1839 год. 22 октября

Мученик за правду чуть было не потерял разум, в наличии которого ему было отказано решением сверху

РОССИЯ В 1839 ГОДУ, СОЧИНЕНИЕ МАРКИЗА ДЕ КЮСТИНА. ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЕ г-ну М.***

ЭМСКИЕ ВОДЫ, 22 ОКТЯБРЯ 1839 г.

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

[...] Несколько лет тому назад один умный человек, любимый всею Москвой, благородный по происхождению и по характеру, но к несчастью для него самого снедаемый любовью к истине, страстью опасной где бы то ни было и смертоносной в этой стране, вздумал утверждать, что католическая религия более благоприятна для развития умов, для расцвета искусств, чем русская византийская религия; он думал по этому поводу то же, что и я, и осмелился это сказать - непростительное преступление для русского. Жизнь католического священника, - говорится в его книге, - есть или по меньшей мере должна быть жизнью совершенно необыкновенной и представляющей из себя добровольное каждодневное принесение в жертву простых естественных потребностей; это доказательство в действии, причем непрестанно возобновляемое в глазах недоверчивых окружающих, превосходства духа над материей; жертва, снова и снова приносимая на алтарь веры для того, чтобы доказать завзятым безбожникам, что человек не во всем покорен зову плоти и что он может получить от верховного владыки средство ускользнуть от законов мира материального; затем он добавляет: "Благодаря совершившимся со временем преобразованиям католическая религия отныне может использовать свою способность к действию лишь во благо"; одним словом, он утверждал, что католицизм оказался несостоятельным с точки зрения великого предназначения славянских народов, ибо единственно в них заключается одновременно высокое вдохновение, совершенное милосердие и истинный рассудок; он подкрепляет свое мнение большим количеством доводов и старается показать превосходство религии независимой, то есть общей, над религиями местными, то есть ограниченными политическими рамками; короче, он придерживается мнения, которое и я всей душой разделяю. 

 
Этот писатель обвиняет греческую религию в том, что в характере русских женщин имеются некоторые недостатки. Он утверждает, что если они легкомысленны, неспособны пользоваться в своей семье авторитетом, сохранение которого христианская супруга и мать вменяет себе в обязанность, то по причине того, что они никогда не получали настоящего религиозного воспитания. 

 
Эта книга, избежавшая, благодаря уж не знаю какому чуду или уловкам, цензурного надзора, взбудоражила всю Россию: из 'Петербурга и престольной Москвы доносились крики ярости и смятения; наконец, сознание верующих настолько помутилось, что из конца в конец империи требовали наказания сего безрассудного защитника матери христианских Церквей. К тому же дерзкого писателя презирали, объявляя его сторонником нововведений, ибо..., - и это никак не назовешь непоследовательностью человеческого ума, почти всегда противоречащего самому себе в ходе разыгрываемой людьми комедии, - лозунг всех сектантов и раскольников состоит в том, что следует чтить религию, в которой родился, - такова давно забытая истина Лютера и Кальвина, которые в религии сделали то, что множество героев республики желали бы сделать в политике: получили власть для своей выгоды. Наконец, по всей Руси не хватало кнута, Сибири, каторги, рудников, крепостей, одиночных камер для того, чтобы обезопасить Москву с ее византийским православием от властолюбивого Рима, на службе которого был нечестивый догмат о человеке, предавшем Бога и свою страну! 

 
С беспокойством ожидаем решения, которое определит судьбу столь опасного злодея; поскольку вынесение приговора все задерживалось, пропала всякая надежда на высшую справедливость. И тогда император в своем безграничном милосердии объявил, что наказания не будет, что есть не преступник, которого следует сразить, но сумасшедший, которого надо запереть; и добавил, что больной будет обеспечен врачебным уходом. 

 
Без промедления последовала эта новая разновидность пытки, причем настолько суровой, что мнимый сумасшедший решил, что ему придется оправдать смехотворный приговор, вынесенный безраздельным властелином Церкви и Государства. Мученик за правду чуть было не потерял разум, в наличии которого ему было отказано решением сверху. Ныне, после трех лет строго соблюдаемого лечения, столь же унизительного, сколь и жестокого, несчастный великосветский богослов получил, наконец, относительную свободу; но - не чудо ли это! - теперь он сомневается в собственном рассудке и, вверяясь императорскому слову, сам себя признает безумным!.. О глубина человеческой слабости!.. Нынче на Руси слово царской хулы равносильно папскому отлучению от церкви в Средние века. 

 
Говорят, что мнимый сумасшедший может теперь общаться с несколькими друзьями; когда я был в Москве, мне предлагали навестить его в его уединении, но меня удержало опасение и какая-то жалость, поскольку мое любопытство могло ему показаться оскорбительным. Мне не сказали, какое наказание было применено к цензорам опубликованной им книги. 

 
Вот совсем свежий пример того, как сейчас на Руси обстоит дело со свободой совести. Спрашиваю вас без обиняков, имеет ли право путешественник, к счастью или к несчастью для себя узнавший подобные факты, не обнародовать их? В таких делах то, что вам известно наверняка, помогает вам понять то, о чем вы догадываетесь, и из всего этого создается убеждение, которое вы обязаны по возможности сообщить окружающим. 

 
Я писал без личной ненависти, но также без страха или умолчаний; я не побоялся даже наскучить вам [...]