во время нашего пребывания на этой важной батарее вражеское ядро сносит бруствер, покрывает нас землей и срывает с главнокомандующего шляпу с белыми перьями. Он был на волосок от смерти!
<br />

<br />
Как всегда, эта прогулка закончилась визитом в госпитали. Какие боль и страдания! Генерал мне говорит: «Вот обратная сторона медали». Да, это обратная сторона, запятнанная кровью и слезами; но, когда время стирает эти пятна, медаль становится лишь более красивой и ценной. При этих визитах командир, любимец солдат, никогда не забывает раздавать им золотые монеты, которые он специально держит в кармане — те, что у него остаются от месячного жалованья и которые, согласно его принципам, ему не принадлежат и должны служить лишь самой великой пользе его высокого предназначения.
<br />

<br />
<b>V
  <br />
21 апреля 1855.</b>
<br />
Мы продолжили бомбардировать Севастополь и стрелять по его батареям. Для русских, способных легко восстановить свои потери благодаря сообщению с внешним миром, этот ущерб мал по сравнению с тем, что мы рассчитывали им причинить. Никогда мы не совершали осаду в подобных условиях. Жаль, что с самого начала мы не оценили более верно трудности, которые нам пришлось преодолевать. Севастополь — огромный город, укрепленный со всеми усовершенствованиями современного искусства, мужественно защищаемый, имеющий свободные сообщения и невредимый флот с множеством больших кораблей.
<br />

<br />
Необходимые и едва достаточные работы, которые мы предпринимаем, требуют армию в сто тысяч человек. Наши солдаты отдыхают лишь одну ночь за двое суток; они покидают траншеи только для того, чтобы снова взять кирку и лопату. Нет возможности оторвать от армии какую-то часть для операции в открытом поле, лучше всего продолжать по мере возможности начатые операции. В действительности мы имеем кое-какой прогресс, и в течение восьми дней благодаря превосходству нашего огня и особенно мине, что мы взорвали перед Мачтовым бастионом, мы построили четвертую параллель, которая нас приближает ко рву на расстояние около пятидесяти метров. Мы хорошо защищаемся в этой новой параллели; в третьей строим батарею, более приближенную, для нанесения ударов по Центральному бастиону. Таким образом, мы готовим бреши, которые позволят штурмовать пояс городских укреплений. Будут еще построены спуски рва: здесь их у нас нет. Не скоро нужно ждать окончательного успеха.
<br />

<br />
Мелкие сражения поднимают ценность наших солдат. Русские беспрерывно строят засады в зоне наших работ, чтобы их остановить и в то же время закрыть подступы к городу. Речь идет о том, чтобы овладеть им приступом. Это сложная и опасная операция, которая может проводиться только ночью. Мы теряем много людей: сердце генерала Канробера обливается кровью, когда он подписывает приказ о подобном сражении. Получить представление о его гуманных чувствах можно из того, как он в последнее время осматривает подразделения, собираемые вечером для ночного боя. Предвидя, каким кровавым будет бой, он произносит для войска слова, наиболее подходящие, чтобы возбудить храбрость, и в завершение говорит, что если кто-то из этих смелых людей чувствует слабость перед опасностью, может спокойно вернуться в свою палатку и он ничего ему не сделает. Генерал сдержал бы слово, но он не мог произнести речи, способной более тронуть его людей и внушить им чувство более возвышенное.
<br />

<br />
Позавчера утром я участвовал в разведке Омер-Паши по окрестностям Черной. Цель — разведать состояние реки и дорог, ведущих к неприятелю. Невозможность действовать с этой стороны была нам показана наглядно. Черная заболочена, протекает по лесистому и слишком неровному полю. Прежде чем достичь Севастопольской бухты, она проходит по узкой долине; один из берегов ее, окаймленный обрывистыми горами, принадлежит нам, а другой — со столь же значительным препятствием — укреплен и защищается русскими. Они нас могут беспокоить не более, чем мы можем их атаковать. Генерал Канробер очень надеялся, что в связи с открытием огня по Севастополю и этой демонстрацией турецких войск русские спустятся по Мекензиеву плато, а мы, преследуя их, сможем подняться вслед за ними; но они не настолько просты, чтобы принять нашу игру.
<br />

<br />
В этой разведке Омер-Паши пять или шесть русских батальонов, которые мы встретили с тремя эскадронами их кавалерии, исчезли из нашего вида.
<br />

<br />
Двое английских офицеров, объединенные с нами любопытством, нашли способ попасться казакам. Любопытство — одна из черт характера англичанина: он хочет знать и видеть. Если хорошо все взвесить, этот недостаток в тысячу раз лучше, чем безразличие турок, которые поступают, как чужеземцы в цивилизованном мире, которого они не умеют ни увидеть, ни понять.
<br />

<br />
Очень грустная церемония состоялась на этих днях: погребение генерала Бизо, одного из наиболее способных офицеров. Как командир инженерных войск он с замечательными умом и преданностью управлял работами осады. Он был смертельно ранен, когда шел с генералом Ньелем на разведку работ во вражеских контрапрошах. Вся армия быстро почувствовала большую потерю. Штабы союзных армий с лордом Рагланом во главе пожелали уплатить справедливую дань сожаления и симпатии этой жертве долга. Церемония была особенно трогательна. Невозможно говорить лучше нашего главнокомандующего — так душевно, сердечно и красноречиво… Он вызвал слезы всех присутствующих. Неправда ли, что это — новое зрелище, способное впечатлить: Омер-Паша, турецкие и египетские офицеры присутствуют на религиозном погребении и окропляют святой водой тело христианина?.. В результате эта война, по меньшей мере, заставит исчезнуть ненависть, предрассудки и, вероятно, вовлечет восточные народы в движение христианской цивилизации.
<br />

<br />
<b>VI
  <br />
28 апреля.</b>
<br />
Новостям, отправляемым мною, не достает интереса, придаваемого действительностью. Англичане, которые всегда быстро применяют современные научные открытия и которым этот дух начинания дает неоспоримое превосходство перед другими народами Европы, установили электрический телеграф из Бухареста в свою штаб-квартиру, погрузив его в Черное море от Варны до монастыря Святого Георгия около Балаклавы.
<br />

<br />
В течение двух дней они сообщаются при помощи почти мгновенной связи с Веной, Лондоном и Парижем. Этот телеграф был любезно предоставлен в наше распоряжение. Мы начали им пользоваться, он улучшит наше официальное сообщение и уже неплохо загружен. Лорд Раглан вскоре свяжется со своими помощниками посредством маленьких телеграфов и сможет, не выходя из своего помещения, знать, что происходит в его армейском корпусе, и диктовать ему приказы.
<br />

<br />
Как есть различие в характерах двух армий, так оно присутствует у их генералов! Английский солдат холоден, молчалив, спокоен, дисциплинирован; он ухаживает за своим бельем, своими вещами, занимается кухней. Наш всегда в хорошем настроении, беззаботный, болтун, пунктуальный, но пренебрегающий всем тем, чем заняты англичане, в досугах лагерей он ищет лишь повод для забавы и развлечения. Французский генерал живет, как солдат, выходит и показывается повсюду, не пренебрегает никакими мелочами и подает пример. Лорд Раглан не выходит из дома почти никогда. Помещенный в очень комфортабельном доме, выгодно расположенном около фонтана, он живет здесь как в деревне в окрестностях Лондона. У него хороший, разнообразный и обильный стол. Здесь нет недостатка ни в чем! Не потому ли он никогда не соглашался ужинать во французской штаб-квартире? Я часто провожаю генерала Канробера к лорду Раглану. Вид этого бывшего адъютанта и друга Веллингтона при Ватерлоо — с недостающей рукой, которую он потерял в этом знаменитом бою, — внушает уважение. Высокого роста и немного грузный, изысканный в манере держать себя, он похож на очень богатого вельможу. Его прием, холодный, но доброжелательный, к концу стал сердечным. Его военные таланты, ослабленные возрастом и усиленным бездействием, не отвечают его высокому положению; тем не менее он обладает реальной властью над своей армией и даже над нашей, где ничего не делается без согласования с ним и всей почтительности, которая ему надлежит. Это говорит в пользу нашего главнокомандующего, который будет немало содействовать доброму согласию между двумя армиями. Лорд Раглан не очень верит в успех нашей операции; отсюда расположение его духа, которое придает ему грустный и сильно обеспокоенный вид. Он веселеет немного, когда разговор касается галантных тем. Он всегда принимал меня с любезностью, которой я очень горжусь. Офицеры его штаба — люди самые вежливые и самые благородные, каких я только знал. Они хорошо размещены в большом доме, который их защищает от дождя и холода; они не страдают, как мы, живущие в палатках в непогоды всех времен года.
<br />

<br />
Мы очень надеялись, что из-за интенсивного трехнедельного огня по Севастополю русская армия, принужденная необходимостью, совершит вылазку, которая нам позволит, преследуя русских, войти в город. Генерал князь Горчаков, заменивший князя Меншикова, не попал впросак: русские осмотрительно держались в обороне… У нас не было повторного инкерманского боя! Таким образом, мы вынуждены просто-напросто продолжать осаду. Наиболее близко мы будем к левому краю.
<br />

<br />
Омер-Паша, прибывший сюда, чтобы дать нам помощь своих войск, в надежде на серьезные бои с вражеской армией, уехал в Евпаторию. С этой стороны русские силы значительны; но, я думаю, они не предпримут ничего после их февральской неудачи. Омер-Паша, которого служивые называют Мэр-Паша, оставил здесь очень хорошее впечатление. Похоже, он любит французов — людей любезных и симпатичных иностранцам; а англичан он ценит меньше. Я отошел от наших боевых действий. Огонь по городу значительно ослабел; у нас не было достаточно припасов для его продолжения, как в первые дни. Храбрый генерал Лебёф, командир артиллерии, полный рвения, хотел вести огонь из всех орудий. Мы любим видеть его живое лицо, внушающее доверие и предвещающее успех. К несчастью, в этом мире не все идет по воле наших желаний. Теперь нужно отказаться от прямой атаки. Есть комбинация, которая должна обеспечить счастливый исход кампании; но нужно прибытие больших войсковых подкреплений, нами ожидаемых. Русские, это следует признать, ведут прекрасную оборону. С ними операция осады — нелегкое дело.
<br />

<br />
Позавчера у нас был большой смотр войск, проведенный главнокомандующим. Я присутствовал при зрелище достаточно внушительном. Египетская дивизия под командованием победителя Незиба была собрана в армейском корпусе генерала Боске. Все войска, менее этих использованные в карауле и траншейных работах, были сгруппированы на высотах над Чернореченской долиной почти лицом к лицу с местоположением русских. Враг должен был удивиться и в то же время обеспокоиться при всем этом движении корпуса численностью от тридцати до сорока тысяч человек в сопровождении шума нашей музыки. Сегодня была очередь армейского корпуса Пелисье. Это последнее военное торжество было интересно присутствием лорда Раглана, адмирала Лиона и лорда Редклифа, прибывшего сюда, чтобы видеть вещи своими глазами. Это дипломат с изящным и умным лицом, внушительного вида. Уже глядя на него, можно судить, что английские интересы, которые он представляет в Константинополе, будут в надежных руках. Заметно, что Англия — великая держава, только благодаря своим представителям за границей.
<br />

<br />
<b>VII
  <br />
12 мая.</b>
<br />
Наконец, мы поняли, что война с русскими — не шутка. В течение месяца нам отправляют значительные подкрепления. Пьемонтцы уже приехали. Ля Мармора их командующий, приехал вчера в нашу штаб-квартиру. Высокий, стройный, он имеет вид воинственный и рыцарский. Его беседа жива, привычки приятны. Невзыскательный, к тому же простой и скромный, хотя и занимающий большую должность, он желает оказать нам содействие наиболее активное и преданное. Вскоре мы ждем наш резервный корпус с императорской гвардией, уже собранной в Константинополе. Не позднее 20 мая у нас будет армия или, скорее, четыре армии с личным составом более двухсот тысяч человек; тогда у нас будет возможность для больших дел, достаток в транспортных ресурсах, припасах, провизии всех видов, что на войне редко бывает в достатке. Затем мы сможем начать серьезно военные действия. Все, что мы сделали до этого дня, — лишь первый акт большой драмы, которая должна разыграться на этом херсонесском плато.
<br />

<br />
В то же время не будем питать иллюзий: у войны свои случайности, и мы никогда не уверены в успехе. В деле наиболее опасны те, кто ни в чем не сомневается. Мы смогли бы попробовать атаковать на этих днях после нескольких более или менее удачных попыток бомбардировки; но это очень рискованно. Неудача имела бы плачевные последствия. Не благоразумней ли уйти в глубь страны, атаковать русские армии, идущие на подкрепление через Симферополь, затем полностью обложить город?
<br />

<br />
Все еще стоит вопрос о путешествии Императора в Крым. Этим же утром высадился один из его адъютантов, майор артиллерии Фаве, носитель важного письма. Наверное, депеша — по этому поводу. Я установил этому офицеру род кровати в моей палатке; я предоставил то немногое, чем располагал, но я сомневаюсь, что он себя чувствует так же хорошо, как во дворце Тюильри.
<br />

<br />
За одним из ужинов, по обыкновению поздним, поскольку мы дожидаемся, пока все обходы лагеря будут закончены, произошла весьма интересная застольная беседа. Генерал Канробер, из старинной дворянской семьи Керси, нам рассказал, что, когда он должен был отправиться на воспитание в Сенли, где были воспитаны сыновья рыцарей Сен-Луи без состояния, отец посадил его позади себя на фермерскую лошадь и довез до маленького городка Брив-ля-Гаярд. Там он был доверен кучеру почтовой кареты, чтобы тот отвез его в Париж к дяде генералу Марбо. Еще не было и в помине железных дорог, и тогда не боялись заставить десятилетнего ребенка путешествовать одного! Позднее, по выходу его из военной Школы Сен-Сира, мать, сильно колеблясь, вручила ему пятнадцать золотых луидоров, которые принесли удачу. Это все, что он получил от своих родителей в течение всей карьеры, начатой в 1828 г.! Очень непринужденно, с историей наших африканских войн и первой Империи, он позволил нам провести часы, наиболее интересные эпизодами, о которых он нам повествовал.
<br />

<br />
Почти каждый вечер после ужина я отправляюсь к генералу Трошю, он мне диктует официальные доклады, которые вы должны прочитать в «Мониторе» и найти их очень хорошо сделанными.
<br />

<br />
Как вы, конечно, думаете, наша работа этим не ограничивается. Я очень доволен моей судьбой, я проявляю большое участие ко всему, что вижу, ко всему, что делаю. Если мне встречаются лишения, трудности, то я вознагражден дружбой нашего главнокомандующего, с каждым днем все более доброжелательной.
<br />

<br />
Лучшие новости о нашей армии. Война ее восстанавливает и укрепляет; армия много выигрывает на освобождении от гарнизонной жизни, никогда не подходившей французам.
<br />

<br />
<b>VIII
  <br />
Май.</b>
<br />
Омер-Паша, уехавший на этих днях в Евпаторию, прибыл к нам снова, вызвав бесполезные хлопоты на его высадку и посадку. Это независимый дух, повинующийся лишь самому себе.
<br />

<br />
Все эти отъезды и приезды также означают, что в совещаниях союзных генералов нет окончательного плана или, по крайней мере, французский генерал не может получить перевес своего мнения. Очень сложно заставить действовать армии с противоположными характерами и под управлением разных командующих. Здесь у нас присутствуют англичане, французы, итальянцы и турки. Поставьте им во главе Наполеона, Тюренна, Фредерика, великого Конде, они сделают гораздо меньше, чем с одним генералом, даже посредственным.
<br />

<br />
Адмирал Бруа пришел сегодня утром завтракать. Был также за нашим столом молодой младший лейтенант английского флота, едва достигший десяти лет. Этот ребенок, племянник генерала Роуза, обладает апломбом молодого человека, выпускающегося из нашей морской школы. Он занимает весьма видное место среди морских офицеров, намного его старше. Подобное воспитание, конечно, более подходит для формирования блестящих офицеров, чем сложное и бесполезное, которому подчиняют учеников нашего морского флота до восемнадцати лет! Молодые английские офицеры того же возраста опережают наших на семь-восемь лет службы на море. Недостаточно у нас уделяют внимания настроению, характеру и здоровью молодых людей. Считают, что наука делает все; она не возмещает опыта и часто искажает здравый смысл, столь необходимый в жизни.
<br />

<br />
После завтрака я проводил адмирала Бруа к Омер-Паше. Так как он плохой наездник, я ему одолжил лошадь необычайной кротости. Какой тип старого моряка! Нужно было его видеть: морская фуражка, простой сюртук униформы без различия звания, штаны, закатанные до колена, шаровары из грубой ткани и дырявые шелковые перчатки! Вот в таком наряде он пересекал лагеря. Чтобы не засмеяться, нужно знать, что это — заслуживающий уважения главнокомандующий флотом и человек, наиболее благовоспитанный и почитаемый всем нашим флотскими. Омер-Паша хорошо устроился в своем лагере, можно сказать, как паша; он принял адмирала с самой большой предупредительностью, приказал принести кофе, варенья, а музыкантам — сыграть нам французские мотивы.
<br />

<br />
Императорская гвардия прибыла. Люди высаживаются каждый день. Вчера я видел брата Альфреда, не принесшего мне ни малейшей радости. Его новости о семье были уже старыми. Хотя и мы и запаздываем с отправлением грузов из Франции в Крым, мы опережаем русских, поскольку морской путь, будучи удобней наземного, в то же время короче; наши продовольственные запасы доставить легче, наши солдаты высаживаются здесь живее и бодрее, чем когда они вынуждены отправляться сухим путем. В том-то и дело, что русские должны были потерять зимой на их ледяных бесчисленных дорогах множество людей! Одним этим фактом объясняется относительная слабость их положения и уверенность, которая должна быть в будущем у нас.
<br />

<br />
Гвардией командует граф Рено де Сен-Жан д’Анжели. Это скорее человек светский и административный, чем военный; за это он не любим лучшим корпусом. Его приветливость, изысканные манеры, скрывающая великие качества скромность делают генерала, если не великолепным, то, по крайней мере, вполне подходящим для этого важного поста. Я его знавал когда-то и снова с удовольствием его увидел здесь, где он меня хорошо принял и напомнил о счастливых моментах былых времен.
<br />

<br />
Я был приятно удивлен, найдя друга моего старшего брата, генерала Бевиля, прибывшего с гвардией в числе первых. Он вез мне новости из Парижа. У него их будет много, и он сможет их мне сообщить, оказавшись по случаю со мной по соседству; своей беседой, изысканной, любезной, интересной и немного едкой, он мне доставит удовольствие.
<br />

<br />
Мундиры гвардии производят редкий эффект. Большие форменные медвежьи шапки и длинные плащи напоминают солдат первой Империи с иллюстраций Шарле. Эта форма больше не пригождается в нынешних армиях: она — хороший спектакль для парадов или смотров в Тюильри. Был отдан приказ отправить все эти смешные головные уборы на хранение на склады Константинополя. Лучшая форма на войне — форма зуавов и пеших стрелков.
<br />

<br />
Июнь будет насыщен большими событиями. Несмотря на все, мы не сможем завладеть Севастополем раньше, чем через три месяца; военные действия в Крыму продлятся до конца года: мы же будем здесь еще и следующей зимой. Я не могу сдержать гнев от легковерия и неосведомленности французских и английских газет, рассказывающих о военных действиях в этом году на Рейне и Дунае… Но с чего это? Неожиданное сопротивление России усмирит все эти безумные толки. Тем временем мы, если еще не возьмем Севастополь, то укрепимся в Камыше (Kamiesch) и Балаклаве.
<br />

<br />
<b>IX
  <br />
21 мая.</b>
<br />
Сегодня я с грустью сообщаю новость, которой столь печально занята Восточная армия и которая тронула меня особенно. Генерал Канробер из-за непреодолимых трудностей с англичанами, не имеющими возможности и не желающими сняться со своих лагерей и не понимающими, что лишь действие в открытом поле может вытянуть нас из затруднительного положения, решился сложить с себя командование. Воодушевленный примерным патриотическим рвением, он потребовал должность простого командира дивизии, то есть служить в третьем ранге в той же армии, в которой был достойным командующим. Вот жертвоприношение, совершенное для союза объединенных сил. Можно сказать, он принес эту жертву с достоинством, с несравненным благородством души.
<br />

<br />
Генерал много настаивал на своем отстранении от власти; он не желал советоваться с преданными друзьями — противниками его плана. Медлительность осады, испытанные разочарования и эта общая слепота публичного мнения, которое упрекает скорее людей, нежели порядок вещей, придали отношениям военного министра с главнокомандующим характер, мало гармонирующий с достоинством души столь тонкой, и сердца столь благородного.
<br />

<br />
Печаль была всеобщей; переживания на первый момент пылкие. Если бы его убили, не было б столько сожалений. Ни один генерал не внушал более глубоких чувств уважения и любви своим солдатам. Не был ли он поддержкой в дни испытаний, не способствовал ли он успеху Альмы и Инкермана?
<br />

<br />
Его личный штаб должен был еще более разочароваться этой отставкой. Утром следующего дня телеграф передал ответ, ожидаемый из Парижа; нас по очереди вызывали в палатку, обитатель которой почти не спал. Генерал Канробер лично объявил о своей отставке, предложил свои услуги каждому из нас — то, чем мог еще располагать в последние мгновения своей власти. Я старался не покидать его, крайне доброжелательного ко мне. Итак, я остаюсь возле него с подполковником Корнели, капитаном артиллерии Бради, лейтенантом Моленом и преданным доктором Кесной. У генерала Трошю бригадное командование; подполковник Вобер де Женли становится одним из адъютантов генерала Пелисье, как он был им у маршала Сент-Арно. Герцог де Дино назначен французским комиссаром при сардинской армии — функция, которую лучше исполнить не сможет никто; Пьер де Кастеллан, прибывший два месяца назад в нашу среду, находится в штабе генерала Боске. Полковник Ля Тур дю Пан без официального задания, но с неповторимым вкусом к войне, присоединился к нашему штабу и вслед за нами в нашей новой судьбе проникся дружбой и уважением к нашему дорогому генералу.
<br />

<br />
<b>X
  <br />
Из трактирного лагеря.
  <br />
1 июня 1855.</b>
<br />
Я надеюсь, что в Париже, как и в Восточной армии, оценят редкое достоинство и благородное, исполненное бескорыстия поведение генерала Канробера. История предоставляет мало примеров такой самоотверженности; она нам рассказывает лишь о властолюбцах, способных на все ради сохранения или захвата власти. Невозможность привлечь англичан к выполнению установленного плана кампании, который был лучшим и самым решительным, передала управление медленными и разрушительными действиями осады в другие руки.
<br />

<br />
Командир 2-го корпуса был назначен в командование на должность того, кому он был помощником, наиболее способным в этой роли. Армия и командующий были с этим полностью согласны. Военное прошлое Пелисье, его личное достоинство, его высокий авторитет среди друзей по оружию оправдывают это общее доверие. Новый главнокомандующий не похож на того, которого он заменяет: это совсем иной характер, но — характер. У него есть свое достоинство. Гордый, энергичный, решительный, он сможет пожертвовать всем для успеха: как своей жизнью, так и жизнью солдат. Человек большой порядочности, он не идет на сделку ни со своими мнениями, ни со своей совестью; он будет всегда идти прямо к цели, не тревожась о других. Мало любимый солдатом, с которым он жестоко обращается, он сумеет заставить его подчиняться и уважать. Инстинктивно презирая тех, кого не почитает, он любит находиться в окружении благовоспитанных людей, как это делают все элитные образованные личности. У него большая сила духа, и причем весьма воинственного; он ею часто злоупотребляет по отношению к своим подчиненным и равным, но всегда не со зла. Немного угрюм, но угрюм благотворно.
<br />

<br />
Его мнения по поводу осадных операций приближаются к мнениям английского штаба; в то же время они далеки от того, чтобы их разделяли Боске и Омер-Паша — два авторитета в подобном предмете. Это исключает единство взглядов в ведении войны, результаты этого будут плачевны. Мы все из-за этого страдаем.
<br />

<br />
В отставке нашего бывшего главнокомандующего меня утешают привязанность, популярность, почтительная симпатия, сохранившиеся за ним в новой должности. Посетителей в нашем скромном лагере не убывает. К нам приходит больше людей, чем некогда в штаб-квартиру. Благородство характера, возвышенность чувств будут, несмотря ни на что, первыми чертами, вызывающими уважение и почтение людей.
<br />

<br />
Омер-Паша, сумевший своими военными талантами завоевать первый ранг в турецкой империи после султана, проявил себя очень трогательно. Он не желает быть верховным командующим турецких сил во время немилости к своему другу и просит правительство освободить его от своих важных военных функций. Разочаровавшийся во всем, он хочет отправиться в Соединенные Штаты и жить там как простой гражданин. Я взял с него обещание поехать скорее в Париж, где его примут с уважением. Тем временем его отставку не приняли в Константинополе; но он настаивает и требует правительство заменить его в течение месяца. Он пришел обедать сегодня утром к генералу Канроберу; никого больше не желая видеть, он пригласил нас в воскресенье на обед в свой лагерь.
<br />

<br />
Омер-Паша согласен служить под началом генерала Канробера, планы которого он принимает; но он не желает мириться с мнениями нового командующего (который, как говорят, ранил его самолюбие) и особенно — с намерениями лорда Раглана. Отъезд Омер-Паши, если он произойдет, будет самым смертельным ударом, нанесенным по военной силе Турции, уже сильно ослабевшей. Не найдется никого, кто с тем же авторитетом и престижем мог бы его заменить. Несколько офицеров, которые служат подле него, — поляки и венгры; по примеру турок бедняги плохо ухожены, необразованны и неподготовлены, неизвестно, чем они отличаются от своих солдат. Эта армия не может ничего предпринять сама; она является образом империи, которую она претендует защищать, империи конченной, обреченной на разделение и на исчезновение, по крайней мере, с карты Европы.
<br />

<br />
С новым командованием мы завладели Керчью в результате экспедиции по морю, в которой участвовало много англичан. Но это было по нраву бывшему главнокомандующему, желавшему ударить разом всеми силами после прибытия всех резервов: искать через Алуштинскую долину вражескую армию в Симферополе, в то же время атаковать Керчь, Кафу, русские укрепления Азовского моря; совершить диверсию на Инкерманском плато и атаковать в лоб передовые укрепления города.
<br />

<br />
Система Пелисье заключается в последовательности каждого необходимого дела: после Керчи атаковать Зеленый холм, затем Белые укрепления. Терпение армии будет на исходе. Это тяжело для тех, кто приехал в марте прошлого года, они уже пятнадцать месяцев лишены всех радостей цивилизованной жизни, надежды на скорое возвращение.
<br />

<br />
Довольно удачное дело произошло этими днями на Черной. Газеты вам об этом расскажут. Генерал Канробер командовал этой экспедицией и был достоин успеха. Мы шли всю ночь, чтобы на рассвете напасть на русских.
<br />

<br />
Генерал Морри командовал кавалерией, которая проявила себя в первый раз, так как в операциях осады она сыграла весьма незначительную роль.
<br />

<br />
Уйдя из нашего лагеря на Инкерманском плато в полночь, в два часа утра пехота, кавалерия и артиллерия собрались на равнине перед огнями русских биваков. В три часа началось движение. Вражеские авангарды, настороженные или предупрежденные шумоТеги: Севастополь и Российский флот, 1853 – 1856 годы. Крымская война. Парижский мир, Документы личного происхождения

Библиотека Энциклопедия Проекты Исторические галереи
Алфавитный каталог Тематический каталог Энциклопедии и словари Новое в библиотеке Наши рекомендации Журнальный зал Атласы
Алфавитный указатель к военным энциклопедиям Внешнеполитическая история России Военные конфликты, кампании и боевые действия русских войск 860–1914 гг. Границы России Календарь побед русской армии Лента времени Средневековая Русь Большая игра Политическая история исламского мира Военная история России Русская философия Российский архив Лекционный зал Карты и атласы Русская фотография Историческая иллюстрация
О проекте Использование материалов сайта Помощь Контакты
Сообщить об ошибке
Проект "Руниверс" реализуется при поддержке
ПАО "Транснефть" и Группы Компаний "Никохим"