«Тако Господь Бог сподобил нам видеть начало отмщения сему проклятому месту»

1697 год. Холодный прием, оказанный шведами «Великому посольству» Петра I в Риге, стал одним из поводов для начала Северной войны. Шведский губернатор Дальберг делал вид, что не знает о нахождении российского государя в составе посольства и не нанес визита ни ему, ни послам. Участникам посольства запретили осматривать укрепления города, за ними присматривали, как за лазутчиками.

...Задержанный в Риге на целую неделю вскрытием Двины он столько испытал неприятностей как со стороны губернатора, старика брюзгливого, надменного, подозрительного, так и со стороны народа, недружелюбного и корыстолюбивого, что, при первой возможности, переправился чрез Двину в лодке, оставив посольство дожидаться судов, необходимых для перевоза многочисленной свиты, и тремя днями прежде уехал в Курляндию.

Далберг не мог не знать, что при Русском посольстве находился владетель великой державы, уже наполнявший Европу молвою чудных дел своих, и он очень хорошо знал о том, как видно из его оправдательного донесения королю: каждый на его месте счел бы за особенную честь, за редкое счастие сблизиться с таким необыкновенным монархом, сам предложил бы Царю, знаменитому любознательностию, осмотреть королевский замок, ратушу, старинный дворец владетельных епископов, дом шварцгейптеров, повеселил бы высокого гостя, по известной наклонности его, учением солдат, пушечною пальбою, фейерверками, и таким образом заняв любопытство Петра, сократил бы несносное для него время ожидания устройства переправы. Далберг даже не посетил послов ни разу.

«Я не сделал им визита,— писал он впоследствии к королю, — и не пригласил их в замок, потому что считал то и другое излишним: посольство назначено было не к моему государю и прежние губернаторы никаким послам подобных почестей не оказывали. Притом же я был болен и пять недель лежал в постели». Но болезнь конечно не могла бы воспрепятствовать ему поручить свои обязанности какому-нибудь знатному барону или заслуженному генералу: вместо того, он приставил к послам капитала Лилиенштерна, который мог служить собеседником разве стольнику, но не адмиралу и боярину, имевшим в своей свите Царя Московского. «Мы не показывали и виду,— продолжает Далберг,— что нам известно о присутствии Царя, из опасения навлечь его неудовольствие; в свите никто не смел говорить об нем, под страхом смертной казни». Жалкое оправдание! Строгое incognito не мешало герцогу Курляндскому, курфюрсту Бранденбургскому, супруге его, курфирстине Ганноверской, высокомочным штатам Нидерландским, королю Английскому, императору Римскому, самой цесареве, оказывать Петру все внимание, какого заслуживал он и по своему сану и по личным свойствам. Далберг не хотел доставить ему удовольствия обозреть укрепления города, даже издали в зрительную трубу, и требовал от Лефорта, чтобы он воспретил своим Москвитянам подобные вольности, непозволительные ни в какой стране Европы. Конечно, он имел на то право, и Лефорт убедил Царя не раздражать подозрительности губернатора. Но если бы пограничное положение Риги действительно требовало особенной предосторожности, легко было бы отклонить Петра от обзора укреплений, не оскорбляя его наглым криком и угрозами солдат. С тех пор за послами стали присматривать как за лазутчиками. Рижские граждане, с своей стороны, при каждом случае обнаруживали бессовестное корыстолюбие; за все требовали тройную цену; а бедным Псковским ямщикам, принужденным распродать свои зимние подводы, давали не более 10 копеек за сани с лошадью. При окончательной расплате, хозяева домов, где стояли послы, представили такие сметы, что сам Далберг признал их слишком неумеренными.

Послы, вопреки нашим историкам, не протестовали на поступки губернатора, расстались с ним учтиво, и переправились за Двину церемониально, в шлюпке под королевским флагом, с пушечною пальбою. Но Петр был огорчен глубоко, и в день отъезда из Риги написал в Москву: «Здесь мы рабским обычаем жили, и сыты были только зрением». Он припомнил нанесенное ему оскорбление чрез 12 лет потом, когда, осадив Ригу и сам бросив в нее первые три бомбы, написал князю Меншикову: «Тако Господь Бог сподобил нам видеть начало отмщения сему проклятому месту»...

Устрялов Николай Герасимович. История царствования Петра Великого. Том третий. —СПб., 1858.

Рескрипт Петра I посланнику в Швеции князю Андрею Хилкову 21 августа 1700:
«Изволили мы, великий государь, наше царское величество, с королевством свейским за многие их свейские неправды и нашим царского величества подданным учинённые обиды, наипаче за самое главное безчестие, учинённое нашим царского величества великим и полномочным послам в Риге в прошлом 1697 году, которое касалось самой нашей царского величества персоны, о чём свейским послам, на Москве будучим, ближний боярин наш Ф. А. Головин с товарищи в ответе говорили и на письме дали, а свейские послы о том до короля своего хотели донести и обнадёжили учинить за то над рижским генералом оборон; а после того на Москве живущий торговых дел королевского величества фактор иноземец Томас Книпер объявил с листа королевского величества, к нему посланного, список, в котором никакого удовольствования на оное предложение не учинено. И за тое Богом дарованную нам честь и за многие их свейския неправды и подданным нашим обиды указали мы, наше царское величество, всчать войну».