Российский архив. Том XIV

Оглавление

Мирра Лохвицкая. Неопубликованные стихотворения, переписка, воспоминания о ней ... (1890—1920-е)

Александрова Т. Л. Вступительная статья: Из архива Мирры Лохвицкой, 1890—1920 гг. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 544—548.



Имя поэтессы Мирры (Марии) Александровны Лохвицкой (1869—1905), хорошо известное дореволюционному читателю, в настоящее время незаслуженно забыто и знакомо лишь узкому кругу специалистов и любителей поэзии Серебряного века. Лирика ее до сих пор не получила должной оценки, нечетким и противоречивым представляется и биографический облик самой поэтессы. «Среднестатистическое» литературоведческое представление о ней может быть сведено к полушутливой справке М. Л. Гаспарова: «сестра известной юмористки Тэффи, остроумная и здравомысленная мать семейства (по словам И. Бунина*), писала стихи о бурной страсти, снискавшие ей славу “вакханки” и “Русской Сапфо”. К. Бальмонт посвятил ей книгу, а И. Северянин чтил ее память с благоговейным восторгом»**.



Публикуемые документы дают возможность дополнить это представление и хотя бы отчасти понять и устранить кажущиеся противоречия в биографии поэтессы.



Архив М. А. Лохвицкой, хранящийся в РО ИРЛИ, Ф. 486, насчитывает 70 единиц хранения. В нем представлена почти исключительно деловая переписка: по большей части эпизодические, разовые письма издателей, редакторов и немногочисленных литературных знакомых. Ответы поэтессы находятся, в основном, в РГАЛИ. Лишь с несколькими адресатами у нее завязывается более-менее продолжительный диалог. Стиль ее писем отличается вежливой сдержанностью, но также — изяществом и тем, что отметил в ней Бунин — «милой легкой шутливостью».



Переписка выявляет весьма существенные личностные черты: в жизни Лохвицкая была человеком очень закрытым, замкнутым, застенчивым, не любящим или не решающимся много говорить о себе и тем более не желающим давать комментарии к своему творчеству. От этого и создается иллюзия полного разрыва между ее жизнью и поэзией. Между тем стихи ее в совокупности представляют собой лирический дневник, в котором автор делится самыми сокровенными своими переживаниями. Однако наиболее откровенные моменты, могущие дать читателю ключ к пониманию этого лирического дневника, остаются в записных книжках и рабочих тетрадях поэтессы (РО ИРЛИ).



В архиве сохранились всего три такие тетради, охватывающие период приблизительно с 1896 по 1901 г. В них представлены наброски и варианты стихотворений, по большей части опубликованных.



Биографическая канва, расцвечиваемая в лирике Лохвицкой, такова. Осенью 1891 г. в возрасте 22 лет поэтесса вышла замуж за Евгения Эрнестовича Жибе?ра — сына известного архитектора, профессора архитектуры, Э. И. Жибера. Е. Э. Жибер является адресатом многих, преимущественно ранних, стихотворений Лохвицкой, посвящением ему открывается первый ее сборник (1896). Судя по фотографии, на которой будущие муж и жена запечатлены вместе, поэтический образ молодого красавца с «огненночерными звездами» очей, доминирующий в раннем творчестве поэтессы, не так уж далек от оригинала. Правда, с какими чувствами молодые люди вступали в брак, понять довольно трудно. Некоторые стихи Лохвицкой указывают на какую-то другую любовь — несчастливую или неразделенную. Образ «черноокого красавца» словно бы двоится: одна линия отношений с ним завершается взаимностью и счастьем, другая — вечным ожиданием сурового «властителя», навсегда покинувшего героиню. Некоторый материал для размышлений на этот счет дает факт знакомства Лохвицкой с выдающимся исследователем Сибири и Дальнего Востока Николаем Львовичем Гондатти, в начале 1890-х гг. уехавшим на Чукотку.



Если верить мемуарному свидетельству Вас. Ив. Немировича-Данченко, на вопрос, любит ли она своего жениха, Лохвицкая решительно ответила «нет», хотя тут же прибавила: «А впрочем, не знаю. Он хороший... Да, разумеется, люблю. Это у нас, у девушек, порог, через который надо переступить. Иначе не войти в жизнь».* Нельзя, однако, не оговориться, что в своих воспоминаниях Немирович-Данченко обращается с фактами достаточно вольно.



На первых порах брак, очевидно, был счастливым, один за другим стали появляться дети: Михаил, Евгений и Владимир — родились до 1896 г., около 1900 — Измаил, и в 1904 г. — Валерий.



Примерно через год после свадьбы молодые переехали из Петербурга в Москву, до 1895 г. периодами жили также в Ярославле, в 1896 — первой половине 1898 гг. — только в Москве, осенью 1898 г. вернулись в Петербург насовсем. По роду занятий Е. Э. Жибер был, вероятно, инженером-строителем («инж.-арх.» — пишется в адресных книгах). Где бы он ни служил, его служба была связана с продолжительными командировками, порой длившимися по месяцам. Так что образ «рыцарской жены», покорно ждущей возвращения мужа из крестового похода, нередко возникающий в поэзии Лохвицкой, в любом случае имеет биографическую основу. По-видимому, эти длительные расставания с мужем, а также то, что скованная в завязывании новых знакомств поэтесса в середине 90-х гг. оказалась в своего рода вакууме, вне дружеского общения, привели к семейной драме, отнявшей у нее душевный мир и, несомненно, укоротившей ее век. На жизненном пути ее ожидало то, что сама она назвала искушением «полуденного часа».



Не позднее февраля 1896 г. Лохвицкая познакомилась с поэтом К. Д. Бальмонтом. Их сближение было предопределено общностью творческих принципов и представлений о назначении поэзии, но вскоре вспыхнула и искра взаимного чувства. С тех пор Бальмонт сделался основным адресатом всей любовной лирики Лохвицкой. В ее стихах он — «Лионель», юноша с кудрями «цвета спелой ржи» и глазами «зеленоватосиними, как море». Вопреки расхожему мнению, связывали поэтов не пресловутые «близкие отношения», а «дальняя любовь», говорить о которой можно было исключительно в стихах. Встречались поэты нечасто: большую часть периода их знакомства Бальмонт находился за границей. Свой долг жены и матери Лохвицкая чтила свято, но была не в состоянии загасить вовремя не потушенное пламя. Мучительная борьба с собой и с «полуденными чарами», порывы страсти и приливы покаяния и составили содержание ее зрелой лирики. Стихотворные обращения поэтессы находят соответствия в творчестве Бальмонта (их стихотворная перекличка охватывает десятки, если не сотни, стихотворений), при этом с годами между ними растет и углубляется взаимное непонимание. Бальмонт придерживался совершенно иных взглядов на семью и брак, которые не считал препятствием к свободным связям «не для любви, для вдохновенья». После очередного отъезда поэта за границу в 1901 г. личное общение между ним и Лохвицкой, по всей видимости, прекратилось, хотя стихотворная перекличка, переросшая в своего рода поединок, продолжалась. Его натиску соответствуют ее мольбы, его торжеству — ее отчаяние, угрозам — ужас, а в ее кошмарах на разные лады повторяется ключевое выражение: «злые чары».



Последние годы жизни Лохвицкой омрачены частыми болезнями и хронической депрессией. Несмотря на успех у читателей, в литературном мире поэтесса чувствовала себя одинокой. Кругу модернистов она так и осталась чужда, приверженцы традиционного искусства, приветствовавшие ее первые стихи, все чаще упрекали ее за упадочность настроения, туманность содержания и вычурность формы. Единственным местом, где Лохвицкая была всегда желанной гостьей, были «пятницы» К. К. Случевского, однако отнести ее к числу завсегдатаев этих литературных собраний никак нельзя.



Еще тяжелее были ее внутренние переживания. Содержание последней из сохранившихся рабочих тетрадей показывает, что душа поэтессы буквально разламывалась надвое, разделяясь между стремлением к далекому возлюбленному и повседневными обязанностями хозяйки дома и матери семейства. На одной странице уживаются «гимны страсти и тоски» (в основном уже тоски, а не страсти) — и стихи, обращенные к детям, а также расчеты домашнего бюджета и списки «детского приданого», например: «распашонок 1 дюжина — 3 р. 40 к.; пеленок холодных ? дюж(ины) — 4 р., тепл(ых) 1 ? дюж(ины) — 7 р. 50 к., конвертиков 6 — 6 р., салфеточек 17 — 1 р. 50, одеяло флан(елевое) — 2 р.» (ф. 486, ед. хр. 1, л. 2), ласковая запись о своих малышах: «Дуськи, дуськи, дуськи, — здравствуйте, будибуди», — а рядом другая: «Дорогой, дорогой, я с тобою всегда!» (ф. 486, ед. хр. 1, л. 1 об.) Некоторые страницы тетрадей украшены изящными рисунками, выполненными самой поэтессой и являющимися иллюстрациями к ее стихам; с ними соседствуют неумелые каракули, сделанные явно детской рукой. О муже в письмах того же периода Лохвицкая упоминает холодно и отчужденно. Как складывались их отношения в жизни — неизвестно, в поэзии образ прежнего «черноокого красавца» трансформировался в палача и мучителя, которого героиня, тем не менее, не перестает любить, — впрочем, в поздних стихах очевидно, что это двойник другого возлюбленного (лирический герой Бальмонта в эти годы нередко отождествляет себя с палачом). IV том ее стихотворений, вышедший в 1903 г., подчеркнуто «бесстрастен»: стихи с призывами к возлюбленному, написанные к этому времени, поэтесса в него не включила. Предчувствие близкой смерти не покидает ее — уже в стихотворениях 1900—1902 гг. она мысленно прощается с детьми, завещая им христианские идеалы и поиски пути «в сады живого Бога».



В этом контексте посвящение ей бальмонтовского сборника «Будем как солнце» (1903), а точнее, цикла «Зачарованный грот» с его скандально известным «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым...», выглядит, мягко говоря, большой бестактностью. Откликом на него явился V том стихотворений Лохвицкой, вышедший в начале 1904 г., в котором наиболее явно отразилось «нарушенное равновесие ее духа» (выражение И. Гриневской — см. здесь же ее воспоминания), метания между раем и адом, болезненные кошмары и «наваждения», создавшие Лохвицкой в модернистских кругах репутацию «вакханки» и «колдуньи».



Мирра Лохвицкая



В современных биографических справках обычно указывается, что причиной смерти Лохвицкой был туберкулез легких, однако ни в переписке, ни в некрологах эта болезнь не называется ни разу. Зато есть сведения, что поэтесса «угасла от мучительной сердечной жабы». На то, что у нее болит сердце, Лохвицкая жаловалась уже в письмах конца 90-х гг., но особенно резко ухудшилось ее состояние после рождения пятого ребенка, в декабре 1904 г. В 1905 г. поэтесса была уже тяжело больна и «с большим пессимизмом смотрела на свое положение». Летом на даче ей стало немного лучше, но в августе «болезнь ее настолько обострилась, что пришлось не только перевезти ее в город, но даже поместить в клинику, чтобы дать полный покой, не достижимый дома: (...) несмотря на то, что она была нежнейшей матерью, она не могла более выносить детского шума и крика. Последние дни ее жизни были сплошным мучением. Ни днем, ни ночью не знала покоя бедняжка от нестерпимо острых страданий, и наконец страдания эти приняли такой ужасающий характер, что пришлось прибегнуть к впрыскиваниям морфия. Под влиянием морфия больная и спала последние свои два дня... и так и скончалась, бессознательно заснула, не зная, что умирает...»* Лохвицкая умерла 27 августа (9 сентября) 1905 г. на 36-м году жизни и похоронена на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.



Вниманию читателя предлагается: ряд неопубликованных стихотворений поэтессы; переписка с А. А. Коринфским, А. Л. Волынским, В. И. Немировичем-Данченко, Т. Л. Щепкиной-Куперник, письма к Лохвицкой Н. Л. Гондатти, К. Д. Бальмонта, К. К. Случевского и его сына, поэта К. К. Случевскогомладшего («Лейтенанта С.»), А. И. Урусова, К. Н. Льдова и ее письма к журналисту А. Е. Зарину; стихотворные послания К. К. Случевского, К. Н. Льдова и Ф. К. Сологуба; воспоминания И. А. Гриневской с приложением писем к ней Лохвицкой; краткая автобиография поэтессы, подытоживающая ее творческий путь; заметка «Памяти колдуньи» — черновой вариант некролога, принадлежащий перу В. Я. Брюсова, а также стихотворение сына Лохвицкой Измаила, чья судьба явилась странным продолжением трагической истории его матери.



Лохвицкая М. А. Неизданные стихотворения и наброски из рабочих тетрадей // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 548—554.



НЕИЗДАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ И НАБРОСКИ ИЗ РАБОЧИХ ТЕТРАДЕЙ



«Не все поэты выдерживают издание черновиков», — говорила Ахматова. Публикуемые стихотворения Лохвицкой не относятся к числу лучших ее созданий, — большинство из них недоработаны, некоторые не дописаны, — но они помогают понять ее внутренний мир. Стихотворения 1—2 печатаются по записной книжке Лохвицкой (ок. 1896—1898 гг.) (РО ИРЛИ Ф. 486, № 3. 1— Л. 80; 2— Л. 89, 90); стихотворения 4—7 — по записной книжке (ок. 1897—1898 гг.) (РО ИРЛИ Ф. 486, № 2. 4 — Л. 26; 5 — Л. 65 об., 66; 6 — Л. 114 об., 115; 7 — Л. 109 об., 110, 114); стихотворения 8—16 — по тетради с набросками и черновиками (1900—1901 гг.) (РОИРЛИ Ф. 486, № 1. 8 — Л. 18; 9 — Л. 33; 10 — Л. 38; 11 — Л. 42 об.; 12 — Л. 44 об., 45; 13 — Л. 45; 14 — Л. 159 об.; 15 — Л. 167 об.; 16 — Л.. 157 об., 158). Стихотворение 3 «Кольчатый змей» печатается по списку, сделанному рукой поэта А. А. Голенищева-Кутузова (РГАЛИ, Ф. 143, Оп. 1, Ед. Хр. 165, Л. 55 об., 56).



1



Из всех музыкальных орудий,

Известных с времен Иувала,1

Певучую нежную лиру

Избрал вдохновенный поэт.

За то ль, что ее очертанья

Походят изяществом линий

На контуры женского стана,

За то ли, что звуки ее

Походят на смех и стенанья,

На лепет обманчивых слов...



2



О нет, мой стих, не говори

О том, кем жизнь моя полна,

Кто для меня милей зари,

Отрадней утреннего сна.

Кто ветер, веющий весной,2

Туман, скользящий без следа,

Чья мысль со мной и мне одной

Не изменяет никогда.

О песнь моя, молчи, молчи

О том, чьи ласки жгут меня —

Медлительны и горячи,

Как пламя тонкое огня,

Как струны лучшие звучат,

Кто жизни свет, и смысл, и цель,

Кто мой возлюбленный, мой брат,

Мой бледный эльф, мой Лионель.3



3



Кольчатый змей4



Ты сегодня так долго ласкаешь меня,

О мой кольчатый змей.

Ты не видишь? Предвестница яркого дня

Расцветила узоры по келье моей.

Сквозь узорные стекла алеет туман,

Мы с тобой как виденья полуденных стран.

О мой кольчатый змей.

Я слабею под тяжестью влажной твоей,

Ты погубишь меня.

Разгораются очи твои зеленей

Ты не слышишь? Приспешники

скучного дня

В наши двери стучат все сильней

и сильней,

О, мой гибкий, мой цепкий, мой

кольчатый змей,

Ты погубишь меня!

Мне так больно, так страшно.

О, дай мне вздохнуть,

Мой чешуйчатый змей!

Ты кольцом окружаешь усталую грудь,

Обвиваешься крепко вкруг шеи моей,

Я бледнею, я таю, как воск от огня.

Ты сжимаешь, ты жалишь, ты душишь меня,

Мой чешуйчатый змей!



Листы из рабочих тетрадей



***



Тише! Спи! Под шум и свист мятели

Мы с тобой сплелись в стальной клубок.

Мне тепло в пуху твоей постели,

Мне уютно в мягкой колыбели

На ветвях твоих прекрасных ног.

Я сомкну серебряные звенья,

Сжав тебя в объятьях ледяных.

В сладком тренье дам тебе забвенье

И сменится вечностью мгновенье,

Вечностью бессмертных ласк моих.

Жизнь и смерть! С концом свиты начала.

Посмотри — ласкаясь и шутя,

Я вонзаю трепетное жало

Глубже, глубже... Что ж ты замолчала,

Ты уснула? — Бедное дитя!



4



Скорее смерть, но не измену5

В немой дали провижу я.

Скорее смерть. Я знаю цену

Твоей любви, любовь моя.

Твоя любовь — то ветер вешний6

С полей неведомой страны,

Несущий аромат нездешний

И очарованные сны.

Твоя любовь — то гимн свирели,

Ночной росы алмазный след,

То золотистой иммортели

Неувядающий расцвет.

Твоя любовь — то преступленье,

То дерзостный и сладкий грех,

И неоглядное забвенье

Неожидаемых утех...



Листы из рабочих тетрадей



5



Колышутся водные дали,

Тоскующий слышен напев.

Уснула принцесса Джемали7

В тени апельсинных дерев.

Ей снится певец синеокий,

Влюбленный в простор и туман,

Уплывший на север далекий8

От зноя полуденных стран.

Забывший для смутной печали

Весну очарованных дней.

И плачет принцесса Джемали

В цвету апельсинных ветвей.

И медленно шагом усталым

К ней идет нарядный гонец,

Смиренно на бархате алом

Он держит жемчужный венец:

«Проснитесь, принцесса, для трона,

Забудьте весенние сны,

Вас ждет и любовь, и корона

Владыки восточной страны.

Пред гордой султаншей Джемали

Во прахе склонятся рабы.

Пред вами широкие дали,

Над вами веленья судьбы...»



6



Ты замечал, как гаснет пламя

Свечи, сгоревшей до конца,9

Как бьется огненное знамя

И синий блеск его венца?

В упорном, слабом содроганье

Его последней красоты

Узнал ли ты свои страданья,

Свои былые упованья,

Свои сожженные мечты?

Где прежде свет сиял отрадный,

Жезлом вздымаясь золотым,

Теперь волной клубится смрадной

И воздух наполняет дым.

Где дух парил — там плоть владеет,10

Кто слыл царем, тот стал рабом,

И пламя сердца холодеет,

И побежденное, бледнеет,

Клубясь в тумане голубом.

Так гибнет дар в исканье ложном,

Не дав бессмертного луча

И бьется трепетом тревожным,

Как догоревшая свеча.



Листы из рабочих тетрадей



7



В сумраке тонет гарем,

Сфинксы его сторожат,

Лик повелителя нем,

Вежды рабыни дрожат.

Дым от курильниц плывет,

Сея душистую тьму,

Ожили сфинксы и — вот,

Тянутся в синем дыму.

В воздухе трепет разлит,

Душный сгущается чад,

Глухо по мрамору плит

Тяжкие когти стучат.

Никнет в смятенье чело,

Легкий спадает убор. «Любишь?» — «Люблю!» — тяжело

Властный впивается взор.

Синий колеблется пар,

Свистнула плетка у ног.

«Любишь?» — «Люблю!» и удар

Нежное тело обжег.

Огненный вихрь пробежал,

В звере забыт человек.

«Любишь?» — «Люблю!» — и кинжал

Вечное слово пресек...



Листы из рабочих тетрадей



8



Михаил мой — бравый воин,

Крепок в жизненном бою.

Говорлив и беспокоен.

Отравляет жизнь мою.

Мой Женюшка — мальчик ясный,

Мой исправленный портрет.

С волей маминой согласный,

Неизбежный как поэт.

Мой Володя суеверный

Любит спорить без конца,

Но учтивостью примерной

Покоряет все сердца.

Измаил мой — сын Востока,

Шелест пальмовых вершин,

Целый день он спит глубоко,

Ночью бодрствует один.

Но и почести и славу

Пусть отвергну я скорей,

Чем отдам свою ораву:

Четырех богатырей!11



9



Есть радости — они как лавр цветут,12

Есть радости — бессмертных снов приют,

В них отблески небесной красоты,

В них вечный свет и вечные мечты.

Кто не страдал страданием чужим,

Чужим восторгом не был одержим,

Тот не достиг вершины голубой,

Не понял счастья жертвовать собой.



10



Запах листьев осенний,

Золотой аромат,

Красотой песнопений

Струны сердца звучат.

Эти струны порвутся...

Вдвоем враги — теперь друзья,

Когда легли меж нами реки.13

Тебя понять умела я —

Ты не поймешь меня вовеки.

Ты будешь женщин обнимать,

И проклянешь их без изъятья.

Есть на тебе моя печать,

Есть на тебе мое заклятье.

И в царстве мрака и огня

Ты вспомнишь всех, но скажешь: «Мимо!»

И призовешь одну меня,

Затем, что я непобедима...

Могучий зверь не умер, он уснул

И дремлет тихо, знаю я, он дремлет.

Но он не мертв, могучий хищный зверь,

И стоит мне на миг лишь пожелать

Упиться жалким призраком свободы,

На миг ослабить золотую цепь,

Меня с тобой сковавшую навеки,

Воспрянет он и жаждой опьянен,

Любви и крови жаждой первобытной

На грудь мою положит властно лапу

И прорычит: «Моя! Моя! Моя!...»



Длинь — динь — день!

Длинь — динь — день!

На лугу играет день.

Над зеркальной гладью вод

Вьется мошек хоровод.

Вальс кузнечик заиграл

И открылся славный бал.

Над зеркальной гладью вод

Пляшет мошек хоровод.

Под мерный ритм стихов

Люблю я усыпленье.

Не надо нежных слов,

Нежней созвучий пенье.

Душа моя тиха,

В певучей неге дремлет,

И музыку стиха

Как ласку ласк, приемлет.

Чуть слышно в полусне

Две рифмы бьются в споре,

Как солнце жгут оне,

И плещутся, как море...

Веют сны по маковым полям.

Вот они в венках слетают к нам.

Если счастие дарят нам сны,

Их венки, как пламя зорь, красны.

Если в снах прошедшего нам жаль,

Их венки лиловы, как печаль.

Если в них забвенье слез и ран,

Их венки белеют, как туман.

Милый сон, будь крепок и глубок,

Белыйбелый мне сплети венок...



Синий дьявол



Окопан замок Маррекул14 — и взять его нельзя.

Пирует в замке рыжий граф и с ним его друзья.

Пирует грозный Жиль де Рэ15 и сам глядит в окно,

Ничто его не веселит, ни пенье, ни вино.

Вот конский топот слышит он. Взвилась столбами пыль.

«Спускать мосты, встречать гостей!» — воскликнул грозный Жиль.

Грохочут цепи, лают псы, гремят, стучат мосты.

Пред графом пленница стоит чудесной красоты.

Она рыдает и дрожит: «О, сжалься надо мной!

Зовусь я Бланкой д’ Эрминьер. Спешу к себе домой.

Там в замке ждут меня давно отец мой, брат и мать.

«Клянусь, — воскликнул Жиль де Рэ, — что долго будут ждать!»

Прекрасна ты и навсегда останешся со мной.

Девица Бланка д’ Эрминьер, ты будь моей женой!

Я рыжий граф, я Жиль де Рэ, гроза окрестных стран.

Идем в часовню, там обряд свершит мой капеллан».

«Женою Вашей, Жиль де Рэ, я не свободна быть.

Жених мой — рыцарь де Тромак, его клянусь любить».

«Молчать! В тюрьме моей давно закован твой Тромак.

Я — Жиль де Рэ, я грозный граф. Сказал — и будет так.

Я — рыжий граф, я Жиль де Рэ, гроза окрестных стран.

Идем в часовню, там обряд свершит мой капеллан.

Я буду кроткий суверен, твоим супругом став,

Но ты меня любить должна». — «Я не люблю Вас, граф».

«Алмазный перстень дам тебе, и серьги, и браслет».

«Я не люблю Вас, грозный граф», — твердит она в ответ...



Александрова Т. Л. Вступительная статья: М. А. Лохвицкая — Вас. Ив. Немирович-Данченко. Переписка // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 554—555.



М. А. ЛОХВИЦКАЯ — Вас. Ив. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО



ПЕРЕПИСКА



Василий Иванович Немирович-Данченко (1844/45—1936) — известный писатель и журналист, старший брат основателя МХАТа. Его перу принадлежит мемуарный очерк о Лохвицкой — «Погасшая звезда» — входящий в состав сборника воспоминаний «На кладбищах», вышедший в 1922 г. в Ревеле. Очерк является ценным мемуарным свидетельством, однако содержит целый ряд неточностей. Возможно, они объясняются простыми изъянами памяти: семидесятипятилетний старец, проживший яркую, полную впечатлений, жизнь, вспоминает события тридцатилетней давности, но может быть — обусловлены замыслом писателя, стремящегося усилить впечатление.



Свою первую встречу с поэтессой он описывает так: «Как-то в темень осеннего вечера приносят ко мне пакет. Неизвестность, подписавшаяся литерами М. Л., просит ответить ей до востребования на эти буквы: “Стоит ли ей писать или нет”. (...) Развернул я эти листки, и точно на меня солнцем брызнуло. (...) Я не помню, что я набросал “начинающему поэту”, но через несколько дней ко мне — я жил тогда в “Hotel d’ Angleterre” на Исаакиевской площади, — постучалась подросток лет четырнадцати, в кофейном16 мундирчике с беленькой пелеринкой, наивная, застенчивая, мерцавшая ранним огнем прелестных глаз».17 Эти и другие неточности легко выясняются из предлагаемых вниманию читателя писем.



Письма Немировича-Данченко печатаются по автографу РО ИРЛИ. Ф. 486. № 43. Почерк читается с трудом, поэтому некоторые фрагменты пропущены. Письмо Лохвицкой печатается по автографу РГАЛИ. Ф. 355. Оп. 1. Ед. Хр. 42.



Немирович-Данченко В. И. Письмо Лохвицкой М. А., 9 мая 1890 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 555.



1



Вас. Ив. Немирович-Данченко — М. А. Лохвицкой



9.V.1890



Исаакиевская площадь



Hotel d’ Angleterre, 35



Милостивая Государыня,



Мира Александровна!



Я в настоящее время занят составлением большой антологии лучших произведений молодых наших поэтов. Каждому из них должна предшествовать биография и критический очерк. В инициалах будут помещены портреты.



Между молодыми нашими поэтами самым талантливым и более всех обещающим — я считаю Вас. Вы пишете не только образно, но главное, чем так не богаты русские поэты — ярко (...)



Будьте добры, не откажите прислать мне указание, где были помещены Ваши произведения, какие из них Вы считаете лучшими и в какой фотографии я могу приобрести Ваш портрет для помещения его в антологию.



Готовый к услугам,



Вас. Немирович-Данченко



Если у Вас есть ненапечатанные стихотворения, не пришлете ли их мне (нрзб.)?



Лохвицкая М. А. Письмо Немировичу-Данченко В. И., б. д. («Многоуважаемый Василий Иванович! Ваше письмо не застало меня дома...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 555.



2



М. А. Лохвицкая — Вас. Ив. Немировичу-Данченко



Многоуважаемый Василий Иванович!



Ваше письмо не застало меня дома, и потому смею надеяться, что Вы извините меня за медленный ответ.



Моих стихотворений напечатано в «Севере» очень мало. За 89-й год в №№ 19, 21, 25, 43, 45 и 49, за 90-й — 6, 17 и 19.18



<#text>Из них лучшими я считаю № 43 и № 17, но автор не может быть беспристрастным судьею своих произведений и Вы, без

сомнения, сделали бы более верную оценку. Ненапечатанных стихов у меня много, но это все больше романсы и песни. Я выберу несколько из них и пришлю Вам, или же, если позволите, занесу сама.



В настоящее время у меня есть мой портрет только в институтском фартучке и пелеринке, но когда будут готовы мои новые карточки, я не замедлю сейчас же прислать Вам.



Остаюсь с искренним уважением,



М. Лохвицкая.



Когда могу я Вас видеть?



Немирович-Данченко В. И. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Многоуважаемая Мира Александровна! После одиннадцати месяцев скитаний по Африке...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 556.



4



Вас. Ив. Немирович-Данченко — М. А. Лохвицкой



Многоуважаемая Мира Александровна!



После одиннадцати месяцев скитаний по Африке, югу Франции, Италии, Сицилии и Северной Африки я вернулся в Москву, где застал книгу начавшейся печататься, а Ваш портрет уже готовым. Я толковал с издателем. Он скоро будет у Вас. Хотелось бы повидать Вас мне, в прошлом году я уехал внезапно, не успев навестить Вас в Ораниенбауме. Увижу ли Вас я теперь и где? Могу ли приехать к Вам? Вот бы Вам поехать туда, где я был! Как бы Ваш яркий и симпатичный талант развился там. Вы находите у себя в душе столько блеска и света; что бы это было в другой обстановке, у теплых морей солнечного юга?



Искренне преданный Вам,



Вас. Немирович-Данченко



Немирович-Данченко В. И. Письмо Лохвицкой М. А., 10 мая 1890 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 556.



3



Вас. Ив. Немирович-Данченко — М. А. Лохвицкой



10.V.1890



Я дома — всегда, когда Вам будет угодно, многоуважаемая Мира Александровна. С нетерпением жду возможности познакомиться с талантливым автором стихов, доставивших мне столько удовольствия.



Хотел бы получить для просмотра и те «романсы», которым Вы, очевидно, не придаете никакого значения (судя по тону Вашего письма), но где, разумеется, отразились симпатичные стороны Вашего молодого дарования.



Уведомьте только — когда Вы можете завести ко мне Ваши стихи?



Если Вам угодно знать, когда это удобнее мне, т. е. когда я всего более располагаю временем, — то я свободен совершенно всегда с 8 вечера. Если этот час Вам не подходит, назначьте сами.



Мне для антологии надо будет около десяти Ваших произведений (...)



Ваш институтский портрет —
больше всех подходит
. Будет и оригинально, и верно:



Вы самая молодая из наших поэтов, отчего же не дать Вас такой?



Жму Вашу руку



Вас. Немирович-Данченко



Hotel d’ Angleterre



Исаакиевская площадь



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 20 сентября 1892 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 559—560.



1



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



20 сентября 1892 г.



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Моя мать22 очень извиняется перед Вами в том, что не могла ответить на Ваше письмо, причиной тому был ее переезд в Петербург.



Что касается меня, то я не имела до сих пор минуты свободной. Хозяйство и устройство квартиры23 до того поглотили меня, что я при всем своем желании не могла сейчас же ответить Вам. Извините.



Интересно было бы знать, какие именно из моих стихотворений будут помещены в сборник? В «Наблюдатель» я никогда не писала и не имела намерения писать и одно мое стихотворение «Сафо у Эрота» было просто перепечатано из «Севера», притом же с ошибками, следовательно, если Вы находите нужным включить это стихотворение в число выбранных Вами, то прошу найти его на страницах «Севера» 1891-го года, в № 39.



Из толстых журналов только в «Русском Обозрении» была помещена моя поэма «У моря».



На любезное предложение журнала «Наше время» я согласна, но считаю своим долгом предупредить, что хотя я пишу довольно много, но отдаю в печать только половину, а может быть, и меньше из написанного мною. Следовательно, часто не могу присылать свои произведения.



Биография моя действительно очень коротка.



Родилась я 19-го ноября 1869-го года в Петербурге. Затем, через несколько лет отец мой — известный в свое время адвокат А. В. Лохвицкий,24 переехал с семьей в Москву и потому я получила воспитание в московском Александровском институте.25 Писать стихи я начала, кажется, с тех пор, как научилась держать перо в руках, и еще ребенком распевала песни собственного сочинения, но серьезно предалась этому занятию с 15-ти лет. В мае 1888 года окончила я курс ученья и переехала в Петербург (где снова поселилась моя мать после смерти отца), и в мае следующего года появилось в «Севере» мое первое стихотворение «Весенние грезы».



Вот все, что я могу сказать о себе. Когда и за кого я вышла замуж, Вам известно.



В метрическом свидетельстве я записана Марией, а не Миррой, как меня все называют, и поэтому было бы удобнее официально познакомить меня с публикой под первым именем, а впрочем, как хотите.



Посылаю Вам мою карточку, которая, по словам других, имеет со мной большое сходство, и подпись на отдельном листе. Портрета (кабинетного) я не посылаю, потому что снята на нем в костюме невесты, и это подало бы повод к разным толкам и издевательствам.



Стихотворения пришлю вскоре.



С искренним уважением, М. Жибер.



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 7 сентября 1894 г. Ярославль // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 560—561.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



Ярославль, Романовская ул.



д. Кулешова



7 сентября 1894 г.



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Если у Вас найдется свободная минута, — не будете ли Вы так любезны разъяснить мне то непонятное, что происходит с «Севером»?



Журнал становится плох до неузнаваемости: по-видимому, оттуда уходят все выдающиеся сотрудники и появляются никому неведомые до сих пор таланты. Кажется, и Вы тоже отрясли прах от ног Ваших?



Что это за особа, принимающая такой странный тон с посетителями и берущая на себя смелость занимать место редактора?26 Неужели она может быть судьей литературных произведений? Не растолкуете ли мне всю эту путаницу? Я здесь решительно ничего не понимаю и чувствую себя не совсем ловко, участвуя в таком... сомнительном журнале.



Конечно, я могу ошибаться, да и рада была бы ошибиться на этот раз, так как я люблю «Север», где начала печататься и где писала, когда была почти девочкой.



Пожалуйста, при свидании, передайте Петру Васильевичу Быкову,27 что я жду обещанного письма.



С глубоким уважением, Мирра Жибер.



Примите мою благодарность за то высокое наслаждение, которым я обязана Вашему последнему стихотворению «Не проклинай!» Если для Вас значит что-нибудь мое мнение, то скажу Вам, что эта вещь принадлежит к тем редким произведениям поэзии, которые почему-то проникают в душу и не забываются никогда.



Щепкина-Куперник Т. Л. Письмо Лохвицкой М. А., 4 ноября 1894 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 586—587.



1



4 ноября 1894 г.



Милостивая Государыня!



Позвольте мне выразить свое искреннее восхищение Вашим сильным, свежим талантом. Часто встречая Ваши стихи, я всегда прочитывала их с таким удовольствием, какое редко мне доставляли наши теперешние поэты. Они всегда задевали в моей душе затаенные струны и что-то во мне поднималось удивительное. Вчера на ночь мне попалась в руки «Русская лира» и я не оторвалась от нее, пока всех Ваших вещей не прочитала, но мне этого мало, пишу Вам, не имея чести Вас знать, специально с той целью, чтобы спросить Вас, где я могу найти все Ваши сочинения, какие только есть. Если будете столь любезны мне ответить — пока мой адрес: Киев, Прорезная, д. № 16, кв. Суховой. По окончании же траура обычный: Москва, редакция «Русских ведомостей».



М. А. Лохвицкая с сыном Измаилом



Татьяна Щепкина-Куперник



Щепкина-Куперник Т. Л. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Милая Мирра Александровна, Посылаю Вам милую артистку m-me Плачковскую...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 587.



2



Милая Мирра Александровна,



Посылаю Вам милую артистку m-me Плачковскую — в концерте которой я принимаю живое участие, — надеюсь, что и Вы не откажетесь прочесть что-нибудь на одних мостках с Вашим товарищем и поклонницей.



Т. Щепкина-Куперник



Щепкина-Куперник Т. Л. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Милая Мирра Александровна, Пишу Вам столько же от своего лица...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 587—588.



3



Милая Мирра Александровна,



Пишу Вам столько же от своего лица, как и от лица Лидии Борисовны;76 если Вы хотите нам сделать великое удовольствие, приезжайте после 12 ч. к княгине (Лиговка, д. 5). Я уезжаю завтра и сегодня мы хотим авансом отпраздновать мое рождение, которое будет 12-го. Соберется очень маленький кружок, но Вас мы обе жаждем видеть. Лидия просит написать, что она перед Вами очень виновата, но оправдание ей — театр и газета, оставляющая ей свободное время только в такие часы, когда к людям прийти неловко. Покажите, что Вы не «мелочная дама», а настоящий поэт, умеющий понять, что когда истинно хотят его видеть, то он не должен скупиться. Она написала бы сама, но музыка кончается, она идет играть в первый раз леди Макбет. Ждем и целуем.



Ваша Т. Щепкина-Куперник.



Щепкина-Куперник Т. Л. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Разве я могу в Севилье...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 588.



4



Разве я могу в Севилье, в Андалузии, не вспомнить о Вас? Я здесь так часто вижу Ваши глаза и Ваш цвет лица!77 И вашего Мурильевского мальчика.78 Шлю Вам привет.



Т. Щепкина-Куперник



Лохвицкая М. А. Письмо Т. Л. Щепкиной-Куперник, б. д. («Дорогая Татьяна Львовна! Вот уже целая неделя, как я лежу...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 588.



М. А. Лохвицкая — Т. Л. Щепкиной-Куперник



Дорогая Татьяна Львовна!



Вот уже целая неделя, как я лежу, и если даже завтра мне можно будет встать, то во всяком случае, несколько дней я должна посидеть дома.



Может быть, у Вас найдется свободная минутка приехать ко мне убедиться в истине моих слов и навестить страждущую, — буду Вам за это глубоко благодарна. Я же не могу обещать Вам ничего, так как не знаю, насколько затянется моя болезнь. До свидания.



Мирра Жибер



До меня дошли слухи о Вашем успехе. Радуюсь и поздравляю. Неужели Вы приехали на такое короткое время? Ужасно жаль.



Александрова Т. Л. Вступительная статья: М. А. Лохвицкая — А. Е. Зарину // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 588.



М. А. ЛОХВИЦКАЯ — А. Е. ЗАРИНУ



Андрей Ефимович Зарин (1862—1924) — прозаик, журналист, ответственный редактор журнала «Живописное обозрение» (1902—1903 гг.). Письма к нему Лохвицкой интересны как образец наименее формального стиля ее деловой переписки.



Письма печатаются по автографу РГАЛИ, Ф. 208, Оп. 1, Ед. Хр. 150.



Гондатти Н. Л. Письмо М. А. Лохвицкой, 6 августа 1896—1897 гг. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 557—559.



Н. Л. ГОНДАТТИ — М. А. ЛОХВИЦКОЙ



Письмо Николая Львовича Гондатти (1863—1946) в архиве Лохвицкой выделяется из общего ряда писем людей, так или иначе связанных с литературой, как по своему содержанию, так и по дружескому, неформальному тону. Невольно возникает вопрос: что связывает домашнюю затворницу, живущую мечтами о красотах «нездешних стран», с отважным путешественником, исследователем северных земель, «начальником Чукотки»?



Н. Л. Гондатти — личность исключительная. Сын итальянца и русской, он родился в Москве, окончил физико-математический факультет Московского университета. В конце 1880-х — начале 1890-х гг., будучи приват-доцентом университета, ежегодно совершал экспедиции с целью сбора антропологического и этнографического материала, побывал во многих областях России, а также в Европе, Восточной Азии и Северной Америке. В 1893 г. ему была предложена должность начальника Анадырской округи, где он прослужил четыре года, проявив себя не только как выдающийся исследователь, но и как талантливый администратор. В последующие годы он служил заведующим переселением в Приамурском крае, был губернатором Тобольска, Томска, а затем — главным начальником Приамурского края. Последовательно проводил политику сильной России, приложил значительные усилия к строительству Амурской железной дороги. Несмотря на административную занятость, не оставлял и исследовательской деятельности, состоял членом многих научных обществ. В 1911 году под его руководством завершила свою работу Амурская комплексная экспедиция — самое крупное научное предприятие в царствование Николая II. В 1917 г. Гондатти был отстранен от должности. После революции жил в Харбине, служа в одном из отделов КВЖД. В политической борьбе не участвовал, но до конца дней оставался патриотом России, победу СССР в Великой Отечественной войне воспринял с воодушевлением и гордостью за свою страну.



Об обстоятельствах знакомства Гондатти с Лохвицкой, к сожалению, сказать можно лишь то немногое, что выясняется из публикуемого письма и общего контекста биографии обоих. Скорее всего, это знакомство было семейным (отец Лохвицкой имел достаточно широкие связи в университетских кругах), и, вероятно, довольно близким в ту пору, когда Гондатти только начинал свою научную карьеру, а Лохвицкая была совсем юной девушкой. Можно предположить, что его личность произвела на нее глубокое впечатление — во всяком случае, человек именно такого масштаба и склада, как Гондатти, более всего соответствует «вечно-мужественному» идеалу ее лирики, — будь то «гордый, далекий» рыцарь, отправившийся в крестовый поход ради освобождения единоверцев (граф Роберт в драме «Бессмертная любовь») или «владыка восточной страны» (царь Соломон в стихотворении «Царица Савская» и драме «На пути к Востоку» и другие подобные часто встречающиеся образы).



***



6 августа (1896—1897)



Ново-Мариинский пост19



Благодарю — не ожидал. Что Вы здравствуете и даже хорошо, я это знал, пока не выезжал из Москвы, так как читал произведения Вашей музы, но после для меня все закрылось, и я нахожусь большею частью в полном неведении того, что делается в мире, тем более я обрадован теми немногими (даже чересчур) строками, которые я от Вас, Мария Александровна, только что получил. Не удивляйтесь, что Ваше письмо шло так долго: почта сюда ходит при нормальных условиях — только раз в год и только благодаря какой-нибудь счастливой случайности удается еще раз снестись с остальным миром, зато бывает, что письма идут годами, так с последней почтой пришли некоторые, посланные еще в (18)91 и (18)92 гг., думается мне, что даже до Р(ождества) Х(ристова) почта ходила быстрее, чем в наш век электричества и пара. Когда читаешь где-нибудь в газетах, что в каком-нибудь месте за заносами или по другим причинам почты не было «целую неделю», как с ужасом сообщают местные корреспонденты, так только улыбаешься. Здесь я, например, с последней почтой получил газеты за время с мая (18)95 г. по апрель (18)96 — все вместе, приходят оне обыкновенно в истерзанном виде и в таком беспорядке, что привести их в какую-нибудь систему решительно нет возможности, вот и берешь первую попавшуюся под руку, читаешь и ничего не понимаешь, не зная, где кончается действительность и начинается сон: там Фердинанд, князь болгарский, целуется с Владимиром Александровичем, здесь итальянцы не пропускают в Абиссинию отряд русского красного креста, тут какие-то x-лучи открыли что-то невозможное, а где-то в Чухломе чиновникам жалованье стали платить золотом. Читаешь все это и только удивляешься: что, как, отчего и почему. И невольно вспоминается при этом случай, бывший со мной же, когда я, пробродив целый год среди самоедов, остяков и вогулов, возвращался домой и был уже в местах культурных: ехал по железной дороге от Тюмени до Перми. В вагоне сидела какая-то дама, видимо, с дочкой, уже взрослой; познакомившись, разговорились. Вдруг барышня меня и спрашивает: «А скажите пожалуйста, какого Вы мнения о воляпюке?»20 Смотрю на нее во все глаза и ничего не понимаю. «Ну да, — продолжает моя настойчивая собеседница, — ведь теперь о нем только и говорят». Сконфуженный (тогда я был еще совсем юношей), робким голосом говорю ей: «Виноват, — я с ним не знаком. Да он кто такой?» Надо было слышать тот гомерический хохот, который тогда раздался в вагоне, и видеть мое лицо. Теперь, правда, надо мною посмеяться некому: я чуть ли не единственный грамотный человек во всей округе (приятное, могу сказать, сознание!), есть священник, но он здесь уже более тридцати лет, да и раньше дальше Якутска никуда не ездил, имеет женатых сыновей и замужних дочерей, — и все неграмотные, — и он, конечно, забыл и то немногое, что знал раньше, а это единственный местный интеллигент, с которым приходится мне делить часы досуга, когда я бываю в Маркове21 — второй моей столице, отстоящей отсюда верст на восемьсот внутрь страны. Русских здесь очень мало, большинство разных инородцев, среди которых господствующее положение занимают чукчи, сохранившие до сих пор свою независимость и разные обычаи, среди которых есть и такие (даже теперь), как убийство старых и больных. Прежде мне было нелегко, но теперь я научился по-чукотски (он здесь заменяет французский), — все понимаю и о многом могу говорить, и теперь у меня в тундре есть даже друзья, которые все советуют взять в жены одну-двух чукоток, говоря, что тогда буду настоящий начальник, а теперь я пока лишь русский начальник. На одном месте долго не сижу, а все езжу, и однако, несмотря на это и на то, что здесь живу уже третий год, я многого еще не видал, да, вероятно, и не увижу: так велики расстояния и трудны средства сообщения: отсюда, например, до Маркова летом на лодке приходится ехать около месяца, причем роль наших прежних бурлаков заменяют собаки. Однако — довольно. Всего не напишешь, а несколько штрихов о своей жизни дал. Буду с нетерпением ждать от Вас письма (на этот раз, надеюсь, большого), — поверьте, они нигде не читаются и не перечитываются с таким удовольствием, как здесь. Желаю Вам исполнения самого сокровенного Вашего желания. Крепко жму Вашу руку и хоть иногда вспоминайте всегда



Вашего Н. Гондатти.



Лохвицкая М. А. Письмо Волынскому А. А., 18 октября 1896 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 571.



М. А. Лохвицкая — А. Л. Волынскому



18 окт(ября) (1896 г.)



Милостивый Государь!



Читая Ваши критические статьи о поэзии, я наивно полагала, что могу до некоторой степени удовлетворить эстетические требования Вашего журнала. Почему именно мои стихи не подошли к нему, остается для меня тайной, и я была бы Вам очень благодарна, если б Вы были так добры — разъяснить мне это.



Я понимаю, что редакция не может вступать в переговоры по поводу каждого непринятого стихотворения, но я имею смелость думать, что в Ваших глазах я все же не первая встречная, и что с моей стороны не будет слишком дерзко надеяться на Вашу любезность.



Эти новые вещицы прошу Вас также отослать мне обратно за непригодностью.



С глубоким уважением,



М. Лохвицкая-Жибер



P. S. «Северный вестник» упрекнул меня в подражании Лермонтову.



Бедный Лермонтов! — Между нашими музами такое же сходство, как между утесом и цветком, растущем на нем.



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 22 октября 1896 г. С.-Петербург // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 571—572.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



Милостивая Государыня!



Я неустанно буду просить у Вас все новых и новых стихов, пока не найду среди них то, что мне понравится окончательно. Трудно на бумаге объяснить свое впечатление, но позвольте Вас уверить, что Вы для меня, в самом деле, не «первая встречная». Хорошему, т. е. простому и ясному стихотворению, я обрадуюсь, как собственной удаче.



«Ветка туберозы» лучше, чем «Поэту», но я жду от Вас гораздо лучших стихов.



Готовый к услугам



А. Волынский



СПб., 1896,



октября 22



Лохвицкая М. А. Письмо Волынскому А. А., 26 октября 1896 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 572.



М. А. Лохвицкая — А. Л. Волынскому



26 окт(ября) 1896 г.



Милостивый Государь!



Вы просите меня прислать Вам «простое и ясное» стихотворение, а между тем, Вы нашли лучшей самую туманную из моих пиес — «Ветку туберозы».



Это обстоятельство решительно сбило меня с толку. Посылаю Вам наугад несколько вещей, различных по форме и содержанию. Больше у меня пока нет ничего нового, кроме любовных песен, которые ни в каком случае не могли бы Вам понравиться. Если и этот мой присыл окажется неудачным, то я не рискну вновь беспокоить Вас ни моими письмами, ни моими стихами.



До сих пор я сотрудничала в журналах только по приглашению редакций и никогда сама не предлагала своих услуг, — но «Северный вестник» всегда привлекал меня своим особым направлением, чуждым общей скуки, тенденции и пошлости, — если я обожглась, тем хуже для меня, но я не хочу быть навязчивой...



Все отвергнутое Вами прошу Вас возвратить мне, для чего прилагаю конверт с маркой.



За скорый ответ — благодарю.



С глубоким уважением



М. Лохвицкая-Жибер.



Лохвицкая М. А. Письмо Волынскому А. А., 18 ноября 1896 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 572.



М. А. Лохвицкая — А. Л. Волынскому



18 ноября (1896)



Милостивый Государь!



Посылаю Вам два новых стихотворения.



Я медлила так долго потому, что сама надеялась быть в Петербурге и увидеться с Вами. Но поездку пришлось отложить, — и я снова обращаюсь к Вам письменно. Будьте так добры, — пришлите мне Вашу визитную карточку. Если Вам неприятен официальный тон, то, поверьте, меня, как женщину, он тяготит еще более, чем Вас.



Мне бы очень хотелось знать Ваше мнение о моих стихах.



Быть может, это не совсем невозможно.



М. Лохвицкая-Жибер



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Многоуважаемая Мирра Александровна! Исполняю Ваше желание и посылаю Вам мою фотографическую карточку...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 574.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



Колокольная, 13



Кв. 6



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Исполняю Ваше желание и посылаю Вам мою фотографическую карточку. Если она внушит Вам желание быть со мною откровенною, буду особенно рад, пожалуйста — повторяю — Ваши стихи доставляют мне огромное удовольствие. Если же, в самом деле, Вы «не отходите» для меня «от стола»! Дайте мне возможность поверить тому, что Вы это сказали не ради одной только любезности. На первых порах удостойте прислать и Вашу драгоценную карточку. Et ego in Arcadia fui*52 — как и Вы, я люблю образные изображения, хотя в данном случае я могу судить о Вас по Вашим письмам, в которых светится душа.



Пожалуйста, придумайте предлог для приезда в Петербург — хотя бы на самое короткое время, на несколько дней. Сделайте невозможное возможным. Думаю, что мы сошлись бы подружески.



Жму Вашу руку



А. Флексер



Лохвицкая М. А. Письмо Волынскому А. А., 27 ноября 1896 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 573—574.



М. А. Лохвицкая — А. Л. Волынскому



27 ноября 1896 г.



Многоуважаемый Аким Львович!



Ваше письмо меня очень обрадовало. Наконец-то я могу обратиться к Вам почеловечески и говорить более свойственным мне языком.



М. А. Лохвицкая с сыном Евгением



Мне бы, конечно, было приятно, если б мои стихи вышли как можно скорее, но я вполне полагаюсь на Вас; делайте так, как Вам кажется лучшим. Я совершенно согласна с Вами — поэзия и музыка — одно. Древние греки были правы, признавая одну общую богиню Эра-то — и сопровождая чтение стихов игрой на лире. Я много занималась музыкой (я готовилась быть певицей) и, вероятно, поэтому я всегда в минуты творчества слышу какой-нибудь музыкальный напев — и остаюсь верна ему.



Стихи с плохо выдержанным темпом или страдающие отсутствием цезуры — безобразны. Неужели я когда-нибудь грешила в этом отношении? Если — да, то я себе этого никогда не прощу.



Может быть — Вы думаете, что я имею слишком высокое представление о своем даровании? Если и так, — то я не виновата. Меня избаловали в Петербурге, где я выступила на литературное поприще совсем еще девочкой и где с первых шагов слышала только лестные отзывы. Я была новинкой и, как всякая новинка, возбуждала интерес. Теперь я, кажется, всеми забыта, но это еще не значит, что я умерла, еще много времени впереди. И если я к тридцати годам не оправдаю надежд, возлагаемых на меня в мою счастливую пору, — то лишь тогда сложу я оружие и признаю себя ничтожеством.



Я хочу знать Ваше мнение, потому что дорожу им.



До того, что думают обо мне критики таких журналов, как «Русское богатство» или «Русская мысль»,51 — мне нет никакого дела, и даже мне было бы как-то не по себе, если бы им вздумалось (сохрани, Бог!) похвалить меня.



Повторяю, мне дорого именно Ваше мнение и одна из главных причин моей поездки в Петербург будет, конечно, желание увидеться с Вами.



Я не говорю «мне кажется, что мы поймем друг друга», потому что я убеждена в этом. Не будь во мне этой уверенности, разве стала бы я Вам, совсем незнакомому мне человеку, писать на четырех страницах, злоупотребляя Вашим временем и терпением?



Но я знаю, что Вы отнесетесь к этому так, как бы мне хотелось, потому что иначе быть не может, — потому что иначе было бы невозможно.



С глубоким уважением,



М. Лохвицкая-Жибер



Лохвицкая М. А. Письмо Волынскому А. А., 1 декабря 1896 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 574—575.



М. А. Лохвицкая — А. Л. Волынскому



1 дек(абря 1896)



Многоуважаемый Аким Львович!



Вашу книгу и письмо я получила сегодня утром — и спешу выразить Вам мою глубокую благодарность. Не понимаю, чем могла я заслужить подобное вещественное доказательство Вашего расположения ко мне, но, хотя бы и незаслуженно, буду хранить его и гордиться им.



Посылаю Вам свой сборник.53 В нем есть много очень слабых вещей, но прошу Вас принять во внимание, что некоторые из них были написаны мной в возрасте 15-и, 16-и лет.54



Что же касается нашего будущего свидания, то предупреждаю, Вы разочаруетесь потому что, по всей вероятности, Вы составили обо мне неверное представление: я — женщина — в полном смысле этого слова и — только. С типом писательницы, «синего чулка», я не имею ничего общего. Я развита крайне узко, односторонне. Все, что не красота (я подразумеваю высшую красоту), все, что не поэзия, не искусство — для меня не существует и значится у меня под одним названием: «суета сует». Я разделяю людей * на две половины; к одной я бы отнесла такие слова, как «приход, расход, большой шлем, акция, облигация и проч(ее). К другой: жизнь, смерть, восторг, страдание, вечность.



Понимаете ли Вы, что я хочу сказать? Можете ли Вы понять меня?



Я живу совсем особенной жизнью, живу так, как будто завтра я должна умереть: все земное, преходящее, меня не касается, — оно мне чуждо, оно раздражает меня.



После этого Вам не покажется странным, если я скажу, что не имею понятия о самых простых вещах. Например, прожив четыре года в Москве, я знаю только несколько главных улиц, да и то плохо.



Я пишу Вам об этом для того, чтобы Вы поняли, что я такое и с кем Вам придется иметь дело.



Не думаю, что наша беседа могла бы быть интересной для Вас — говорить будете Вы один, а я буду Вас слушать: это моя обычная манера.



Я страшно застенчива55 и в присутствии нового лица иногда совершенно теряю способность речи. Уж если кому-нибудь из нас придется «просить снисхождения», то, конечно, не Вам.



Вероятно, я приеду в начале января. Точнее определить время не могу: это зависит не от меня. Но даю Вам слово, что извещу Вас о своем прибытии в тот же день, хотя бы для того, чтобы поблагодарить Вас за Ваше внимание ко мне.



М. Жибер (Лохвицкая)



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Мирра Александровна! Я снимался в Житомире, недавно...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 576.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



Колокольная, 13



Кв. 6



Мирра Александровна!



Я снимался в Житомире, недавно, в том месяце. Должно быть, карточка Вам показалась страшною, — сужу об этом по некоторым подробностям Вашего милого письма, на этот раз, впрочем, не очень доброго.



Приехать Вы не можете, потому что нет никакого повода и еще потому, что Вы не придаете теперь значения личному знакомству. Душа Ваша в стихах. Если, таким образом, к фотографической карточке присоединить любезно подаренную мне книгу, то получиться — не правду ли? — весь человек.



Однако вот сведения о моей жизни. До одиннадцати я дома, а с 11 ? до двух в редакции. Затем я опять дома — ad infinitum.*



Если решите ехать, без повода и Вашей теории, не известите ли меня об этом днем раньше?



Мне бы хотелось распорядиться моими занятиями так, чтобы Вы могли позвать меня в любое время — запискою по адресу моей квартиры.



Итак, до свидания



А. Ф(лексер)



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Многоуважаемая Мирра Александровна! Я был болен — и поэтому не писал никуда...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 575—576.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Я был болен — и поэтому не писал никуда и никому, и, вообще, на время, т(ак) с(казать), вышел из круга этих обыденных занятий и порядков. И теперь еще я чувствую себя довольно плохо, так что Вы не должны сердиться на меня за неразборчивость письма, требующего от меня великого напряжения. Мне нужно сказать Вам по поводу «Кольчатого змея»,56 что я его решительно не понимаю — я даже не догадываюсь.



О ком. О каком змее, подлинном или аллегорическом, идет у Вас речь (нрзб.) Ваш «гибкий, цепкий, кольчатый змей» требует объяснения, и я надеюсь, что Вы мне в нем не откажете. Что касается стихов, то, как и всегда, стихотворение это блещет своими достоинствами, но, Бога ради — напишите мне поскорее, что Вы разумели, создавая этот огненнострастный, по Вашему обыкновению, гимн любви. Вы легко поймете, что я не могу, по совести, отправлять в набор произведение, смысл которого превышает мои способности разумения.



За книжку приношу сердечную благодарность. Я изучу ее и со временем представлю отзыв на страницах «Северного вестника».



Крепко жму Вашу руку



Ваш А. Флексер



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Наслаждаюсь мыслью о нашем свидании...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 576.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



Наслаждаюсь мыслью о нашем свидании. Позвольте прийти к 9 ?. Если бы Вы были добры до конца, Вы известили бы меня о Вашем намерении приехать в П(етербург) — из Москвы и тогда я был бы готов еще вчера. Однако, это ведь не важно, — важно то, что через несколько часов я буду иметь удовольствие беседовать с Вами.



Сердечно преданный,



А. Флексер



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 25 февраля 1897 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 561.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



25 февраля 1897



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Мне передал Л. М. Медведев,28 что мое имя значится в числе сотрудников «Севера». Прошу Вас разъяснить мне мое недоумение. Если редакция действительно желает печатать мои стихи, пусть она соблаговолит выслать мне вышедшие номера журнала и представить свои условия, которые при новом издательстве могут быть иными, чем два года назад. Радуюсь, что «Север» в Ваших руках и от души желаю ему успеха.



С глубоким уважением М. Лохвицкая (Жибер)



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 28 февраля 1897 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 561.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



28.II 97.



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Я очень рад, что узнал Ваш адрес. Действительно, имя Ваше есть в числе сотрудников «Севера». Принимая на себя редактирование журнала, я — зная, что вы некогда были близки ему, и питая неизменное глубокое уважение к Вашему таланту, не могу отказать себе в удовольствии видеть Вас в этом журнале одним из самых желанных сотрудников. Не зная Вашего адреса, я рискнул включить Вас в литературную группу «Севера», полагая, что Вы не припишете моему поступку ничего, кроме того, что руководило мною при этом.



Я не ошибся... Ваше письмо — доказательство.



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 28 февраля 1897 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 561.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



28.II 97.



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Я очень рад, что узнал Ваш адрес. Действительно, имя Ваше есть в числе сотрудников «Севера». Принимая на себя редактирование журнала, я — зная, что вы некогда были близки ему, и питая неизменное глубокое уважение к Вашему таланту, не могу отказать себе в удовольствии видеть Вас в этом журнале одним из самых желанных сотрудников. Не зная Вашего адреса, я рискнул включить Вас в литературную группу «Севера», полагая, что Вы не припишете моему поступку ничего, кроме того, что руководило мною при этом.



Я не ошибся... Ваше письмо — доказательство.



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 20 апреля 1897 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 562.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



20 апреля (1897 г.)



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Верьте, что никак не могла написать Вам раньше. Еще раз благодарю за присланные книги. Детские песенки из книжки «На разъезжей дороге» заучиваются теперь моими детьми, которые до сих пор воспитывались исключительно на поэзии Пушкина.



Я сильно заинтригована таинственной незнакомкой, принесшей мне «Север». По почте я все еще ничего не получаю и не знаю, напечатаны ли остальные мои пьесы. На всякий случай посылаю Вам еще две.



Теперь позвольте обратиться к Вам с просьбой, которая, конечно, покажется Вам очень странной — я хочу иметь Ваш портрет и буду рада получить его.



Искренне расположенная к Вам М. Лохвицкая-Жибер.



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 12 мая 1897 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 562—563.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



12.V.97.



Глубокоуважаемая Мирра Александровна.



Простите великодушно, что до сих пор не отвечал Вам. Стихотворения Ваши получены и
все
будут помещены, — первым пошло «Но не тебе» (В 11-м № журнала). Распоряжение о высылке журнала сделано было немедленно, но сейчас я узнал, что адреса до сих пор не напечатаны и потому №№ и не были еще отправлены Вам. На следующей неделе получите непременно. Особенно понравилась мне и другим, кому я читал, из присланных Вами стихотворений «Мертвая роза». Оно — в высокой степени поэтично и выдержанно от первого до последнего слова.



Мне пишет о Вас Л. М. Медведев в каждом своем письме... Он — прекрасный, хотя и немного резкий в суждениях человек... С ним связывала меня давняя дружба, порвавшаяся было из-за ничтожных недоразумений, но снова восстановившаяся теперь.



Очень рад, что Вы нашли возможность читать Вашим деткам мои стихи из альманаха «На разъезжей дороге»... Нашему брату — присяжному литератору — дорог бывает читательдруг, а тем более приятно, если слово доходит до «сердца маленьких людей».



Ваша просьба (о портрете) застает меня врасплох: у меня нет ни одной карточки... Но она нисколько не странная, о — нет, и я с величайшим удовольствием исполню ее в самом непродолжительном времени. Но только
тогда
я попрошу
Вас прислать мне и Ваш новый портрет. Это было бы для меня очень дорого.



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 24 июня 1897 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 563.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



Станция Пушкино по Ярославской дороге,



Старая Просека, дача Шашкина



24 июня (1897 г.)



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Ваше письмо не застало меня в Москве и потому так долго оставалось без ответа. «Север» я, конечно, теперь не получаю, да и не стоит переводить журнал на каких-нибудь два летних месяца, если это сопряжено для редакции с большими хлопотами. По свойственной мне кротости я согласна подождать до августа.



Не посылаю Вам своего кабинетного портрета не из скупости и не по неимению, а потому что забыла его в городе. Впрочем, эта маленькая карточка, говорят, более других передает сходство.



Теперь очередь за Вами и я думаю (надеюсь), что Вы не захотите остаться в долгу перед женщиной.



М. Лохвицкая-Жибер



P. S. Не можете ли Вы сообщить мне что-нибудь о Всеволоде Соловьеве?29 Я не послала ему до сих пор своей книжки по незнанию адреса и погибаю от угрызений совести.



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Многоуважаемая Мирра Александровна! Сообщаю Вам адрес Всев(олода) Серг(еевича) Соловьева...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 563.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Сообщаю Вам адрес Всев(олода) Серг(еевича) Соловьева: Малая Итальянск(ая), 38. Он в настоящее время состоит председателем комиссии народного чтения.



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 11 декабря 1897 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 563—564.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



11/ 12 (18)97



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Вечер литературно-артистического кружка состоится в субботу, как я уже и говорил Вам. Начало Ѕ час 10-го. Афиши не будет. Только избранная публика... Я заеду к Вам в Ѕ часа 9-го. Если К. Д. Бальмонт останется в Петерб(урге)30 на субботу, то, конечно — пойдет и он. Я не видел его со вторника,* — сегодня вечером или завтра утром зайду к нему. Впрочем, завтра я встречусь с ним у В. П. Гайдебурова31...



М. А. Лохвицкая с мужем Е. Э Жибером
Перечитываю Ваши стихотворения «Небесный цветок» и «Вакхическая песня»... Первое — сама музыка и в то же время так глубоко по содержанию. Только Вы умеете
так
много высказывать в немногих словах.. Второе — очень хорошо, но не западает так в душу, как это. Но всетаки оно, конечно,
производит
впечатление... И это впечатление — вполне эллинское, зовущее «вперед, вперед!»... Спасибо вам, дорогая Мирра Александровна.



Урусов А. И. Письмо Лохвицкой М. А., январь 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 579—580.



А. И. УРУСОВ — М. А. ЛОХВИЦКОЙ



Князь Александр Иванович Урусов (1843—1900) — известный адвокат, литературный критик, знаток поэзии французского символизма. Одним из первых признал и оценил талант Бальмонта. Обстоятельства знакомства с ним Лохвицкой неизвестны, но его оценка ее творчества интересна как показатель отношения человека, обладающего литературным вкусом и умеющего чувствовать «новую поэзию».



Письмо относится к январю 1898 г., когда II том стихотворений поэтессы только что вышел в свет. Письмо печатается по автографу РО ИРЛИ, Ф. 486, № 61.



***



Многоуважаемая Мирра Александровна!



На вечере 31 января я жестоко простудился — и засел дома: вот что значит увлекаться литературой — поехал слушать о Буслаеве,61 а вернулся — больнехонек. Одно время доктор подавал даже надежду на бронхит, но оказался вульгарнейший грипп. И конца не видать.



Сейчас принесли мне Вашу милую книжку т. II с отличным портретом.



Я только что успел пробежать первые музыкальные строчки. Да! Только у Вас и есть такие звуки.



Спешу благодарить Вас. Книжка Ваша (нрзб). Я сейчас сажусь за нее и буду читать, пока не отупеет восприятие.



Первое впечатление.



Вот какие стихотворения понравились мне более других.



с. 1.



«В кудрях каштановых моих...»



— милая музыкальная вещь, полная глубокого смысла. Яркий и красивый символ.



(c.) 8.



«Спящий лебедь». Красивый образ и звучные стихи. Я ими настолько подкуплен, что принимаю соединение эпитетов: звенящий и невнятный, хотя шорох если звенит, то бывает внятен.



(c.) 11. «



Быть грозе...»



— здесь тонкий эротический смысл удивительно сочетается с чувством природы, списанной с действительной природы, а не с книжных шаблонов.



«Очарование» — превосходно выражено. «Триолет» и «Он и она» — грациознонаивные образцы этой милой формы, которую любят Фофанов62 и Бальмонт.



(c.) 23. «Кто счастья ждет...» — в этом сжатом, кратком стихотворении чувствуется вся страстность поэта, с чисто пушкинскою чистотою стиха.



Красивые строфы



«В полевых цветах» несколько испорчены рифмами «кашки — ромашки».



(c.) 27.



«Напрасно спущенные сторы...»



— прелестно! Слаб только 7-й стих, так как непонятно сразу, в родительном или дательном поставлено «воли властной», да и что такое «властная воля»? Остальное очаровательно.



«Я видела пчелу...»



Здесь эротический символизм прерывается взрывом страсти и все стихотворение очаровательно.



«Лионель»



— прекрасный ритм гармонирует с содержанием (нрзб.), несет эманацию как на крыльях.



В



«Посмотри — блестя крылами»



— прозаичен стих 11-й.



«Это ты»



— здесь чудесно сказалась Ваша чуткая душа.



«Моя душа как лотос чистый»;



«У камина»;



«Ты жжешь меня, Молох...»; «Я жажду наслаждений...» —



можно смело сказать, что таких сильных и красочных стихотворений никогда еще не писала женщина, что стильность их не нарушается небрежностью рифм или избитыми эпитетами. Здесь все оригинально, и свежо, и ядовито. Поэмы менее оригинальны.



Как только поправлюсь и буду выпущен на свободу — немедленно явлюсь, чтобы поблагодарить Вас еще раз. Примите уверения в совершенном почтении и преданности.



К. Н. Льдов — М. А. Лохвицкой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 580.



К. Н. ЛЬДОВ — М. А. ЛОХВИЦКОЙ



Константин Николаевич Льдов (псевд., наст фам. — Розенблюм) (1862—1937) — поэт, сотрудник «Северного вестника», участник «пятниц» К. К. Случевского. Обладал несомненным, изящным дарованием, хотя и не вполне самостоятельным (отчего его называли «второй Фофанов»).



Письмо и стихотворение «Зачем, цветок благоуханный...» печатаются по автографу РО ИРЛИ. Ф. 486. № 38, стихотворение «М. А. Лохвицкой» печатается по автографу РО ИРЛИ, Ф. 486, № 70, л. 22.



Льдов К. Н. М. А. Лохвицкой (при посылке игольника) («Да будет твой певучий стих...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 581.



М. А. Лохвицкой



(при посылке игольника)



Да будет твой певучий стих
Так светел, радостен и колок,
Как острие моих иголок
В руках чарующих твоих!



Да будет твой лукавый стих
Так соблазнителен и гибок,
Как прелесть девственных улыбок
В устах колдующих твоих!



Да будет твой полдневный стих
К блаженству нитью путеводной
И, сметан строчкою свободной,
Вонзится в недругов твоих.



Да будет твой цветущий стих
Обилен творческой росою,
Насквозь пронизанный красою
Очей задумчивых твоих!



Да будет чужд земных грехов,
Отвергнет строй однообразный
И да падет как дождь алмазный
На ро ссыпь каменных стихов.



28 дек(абря) 1898 г.



Льдов К. Н. Письмо Лохвицкой М. А. и стихотворение «Зачем, цветок благоуханный...» // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 580—581.



***



СПб. Екатерин(инский) просп(ект)



д. 4. кв. 99.



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Я прочел и перечел Вашу книгу.63 Мне кажется, что я в ней кое-что понял и кое-что угадал... Не напишете ли мне, когда я мог бы повидать Вас, не отрывая Вас от занятий? Мне доставило бы большое удовольствие еще раз побеседовать с Вами.



Так как Вы враг многописания, черкните мне день и час, когда Вы будете дома — и когда Вы не ожидаете к себе «литераторов».



Искренне расположенный,



К. Льдов



P. S. Как жаль, что у меня теперь нет ни одной книги моих стихотворений! Чувствую себя в долгу, и чтобы хоть немного расквитаться, набрасываю здесь же несколько недавних строк:



Зачем, цветок благоуханный,
Передо мной трепещешь ты?64
В стране холодной и обманной
Тоскуют южные цветы.



На лепестках твоих атласных
Дрожит весенняя роса...
Дыханье уст твоих безгласных
Летит, как песня, в небеса.



Ты весь — напев и трепетанье.
Истомой тайною объят —
Как аромат, твое лобзанье,
Как фимиам, твой аромат.



Ты дремлешь, нежный и покорный,
И ждешь под брачною фатой
Порыва неги животворной
И блесток пыли золотой.



***



Ф. К. Сологуб / Публ. [вступ. ст.] Т. Л. Александровой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 581—582. — Из содерж.: Сологуб Ф. К. Мирре Лохвицкой («Сколь дивно мне, что с нами здесь...»). — С. 582.



Ф. К. СОЛОГУБ



Шуточное стихотворение Федора Кузьмича Сологуба (1863—1927), посвященное Лохвицкой, интересно для понимания личности самого поэта: оказывается, он был склонен не только к мрачной иронии, каковая ему приписывалась («зло, без улыбки,



остроумный», — как пишет о нем Зинаида Гиппиус65), но и к шутке вполне дружеской и безобидной.



Стихотворение печатается по автографу РГАЛИ, ф. 482, оп. 1, № 257.



Мирре Лохвицкой



Сколь дивно мне, что с нами здесь,
За сим столом вы, поэтесса!
Отсель далече ваша весь,
Там на Олимпе, у Зевеса.



Нектара не один фиал
И всех амброзий там помногу.
И кто б все это променял
На змеезрачную миногу!



О алчность! Как она роднит
Ничтожных смертных, нас с богами!
К земной трапезе стол накрыт
И небожительница с нами.



И та, которой возжигать,
Пред ней от страха полумертвы,
Мы рады были б тучны жертвы,
Сама готова с нами жрать.



9 февраля 1900 г.



Александрова Т. Л. Вступительная статья: К. К. Случевский — М. А. Лохвицкой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 582.



К. К. СЛУЧЕВСКИЙ — М. А. ЛОХВИЦКОЙ



Константин Константинович Случевский (1837—1904) в 1890-е гг. продолжил традицию литературных собраний, заведенную Я. П. Полонским. На его «пятницы» собирались писатели самых разных направлений, встречи проходили в непринужденной, дружеской атмосфере, хозяин умел всех примирить, с большим участием относился к начинающим литераторам, независимо от их убеждений и социального статуса. Судя по письмам, Лохвицкая пользовалась его особой симпатией.



Письма печатается по автографу РО ИРЛИ, Ф. 486, № 55, стихотворение — там же, № 70. Л. 25. Почерк читается с трудом, некоторые слова прочитываются предположительно.



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., б. д. («Что-то Вы безмолвствуете, многоуважаемый Аполлон Аполлонович?..») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 566.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



Что-то Вы безмолвствуете, многоуважаемый Аполлон Аполлонович?



Получили ли Вы мое письмо со вложением вырезки из газеты и официальную заметку моего мужа (за моей подписью)?



Пожалуйста, ответьте мне поскорей и прикажите «Северу», чтобы выслал деньги, необходимые мне теперь для новой поездки в Петербург.



Извините, что надоедаю Вам, но уверяю Вас, мне иначе нельзя. Сообщите мне, что нового в Петербурге? Успокоился ли Афанасьев?35 Если нет — покажите ему вырезку из «Волгаря» — это на него хорошо подействует.



Что Немирович-Данченко? Не собирается ли в Москву? Взял ли Гайдебуров мои новые стихотворения? Если нет, пожалуйста, известите. У меня просят многие журналы, но я пишу теперь мало...



Скучно что-то и тяжело. Выдался такой промежуток, что я совсем одна и одинока. Пустота вокруг, пустота в уме и в сердце. Пишите мне, если Вы еще не совсем забыли меня. Ваши письма мне всегда доставляли большую радость, но теперь они были бы особенно дороги мне, так как мы ценим участие не в минуты веселья, а в грустные дни ненастья и тоски.



Помните искренно расположенную к Вам Мирру Жибер.



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., б. д. («Многоуважаемый Аполлон Аполлонович! Очень рада, что «Север» остается в Ваших руках...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 565.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Очень рада, что «Север» остается в Ваших руках и благодарю за скорый ответ. Пожалуйста, не извиняйтесь, чем длиннее будут Ваши письма, тем большее удовольствие принесут они мне.



Посылаю Вам курьез, напечатанный обо мне в газете «Волгарь».



Как Вам нравится эта «начинающая поэтесса, примкнувшая к рифмоплетам»? Видите, как издеваются над Вашей «Сафо». Я очень довольна, что Бальмонт далеко и не может прочесть всех этих гадостей; он человек нервный, впечатлительный и любит мою музу. Его адрес: France, Paris, 145, rue de Grenill, pension Va n Pelt.32 Напишите ему — он будет рад. Вы ему очень понравились.



Не забывайте также и Вашего друга Мирру Жибер.



P. S. Пожалуйста, пришлите мне адрес Минского.33 А что же «Север»? Я так и не получаю ни одного номера.



Мой муж написал Вам официальную записку (у меня самой рука не поднялась). Я окончила большую драматическую поэму,34 но не знаю, где ее поместить.



Не посоветуете ли Вы мне что-нибудь?



Поэтическая самореклама



К числу жалких рифмоплетов в последнее время примкнула молодая начинающая поэтесса г-жа Лохвицкая, получившая известность в литературном мире благодаря рифмованному... цинизму и не перед чем не останавливающейся смелости в изображении личной пустоты. Как и следовало ожидать, критика сурово встретила рифмованные вопли г-жи Лохвицкой и г-жа Лохвицкая написала и поместила в московской газете «Курьер» такую саморекламу:



Я не знаю, зачем упрекают меня,
Что в созданьях моих слишком много огня,
Что стремлюсь я навстречу живому лучу
И наветам унынья внимать не хочу.



Что блещу я царицей в нарядных стихах
С диадемой на пышных моих волосах,
Что из рифм я себе ожерелье плету,
Что пою я любовь, что пою красоту.



Но бессмертья я смертью своей не куплю
И для песен я звонкие песни люблю
И безумью ничтожных мечтаний моих
Не изменит мой жгучий, мой женственный стих.



Дивно хорошо, как вымазанный сотовым медом указательный перст, и замечательно скромно. «Но бессмертья я смертью своей не куплю», — приходится понимать в том смысле, что г-жа Лохвицкая как «царица в нарядных стихах с диадемой на пышных своих волосах» рассчитывает приписаться к цеху бессмертных при жизни, несмотря на «безумье ничтожных мечтаний», изливающихся в «жгучих, женственных стихах». И помоги ей, бедной, Аполлон!



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 20 января 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 564.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



20 января (1898)



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



До меня дошли слухи, что «Север» переезжает в Одессу. Если это так, не откажите уведомить меня, каким образом могу я получить из «Севера» причитающийся мне гонорар за 97-й год.



Моя книжка готова, я скоро выпущу ее. Посылаю Вам карточку для «Всемирной Иллюстрации». Если не понравится, или окажется слишком маленькой — пришлю другую.



Я послала два стихотворения в «Неделю» При случае узнайте, пожалуйста, приняты ли они. Телеграмму Вашу я получила, интересно знать, при каких обстоятельствах она отправлена.



Не забывайте



искренне расположенную к Вам М. Жибер.



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 1897 — до февраля 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 577.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



(1897 — до февр. 1898)



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Стихотворение Ваше «Песнь любви»57 — мне очень понравилось. Оно талантливо в самом лучшем смысле слова. Живо, выразительно и с чудесно библейским колоритом в духе «Песни Песней» и потому даже целомудренно, несмотря на пламенный стиль. Прошу Вас, пришлите мне немедленно, если есть, еще одно маленькое стихотворение, менее «пламенное», и я напечатаю его вместе с этой «Песнью любви», хотя и на одной странице с нею. Исполните, пожалуйста, мое желание — буду Вам благодарен.



В Житомир поеду в конце настоящего месяца и тогда же буду в Москве. Готова ли Ваша книга? Отчего Вы стали писать так редко и так... мало — по содержанию и объему? Я люблю Ваши письма.



Ваш А. Волынский



P. S. Имейте в виду: у меня есть еще весеннее Ваше стихотворение «Весенний день».



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 7 марта 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 566—567.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



7/III 98.



Многоуважаемая и дорогая Мирра Александровна!



Я виноват перед Вами, хотя и не по собственному желанию, — виноват в молчании... Еще 3-го февраля я обращался в контору с просьбою о выдаче мне Вашего гонорара, представляя Вашу доверенность, — обращался и еще письменно... И что же? В ответ получалось: «Пусть г-жа Лохвицкая потрудится придти сама», — или: «Мы пошлем сами!».. Не считая возможным затягивать дальше всю эту прискорбную историю, я посылаю Вам доверенность Вашу обратно. И вот мой совет: когда Вы приедете в Петербург, обратитесь сами в контору и предъявите Ваше требование о выдаче Вам гонорара за все стихи, помещенные в 1897-м и январефеврале 1898 года (по 35 коп. за строку)



...В Петербурге нового мало (если не считать немецкой оперы и различных правительственных «листовок» и «назначений»). «Все то же и то же, только нет убитых сил, прожитых лет!»36



...Все это — мелочи, мелочи и мелочи! А Ваш талант — крупная ценность в современной нашей поэзии. И Вы — возьмете свое, если останетесь такою же, как теперь, т. е. будете



<#text>петь

только о том, что волнует, тревожит и вдохновляет Вас, — не ждать, не сочинять, а именно петь...



Ваши стихи в «Северном вестнике» очень хороши, особенно в 3-й книге и 2-е из вошедших во 2-ю.37



Вас(илия) Павл(овича) Гайдебурова я увижу завтра и немедленно увижу Вас. Ив. Немировича-Данченко в Петербурге: все так же жизнерадостен, энергичен и свободен душою, как всегда...



————



«Одна и одинока...» «Пустота вокруг, пустота в уме и в сердце...» Да побойтесь Вы Бога, не пугайте меня, дорогая Сафо!.. Да, не пугайте, потому что мне — искренне любящему Вас, как человека, и так высоко ценящему Вас, как поэта, — было бы очень тяжело думать, что Вы не окружены счастием среди близких для Вас людей... Не хочу верить, что у Вас могут быть теперь «грустные дни ненастья». Будьте бодры душою и помните, что Вы — гордость всех Ваших друзей.



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Многоуважаемая Мирра Александровна! Мне было бы приятно увидеть Вас сегодня...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 578.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



Загородный 23, кв. 45



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Мне было бы приятно увидеть Вас сегодня среди слушателей: я читаю в зале Тенишева60 (Моховая, 33) лекцию на литературнофилософскую тему об идеализме. Приходите. Если не скучно Вам меня послушать. О билетах не беспокойтесь. Пошлите Вашу карточку Н. Т. Мельгунову, устроителю моей лекции.



Преданный Вам



А. Волынский



Лохвицкая М. А. Письмо Волынскому А. А., 13 апреля 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 577.



М. А. Лохвицкая — А. Л. Волынскому



13 апреля 1898 г.



Многоуважаемый Аким Львович!



Прошу Вас, сделайте строжайшее внушение корректору Вашего журнала. В моем стихотворении, помещенном в апрельской книге, стоит возмутительная опечатка, приводящая меня в отчаяние:



Вместо рифмы «надзвездный», красуется безрифмица «невзгодный»!58 Ради Бога, прошу Вас, умоляю и заклинаю — прикажите объявить в следующем номере об этой опечатке. До сих пор даже самые злейшие враги мои не отказывали мне в умении владеть формой. Не давайте им оружия против меня.



Отчего Вы стали так молчаливы? Надеюсь, Ваше здоровье поправилось? На этот раз могу сообщить Вам новость, очень приятную... для самой себя. В половине мая я приеду в Петербург, в окрестностях которого я проведу лето, и осенью поселюсь в нем окончательно и бесповоротно.



Пожалуйста, напишите мне, когда думаете уехать из Петербурга.



Мне хотелось бы повидаться с Вами весной.



До скорого свидания.



М. Жибер



Волынский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., б. д. («Многоуважаемая Мирра Александровна! Вы были добрым другом «Северного вестника»...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 577—578.



А. Л. Волынский — М. А. Лохвицкой



Многоуважаемая Мирра Александровна!



Вы были добрым другом «Северного вестника», будьте же преданным товарищем моим в новом деле, к которому я буду стоять очень близко — в газете, которая будет выходить с Нового года при моем редакторстве для литературного отдела. При личном свидании я сообщу Вам все подробности относительно этой новой газеты, а теперь прошу Вашего искреннего доверия к моим словам, которое могло бы выразиться в кратком ответе на эту мою записку. Преданный Вам



М. А. Лохвицкая с сыном Владимиром



А. Волынский



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 7 мая 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 567.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



7 мая 1898 г.



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Давно не писала Вам, мешало ужасное настроение, не покидающее меня и теперь. Весна, московская весна действует на меня самым гнетущим образом. Днем — удушливая жара и тоска; вечером — пьяные песни под окном, нытье гармоники и тоска, ночью — кошмары и тоска.



Вы спросите, почему я не уезжаю из этого ада? — Ответ: у меня нет башмаков. Я не шучу. Дело в том, что на мою ногу невозможно найти готовую обувь, но я заказала слишком поздно и теперь приходится ждать. Право, все это вовсе не так смешно, как, может быть, кажется Вам.



Лето я проведу в Ораниенбаумской колонии,38 а затем переберусь в Петербург, куда перешел служить мой муж.



Посылаю стихотворение для «Севера», которого не получаю.



Не забывайте искренне расположенную к Вам Мирру Жибер.



Мой адрес с 15 мая: Петергоф, 1-я Ораниенбаумская колония.



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 1 июня 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 567.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



1 июня (1898)



Сегодня я Вас видела во сне. Боже, какой это был ужасный кошмар! Ведь Вы ничего не имеете против меня и никогда не будете моим врагом, не правда ли? Я так боюсь этих слов.



Почему бы Вам не навестить меня?



Я живу совсем одна (если не считать моих детей) и «пользуюсь летним воздухом».



Если надумаете приехать, известите меня телеграммой. Я тогда встречу Вас в Петергофе.



Взамен московской серой тоски здесь мучает тоска голубая.39 — Небо, море и далекие берега — все навевает грусть. У меня есть новые стихотворения, но переписывать лень, потом как-нибудь пришлю.



До свидания.



Ваш друг Мирра Жибер



Мне очень хотелось бы иметь № «Севера» с Вашей рецензией о моей книжке и №, где помещено стихотворение Бальмонта, посвященное мне.40



М. Жибер



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 19 сентября 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 568.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



19/IX (18)98



Дорогая Мирра Александровна.



При всем своем желании — я не могу ни сегодня ни в воскресенье быть у Вас. Мог бы зайти в понедельник вечером* — в то время, в какое Вы назначите мне. Все лето я был болен, в начале сентября стал чувствовать улучшение здоровья, а теперь опять совсем расклеился. При всем этом — масса работы, парализующей лечение... Невесело жить на свете!.. Только и утешаешься тому, что есть на этом свете хорошие, отзывчивые и родные твоей душе люди.



Ваш душою А. Коринфский.



P. S. Вы переехали в Петербург? Здесь ли Ваш муж в настоящее время? Мой адрес для писем — попрежнему редакция «Правительственного вестника».



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., 1898 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 568.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



Воскресенье (1898)



Дорогой Аполлон Аполлонович!



Завтра и послезавтра я буду вечером дома, но прошу Вас зайти ко мне только в том случае, если это не повредит Вашему здоровью и если Вы не потеряете необходимое Вам время. Я поселилась в Петербурге, как предполагаю, навсегда, а потому мы еще успеем увидеться и наговориться, когда Вы будете более свободны и поправите Ваше здоровье.



Сердечно расположенная к Вам, Мирра Жибер.



P. S. Мой муж, как всегда, блистает своим отсутствием.41 Вернется только через два месяца. Не забывайте меня. Я одна и очень скучаю. М. Жибер.



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 1899 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 568.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



Дорогая Мирра Александровна!



(1899)



Хоть я и писал Вам об устраивающемся сегодня в 6 час(ов) веч(ера) в ресторане «Медведь» обеде участников наших «пятниц» — в честь К. К. Случевского, — но повторяю снова. Сейчас К. К. Случевский сказал, что он будет обижен — не видя Вас на этом обеде рядом с собою. Приезжайте и спросите ((нрзб.) с 28 Конюшенной), где обедают в честь Случевского, и Вас проведут. Я бы приехал за Вами, но так занят в редакции, что положительно не могу — при всем желании.



Ваш душою Апол. Коринфский



P. S. Будут, м(ежду) пр(очим), гр. Голенищев-Кутузов,42 В. П. Гайдебуров, кн. Цертелев,43 кн. Барятинский,44 К. М. Фофанов, Д. С. Мережковский, К. Н. Льдов, Ф. В. Черниговец, П. В. Быков, З. Н. Гиппиус и др., и др., и др.



Лохвицкая М. А. Письмо Коринфскому А. А., январь 1899 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 569—570.



М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфскому



(янв. 1899)



Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!



Вы меня оскорбили страшно и незаслуженно, назвав мое стихотворение бальмонтистским.46 Это Бальмонт в подражание мне написал два стихотворения таким размером, каким я писала, еще не зная о его существовании. Если б Вы повнимательнее относились к моим стихам, Вы бы вспомнили мое стихотворение в 1-м томе «В час, когда слетают сны» и «Вихорь», а во втором томе — «Лионель», наконец, мое «Заклинание». Этот размер я ввела в моду и писала им раньше Бальмонта, а мое стихотворение «Дурман» есть подражание моему же «Вихрю» (95 г.):



Вихорь в небе поднялся,



Закрутился, завился...



Напротив, когда Бальмонт в Москве читал свое стихотворение:



Я живу своей мечтой



В дымке нежнозолотой...



— его все упрекали за явное подражание мне и потому-то он и посвятил его Вашей покорной слуге, имея в виду заслуженные нарекания.47 Если Вы спросите его, он, вероятно, сам признается Вам, что его знакомые упрекали, и что он признал себя виновным в увлечении моей формой.



Стыдно Вам, стыдно. А еще называетесь моим другом! Упрекать меня в подражании! И кому же! (Впрочем, вместо всех объяснений мне было бы благоразумнее попросить Вас сличить два тома моих стихов с бальмонтовскими и наглядно убедить Вас, кто из нас прав.



Вы меня оскорбили страшно, именно потому, что от Вас мне больно было слышать несправедливое обвинение. Недостает еще того, чтоб Вы... Ну, а скажите, пожалуйста, кто у кого похитил имя «Джамиле»? Или Вы и тут склонны предполагать, что я за несколько лет предвидела, что Бальмонт может окрестить свою героиню этим именем, которое мне нравится и которым я озаглавила стихотворение, написанное в (18)95 году? Стыдно, стыдно! Упрекайте Бальмонта в недостатке фантазии, а у меня слишком много своего добра, чтобы заимствовать у других. Повторяю, я оскорблена и взбешена.



Мирра Жибер.



Заезжайте непременно. Буду ждать Вас, чтобы ехать к Чюминой,48 хотя не знаю, буду ли здорова. Мне сегодня очень нехорошо, целый день болело сердце, а тут еще упрек.



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 15 января 1899 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 569.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



15/I (18)99



Дорогая Мирра Александровна!



На пятницах у К. К. Случевского Вас не видели уже целую вечность.45 Наш поэт просил меня — от его имени — сообщить Вам, что сегодня будет читать свою новую поэму гр. А. А. Голенищев-Кутузов. Все будут рады видеть Вас, а я — более всех.



Ваш неизменный друг



А. Коринфский



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 18 января 1899 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 570.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



18/I(18)99



Дорогая и многоуважаемая Мирра Александровна!



Получив Ваше письмо, я был огорчен, — вероятно, даже более, чем Вы при получении моего... Я — обидел Вас, я оскорбил Вас — в то самое время, когда не только не желал ни того, ни другого, но даже испытывал по отношению к Вам то благоговейное чувство, которое выше и глубже любви!.. Да, мне стыдно и больно, — больно за Вас, стыдно за свою беспамятность (которая — несомненный признак «начала конца», выдаваемого усталостью жить)... Ваш «Вихрь» я хорошо помнил и тогда — вечером у К. К. Случевского, но — и сам не могу объяснить, почему мне не пришло в голову, что в этом стихотворении — Ваше полное оправдание и в то же самое время — полнейшее обвинение Бальмонта. Относительно «Джамиле» я говорил К(онстантину) Д(митриеви)чу и сам... Впрочем, не стану говорить обо всем этом, — виновен я и не заслуживаю никакого снисхождения. Если возможно — простите Вашего обидчика, сознающего всю глубину своей вины друга, и забудьте обо всем этом...



Апол. Коринфский



Коринфский А. А. Письмо Лохвицкой М. А., 20 января 1899 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 570.



А. А. Коринфский — М. А. Лохвицкой



20/I(18)99



Дорогая Мирра Александровна!



Я немножко запоздаю: приду к Вас не в ? 9-го, а к ? 10-го часа. К О. Н. Чюминой лучше всего приехать в десять — не раньше. К. К. Случевский с ее разрешения приедет (из Малого театра) в 12 часов.



Ваш Ап. Коринфский. P. S. К. Д. Бальмонт, оказывается, улетел в Москву, — где читает лекции о Кальдероне.49



М. А. Лохвицкая — А. А. Волынский. Переписка // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 570—578.



М. А. ЛОХВИЦКАЯ — А. А. ВОЛЫНСКИЙ ПЕРЕПИСКА



Критик Аким Львович Волынский (псевд., наст. фам. Флексер, 1861—1926) на рубеже XIX—XX веков был заметной фигурой. В 1890-е гг. он был редактором реорганизованного журнала «Северный вестник», вокруг которого группировались писатели зачинавшегося модернистского направления. В 1896 г. Лохвицкая послала ему свои стихи, и между ними завязалась непродолжительная переписка — кажущаяся, впрочем, довольно значительной на фоне общей скудости корреспонденции поэтессы. Лохвицкая очень дорожила мнением Волынского. В письмах ему она объясняла свои творческие принципы и очень хотела быть понятой. Ей, очевидно, была близка «борьба за идеализм», провозглашенная критиком в печати. Те м не менее в полной мере ее надежды не оправдались. Волынский увидел в ней исключительно «прелестный чисто эротический талант». Тон его ответов игриво-галантен и не вполне серьезен. Вероятно, по этой причине более близкое знакомство не состоялось.



Много лет спустя Волынский писал: «Лохвицкую, одну из интереснейших женщин в русской литературе, я помню неотчетливо. Стихи ее отливали огнем настоящей эротики в духе библейской “Песни Песней”. А в домашнем быту это была скромнейшая и, может быть, целомудреннейшая женщина, всегда при детях, всегда озабоченная своим хозяйством. Она принимала своих гостей совсем на еврейский лад: показывала своих детей, угощала заботливо вареньем и всякими сластями. Этот сладостно-гостеприимный оттенок имеет восточно-еврейский отсвет. В Лохвицкой блестящим образом сочетались черты протоарийской женщины с амуреточными импульсами, изливавшимися лишь в стихах».50



Волынскому принадлежит также несколько критических статей о творчестве Лохвицкой — тона вполне одобрительного, но с оттенком снисходительности.



Письма Волынского печатаются по автографу РО ИРЛИ. Ф. 486. № 25. Письма Лохвицкой — по автографу РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Ед. Хр. 616.



Случевский К. К. Письмо Лохвицкой М. А., 1 декабря 1899 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 582—583.



1 дек(абря 1899 г.)



Многочтимая Мирра Александровна!



Княгиня Барятинская,66 устраивающая 10 декабря вечер «А. Толстой и Некрасов», просит меня известить Вас прилагаемым письмом.



Я буду также участвовать и просил бы Вас, в случае согласия Вашего дать ответ мне или княгине Лидии Борисовне Барятинской (Яворской), Лиговка, № 65.



Отчего не были Вы в пятницу?



Искренне уважающий,



К. Случевский.



Случевский К. К. Письмо Лохвицкой М. А., 17 декабря 1899 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 583.



17 д(екабря 1899 г.)



Прослушать Ваших, досточтимая Мирра Александровна, 450 строк,67 всякий пожелает! Кутузову68 я написал еще вчера о предполагаемом чтении, без Вашей просьбы, а теперь, сейчас пишу вторично.



Вы сказали, что будете не раньше 10 часов? Так и объявляю.



Искренне преданный,



К. Случевский.



Случевский К. К. Письмо Лохвицкой М. А., 11 января 1900 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 583.



11 января (1900 г.)



Сердечно чтимая поэтесса!



Вы не можете себе представить, как был я опечален Вашим отсутствием! Ваше место подле меня пустовало. Было очень весело. Мои дамы ехали тоже одни и прибыли к сроку благополучно. Сегодня быть не могу, а завтра думаю зайти, но наверное не знаю.



Целую ручку.



К. Случевский



Бальмонт К. Д. Письмо Лохвицкой М. А., 12 марта 1900 г. Париж // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 585—586.



К. Д. БАЛЬМОНТ — М. А. ЛОХВИЦКОЙ



Единственное сохранившееся в архиве Лохвицкой письмо Константина Дмитриевича Бальмонта (1867—1942) не только не проливает света на отношения двух поэтов, но вызывает даже вопрос: а существовал ли вообще их «нашумевший роман»? По стилю оно органично вписывается в ряд сугубо деловых писем редакционных работников. Однако было бы неверно воспринимать его как наиболее достоверное документальное свидетельство. Оно относится к периоду, когда отношения поэтов обострились почти до вражды, о чем свидетельствует их стихотворная перекличка.



Письмо написано на небольшом куске картона, напоминающем библиотечную карточку, на нем стоит дата, но нет ни обращения, ни приветствия. Для формальной переписки это слишком невежливо, для дружеской — подчеркнуто небрежно и сухо. Из содержания письма понятно, что существовали и другие письма. Их местонахождение неизвестно.



Есть основания полагать, что роль Бальмонта в судьбе Лохвицкой не слишком благовидна. Если исходной причиной смерти поэтессы было «нарушенное равновесие ее духа», то в стихотворных обращениях Бальмонта как раз и видится рука, непрестанно раскачивавшая этот маятник. Характерно, что на протяжении всей предсмертной болезни Лохвицкой Бальмонт не выказал к ней ни малейшего участия и на похоронах ее не присутствовал.



Известны два его стихотворения, прямо посвященные памяти Лохвицкой, но ими его реакция на ее смерть не исчерпывается. В письме Брюсову от 5 сентября 1905 г. среди пренебрежительных характеристик современных поэтов есть и такая: «Лохвицкая — красивый романс». В контексте случившегося эти слова звучат цинично (не знать о смерти поэтессы Бальмонт не мог). Цинизмом проникнут и его сборник «Злые чары», название которого явно заимствовано у Лохвицкой (выражение встречается у нее в драмах «Бессмертная любовь» и «In nomine Domini», а также в стихотворении «Злые вихри»).



Однако его дочь от брака с Е. К. Цветковской, родившаяся декабре 1907 г., в память Лохвицкой была названа Миррой. Много лет спустя в очерке «Крым» Бальмонт писал, вспоминая свою крымскую встречу с поэтессой: «Крым — голубое окно (...) Голубое окно моих счастливых часов освобождения и молодости... где в блаженные дни нечаянной радости Мирра Лохвицкая пережила со мною стих: “Я б хотела быть рифмой твоей, — быть как рифма, твоей иль ничьей”, — голубое окно, которого не загасят никакие злые чары».71 Сколько-нибудь подробных воспоминаний о Лохвицкой он не написал, но образы ее поэзии продолжали всплывать в его стихах до конца его жизни, а две подаренных ею фотокарточки он всегда держал на своем рабочем столе.



Письмо печатается по автографу РО ИРЛИ Ф. 486 № 14.



***



Париж, 12 м(а)рт(а) 1900.



Не сердитесь, что так долго не писал Вам. Но в сущности последнее Ваше письмо было не письмо. Благодарю Вас за прелестную Вашу карточку. С нетерпением буду ждать Ваших стихов. Опять буду писать о Вас в английском «Атенеуме».72 Мой адрес: Espana, Sevilla, poste restante.



Через час покидаю Париж. Получили ли Вы Гауптмана?73 Какое впечатление?



Ваша поэма в «Деннице»74 (кстати, что за убогий альманах!) оставила меня холодным. Нравятся Ваши стихи в «Неделе». Хорошее заклинание. Я тоже пишу стихи по части колдуний и дьяволов.75 Ими будет полна моя книга, которую я напишу в Испании. Впрочем, я больше занят чтением. Отчего Вы так неохотно пишете мне? Нехорошо. До свидания. Всего лучшего.



К. Бальмонт



Александрова Т. Л. Вступительная статья: Т. Л. Щепкина-Куперник — М. А. Лохвицкая. Переписка // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 586.



Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК — М. А. ЛОХВИЦКАЯ ПЕРЕПИСКА



Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874—1952) — писательница, переводчица, поэтесса, драматург. С Лохвицкой ее связывали приятельские отношения, хотя по характеру и образу жизни они совсем не похожи друг на друга. Щепкина-Куперник — типичная «женщина новой формации» — самостоятельная, активная, легкая на подъем. Была близка к театральным кругам, дружила с Л. Б. Яворской, о которой оставила воспоминания. О Лохвицкой в мемуарах она ничего не говорит.



Письма Щепкиной-Куперник печатаются по автографу РО ИРЛИ Ф. 486, № 66. Письмо Лохвицкой — по автографу РГАЛИ, Ф. 571, Оп. 1, Ед. Хр. 839.



Случевский К. К. Письмо Лохвицкой М. А., 31 марта 1900 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 583.



31 март(а 1900 г.)



Сегодня 31, пятница, сердечно чтимая Мирра Александровна, я уеду в Москву на 2 недели. Т(ак) как дома Вы не любите бывать у меня в мое отсутствие — сообщаю.



Как дорого Ваше стихотворение?



Целую ручки.



К. Случевский.



Случевский К. К. Письмо Лохвицкой М. А., 15 мая 1900 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 583.



15 мая 1900 г.



Разрешите, глубокоуважаемая Мирра Александровна, (нрзб.) придти к Вам и прочесть кое-какие стихотворения.



Случевский К. К. Письмо Лохвицкой М. А., 19 июня // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 583.



19 июня.



Сердечно чтимая Мирра Александровна!



Завтра еду в «Уголок»69 и явлюсь к Вам в следующий мой приезд. Право, я соскучился, давно не слушал Вашего чтения, очень я люблю слушать Вас, следовать за Вашими глазами.



Мужу кланяюсь и целую Ваши ручки.



К. Случевский



Случевский К. К. Письмо Лохвицкой М. А., 16 августа // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 584.



16 авг(уста).



Увы, многочтимая Мирра Александровна — но Вам не судьба жить в «Уголке», где Вы, наверное, написали бы многое. Я возвратился сегодня и узнал, что за дачу уже взят задаток и она отдана Вишнякову. Мне это очень, очень грустно! Но приехать Вам и мужу Вашему и деткам погостить ко мне, на мою дачу, право следует. Сердечно уважающий,



К. Случевский



Случевский К. К. «Зачем шутить? Шутить опасно!..» // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 584.



***



Зачем шутить? Шутить опасно!
Еще хочу я полновластно
Любить... и мало, мало мне
Ласкаться с тенью, жить во сне!70



Нет, не неведомо, не ново,
Что биться сердце, жить готово.
Скользнуло молнии быстрей
Сквозь острый звук тройных цепей!



На ней — одна... мне остальные...
Возможно ль, чтоб, склонясь лобзать,
Я слышал отзвуки стальные?
Цепей, пожалуй, не сорвать!



Лохвицкая М. А. Письмо Зарину А. Е., 26 декабря 1901 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 588.



26 дек(абря) 1901



Стремянная, 4



Многоуважаемый Андрей Ефимович!



Потеряв надежду когда-либо видеть Вас у себя (и научиться играть в шахматы), я решилась послать Вам стихи для «Жив(описного) Об(озрения)», чтобы хоть этим напомнить Вам о своем скромном существовании.



Полагаю, что одно из присланных стихотворений — «Над белой, широкой пустыней» следовало бы поместить в первых номерах, т. к. оно подходит по сезону; остальные поместите, когда Вам угодно.



Искренне расположенная к Вам,



М. Лохвицкая-Жибер



P. S. На праздниках я по целым дням сижу дома и застать меня очень легко.



Лохвицкая М. А. Письмо Зарину А. Е., б. д. («Многоуважаемый Андрей Ефимович! Уезжаю на два месяца постранствовать...») // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 589.



Многоуважаемый Андрей Ефимович!



Уезжаю на два месяца постранствовать по белу свету, на людей посмотреть и себя показать,79 а чтобы Вы без меня не соскучились — посылаю Вам два стихотворения: одно, которое Вы сами изволили пожелать для «Жив(описного). Обозр(ения)», а другое — с летним настроением. Будьте добры снова отправлять мне Ваш прекрасный журнал (со всеми его несметными приложениями) по моему городскому адресу: Стремянная, 4.



Искренне уважающая Вас М. Лохвицкая-Жибер



Гриневская И. А. Я среди людей мира или мой энциклопедический словарь // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 589—592.



И. А. ГРИНЕВСКАЯ



«Я СРЕДИ ЛЮДЕЙ МИРА ИЛИ МОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ»



Изабелла Аркадьевна Гриневская (1864—1942) — поэтесса, драматург. Закончила Высшие женские курсы, владела многими европейскими языками. О пьесе Гриневской «Баб» одобрительно отозвался Л. Н. Толстой. Публикуемые воспоминания представляют собой «словарную статью» из объемного произведения, составленного в форме словаря, в котором мемуаристка вспоминает людей, с которыми ей приходилось встречаться в жизни (среди них — Горький, Бальмонт, Случевский, И. Северянин и др.).



Печатается по машинописному оригиналу (РГАЛИ, Ф. 125, Оп. 1, Ед. Хр. 22, Л. 81—84). Автографы писем Лохвицкой находятся там же (Ед. Хр. 295).



***



Лохвицкая Мирра Александровна, известная поэтесса.



Когда я начала печатать стихи, она уже пользовалась большой известностью. Мы встретились с нею на вечере у Яворской. Эта интересная актриса умела не только играть на сцене, но и принимать гостей, давая им возможность и себя проявить. На небольшой эстраде создался импровизированный концерт. Выступали некоторые из числа гостей. Случайно я очутилась рядом с Лохвицкой, совершенно тогда для меня незнакомой, кроме ее имени и некоторых стихов. Сидя рядом, мы заговорили друг с другом. Она спросила мою фамилию, назвав себя. Услышав мою фамилию, она спросила меня, мои ли стихи появились в «Новом времени». «Да, мои», — «Когда я прочла вчера ваши стихи, я подумала: Да, эта...» — и не докончила... Но интонация, мимика докончила ее лестную для меня мысль.



Хотя строй нашей поэзии совершенно различен, но мы подружились, и как культурные люди относились друг к другу с большой терпимостью и уважением. Если для каждой из нас был чужд строй стихов, то понятно и оценено исполнение. Мы жили близко друг от друга и иногда сговаривались идти вместе, куда нам обеим надо было отправиться. Так мы однажды вместе пошли на панихиду Полонского в одну из годовщин его смерти.80 Мы вышли из Владимирской и направились по бывшей Литейной ул. «Вы знаете, куда идти, в какую церковь?» — «Знаю», — сказала я уверенно. Мы зашли в церковь... Стоим... Слушаем службу... Наконец, она мне тихо говорит: «Изабелла Аркадьевна, поминают Анну, а не Якова» — Я невольно очнулась от мыслей, в которые была погружена. «Что, Анну?.. Значит не здесь... Кажется, нам надо было взять налево, на Семеновскую улицу, а не идти дальше и взять направо. И действительно, я оглянулась кругом и никого из знакомых, которые должны были явиться... Всетаки, выйдя из церкви, мы попали, куда следует. «А я на вас рассчитывала, — сказала она, — хотя я знаю, что на вас рассчитывать в таких случаях не приходится». Домой мы вернулись благополучно, — каждая к себе безошибочно.



Вот ее записочки, из которых выясняется обыденная жизнь поэтессы. Ввиду того, что Лохвицкая была истинная поэтесса, эти незначительные штрихи могут быть интересны. Открывается, можно сказать, interieur ее.



1



1 марта 1900



Многоуважаемая Изабелла Аркадьевна!



Завтра вечером у меня соберутся некоторые из поэтов и я была бы очень рада видеть Вас в числе моих гостей. Надеюсь, что Вы свободны.



Преданная Вам М. Лохвицкая-Жибер



2



24 декабря 1901 г.



Многоуважаемая Изабелла Аркадьевна! Благодарю Вас за Ваши милые пожелания и прошу принять в свою очередь мои поздравления. К сожалению, воспользоваться Вашим любезным приглашением не могу, т. к. у меня болеет ребенок, и вследствие этого я никуда не выхожу.



Преданная Вам М. Лохвицкая-Жибер



3



26 декабря 1902 г.



Дорогая Изабелла Аркадьевна,



Поздравляю Вас с праздником. От души желаю всего лучшего. Благодарю за участие, выказанное Вами во время моей болезни; теперь мне лучше, а когда совсем будет хорошо, навещу Вас пососедски.



Искренне расположенная к Вам, М. Лохвицкая-Жибер.



4



7 апреля.



Извините, милая Изабелла Аркадьевна, что не ответила на Ваше любезное поздравление, но я сама собиралась быть у Вас третьего дня — да обстоятельства помешали. Жму Вашу руку.



М. Лохвицкая-Жибер.



5



1 сентября.



Многоуважаемая Изабелла Аркадьевна



Не могу быть у Вас сегодня; очень нездоровится. Если к понедельнику поправлюсь, то зайду к Вам в назначенное время.



Искренне преданная Вам, Мирра Лохвицкая-Жибер



6



Многоуважаемая Изабелла Аркадьевна



Если сегодняшний вечер Вы свободны, не зайдете ли к нам? У нас в 6 часов зажигают елку.



Искренно расположенная, М. Жибер



7



Дорогая Изабелла Аркадьевна,



Не знаю, где была моя голова, когда я просила Вас заехать за мной. Дело в том, что завтра я должна быть на примерках у своей француженки и когда она меня выпустит — не знаю.



Искренно преданная Вам, М. Лохвицкая-Жибер



8



Если Вы не находите, что слишком поздно, зайдите за мной через полчаса, к тому времени я буду готова. Ваша записка застала меня (о, стыд!) в постели.



Мирра Жибер



9



Сегодня не могу, дорогая Изабелла Аркадьевна, потому что муж уезжает вечером, а после 10 будет слишком поздно. К тому же провожатые вероятно пожелают вернуться ко мне. Не пригласить к себе — неловко. Зайду на днях.



Ваша Мирра Жибер.



10



Дорогая Изабелла Аркадьевна,



Как Ваша зубная боль? Если мое средство помогло — продолжайте носить шарик на веревке, а кольцо, пожалуйста, возвратите, оно действует только на несколько часов и мне оно нужно.



Ваша Мирра Жибер



11



Дорогая Изабелла Аркадьевна.



Если Вы свободны и в расположении ехать со мной слушать «Нерона»,81 то доставите мне этим большое удовольствие. Если же Вы, к сожалению, почему-нибудь не можете располагать своим временем, то пришлите мне в утешение образчик, который обещали.



Ваша Мирра Жибер.



12



Дорогая моя,



Уезжаю сейчас к своим родственникам. Благодарю за предложение. Мне что-то нездоровится, а потому с 6 часов вечера принимаю знакомых. Я на Вас ставлю крест! Серое небо, серые тучи, — серый гранит... а люди, которые могли бы быть яркими, — посерели. Зла на вас.



Целую...



Она рано умерла; как-то загадочно... Как последствие нарушенного равновесия ее духа... Так говорили...



По случаю ее смерти, в ее память, я написала... не знаю что... какая-то странная фантазия — следующие стихи.



Памяти Мирры Лохвицкой



Я вижу дверь таинственной гробницы
Отворена она.
Кругом безмолвье, тишина.
В молчанье птицы
Над ней парят.



А перед нею ряд молчащих рыцарей
С опущенным забралом
Кого-то ждут они...
В руках дрожат огни.
Молчанье в воздухе усталом.
Вот! Вот, идет под легким покрывалом,
Прекрасная, одна...
Опущены ресницы — следы недавних грез
На мертвенном лице. Идет, идет к гробнице
По росам, устланным в ночи
С кустов просеки.



Вот стала на порог. Дрогнэли веки...
Скользнула в дверь!!!.. Молчи!
Как рыцари, твори молитву стоя
В святой тиши!
Под кровом вечного покоя
Найдет мечту она своей души?
Как рыцари, твори молитву стоя!!!



Эту фантазию вызвал представившийся мне образ странной поэтессы, с которой я дружила...



Лохвицкая М. А. Автобиография // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 593.



М. А. ЛОХВИЦКАЯ



АВТОБИОГРАФИЯ82



Печатается по автографу РГАЛИ Ф. 1624, Оп. 1, Ед. Хр 122.



***



М. А. Лохвицкая



Имя и отчество, фамилия, псевдоним:



Мирра Александровна Лохвицкая, по мужу Жибер



Число, месяц, год, место рождения:



19 ноября 1869 года, Петербург



Начало литературной деятельности:



В 1888 г. май, журнал «Север».



Главные станции на жизненном пути:



В 1891 г. вышла замуж за студента Петербургского университета Евгения Эрнестовича Жибер



Подпись,



М. Лохвицкая



число,



9 февр. 1905



место:



СПб.



Брюсов В. Я. Памяти колдуньи // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 594—597.



В. Я. БРЮСОВ.



ПАМЯТИ КОЛДУНЬИ



Валерий Яковлевич Брюсов (1873—1924) относился к Лохвицкой с нескрываемой антипатией. «Не припомню сейчас, где (не то в “Труде”, не то в “Русском Обозрении”) видел я стихотворение Лохвицкой ”Сон”, — пишет он в письме П. П. Перцову от 14 июня 1895 г. — “Я была во сне бабочкой, а ты мотыльком. Мы обнялись и улетели”. При этом достоверно известно, что г-жа Лохвицкая в самом деле во сне этого не видала. Что же остается от всего стихотворения? Выражения: утро, бабочка, розы, “как греза юна”, мотылек и лазурь? Дурно то, что составился “поэтический словарь”; комбинируя его слова, получают нечто, что у нас называют стихотворением»83. «Слишком много новизны и слишком много в ней старого»,84 — пишет он позднее. Новизну он, видимо, склонен объяснять исключительно посторонним влиянием. В письме Перцову от 19 июля 1896 г. Брюсов говорит, что в русской поэзии стала формироваться «школа Бальмонта»85, к которой причисляет и Лохвицкую. Около двух лет спустя (в январе 1898 г.) в письме Бальмонту он пишет: «Вот новый сборник Мирры Лохвицкой. Согласен, уступаю, — здесь многое недурно. Но вот я, который стихов не пишет, предлагаю написать на любую тему стихотворение ничем не отличное от этих, такое, что Вы его признаете не отличающимся, таким же “недурным, хорошим”. Все это трафарет, новые трафареты поэзии, все те же боги Олимпа, те же Амуры, Псиши, Иовиши, но в новой одежде. Нет, не этого нужно, не этого. Лучше не писать»86. Бальмонт в это время в полном восторге от поэзии Лохвицкой, его восхищение вполне разделяет и князь А. И. Урусов — знаток и любитель новых французских поэтов. Брюсов же признает ее достоинства с большой неохотой.



Примечательно, что в дневниках он дает ей несколько более высокую оценку, чем в письмах: «Однако ее последние стихи хороши»,87 — записывает он в ноябре 1897 г. Судя по дневниковым записям, по-человечески Лохвицкая ему несимпатична: он излишне придирчив и к ее внешности, и к манере поведения.



Тем не менее творчество ее он изучает довольно серьезно. В его архиве сохранились четыре тома стихотворений Лохвицкой (два — с дарственными надписями поэтессы). Отдельные стихи отмечены подчеркиванием. К стихотворению «В час полуденный» в III томе он даже приписывает строфу от себя. Прочитать ее, к сожалению, невозможно — Брюсов пользовался сокращениями; но известно, что это стихотворение он считал одним из наиболее сильных у Лохвицкой, и с этим трудно поспорить.



В печати при жизни Лохвицкой появился лишь один отзыв Брюсова — на ее IV том. «Нумерация трех сборников г-жи Лохвицкой может быть изменена без ощутимой разницы. В IV томе ее стихотворений те же темы, те же приемы, та же душа, что и в двух предыдущих. Неужели не скучно поэту повторять самого себя? И какой смысл в этом умножении одинаковых стихов, хотя бы и звучных?»88



Отзыв довольно странный: в IV томе Лохвицкая как раз декларирует отход от прежних мотивов и обращается к религиозно-философской тематике. Естественно, что Брюсову это не близко, но если в чем-то и можно упрекать поэтессу, то уж никак не в самоповторении. Однако с легкой руки Брюсова этот тезис надолго утвердился в литературоведении. Стилистически в IV томе заметно усиление риторической тенденции, которая как раз близка самому Брюсову — но он почему-то не замечает этого. Ясно, что он хочет сказать: «Не стоит читать, это неинтересно».



В начале 1900-х гг. Брюсов активно переписывается с Бальмонтом. В письмах часто обсуждаются некие магические действия, находящие параллель в творчестве всех трех поэтов: Брюсова, Бальмонта и Лохвицкой, — и даже связывающиеся в единый сюжет (например, с ролями Мефистофеля, Фауста и Елены Греческой).



На смерть поэтессы Брюсов не откликнулся никак. В 9-м номере «Весов» за 1905 г. содержится лишь краткое сообщение о ее кончине (одна строка). Несомненно, это выглядело как знак «официального» непризнания. Однако нельзя сказать, что это событие прошло для Брюсова незамеченным. Большой интерес представляет хранящийся в его архиве черновик некролога Лохвицкой, озаглавленного «Памяти колдуньи». Судя по обилию правки и вариантов, Брюсов тщательно обдумывал эту статью. В первых ее строках он очень точно, и главное, очень нетипично для модернистской критики определяет основной смысл творчества поэтессы: «Творчество Лохвицкой — неизменная, неутолимая тоска по неземному, нездешнему». И именно поиском освобождения от «оков бытия» объясняет ее первоначальное обращение к любовной тематике: «Лохвицкая славила страсть за яркость ее мигов, освобождающих “среди тусклости” жизни... Но уже во II томе ее стихов... начинаются иные пути освобождения». Далее идет откровенная фальсификация. «Иные пути», по Брюсову, ведут на шабаш ведьм и далее в ад, к сатане. Заканчивается некролог жутковато: «С этого пути нет возврата. Кто перейдет эту черту, тот должен остаться навек в той стране. Лохвицкая выполнила все, что...» — далее совсем неразборчиво. Стихи, которые он цитирует: «В час полуденный», «Мюргит», «Колдунья», — действительно относятся у Лохвицкой к числу лучших (хотя в отношении содержания его выбор очень тенденциозен). В контексте всего, что сам Брюсов писал в те годы о «жизнетворчестве» и при таком понимании окончания земного пути поэтессы, он должен был бы почтить ее память публично, поскольку выходило, что как раз она осуществила его заветные чаяния. Однако почему-то он этого не сделал. Только семь лет спустя в критическом сборнике «Далекие и близкие» он поместил другую заметку о Лохвицкой, названную «некрологом».89



Печатается по автографу ОР РГБ. Ф. 386. К. 37. № 5. Публикуемый текст есть черновик статьи, которая так и не была закончена. Текст написан карандашом. Прочтение его представляет значительную сложность, поскольку в ряде случаев все варианты отвергнуты автором, и выбрать тот, который лучше передает его мысль, не представляется возможным. Вместе с тем из читаемых осколков складывается текст, вполне внятный по смыслу. Воспроизводим его в той степени, в какой удалось расшифровать. В квадратных скобках даются зачеркнутые варианты, в угловых — части слов и слова, восстанавливаемые по смыслу.



Памяти колдуньи



(М. А. Лохвицкая † 27 авг. 1905 г.)



Творчество Лохвицкой — неизменная, неутолимая тоска [жажда] по неземному, не-здешнему.



Что за нравы, что за время
Все лениво тащут бремя,
Не мечтая обином.



[Лохв(ицкая) Так] Она говорит это о наших днях. Но [это] те же слова говорит Л(охвицкая) [она во (нрзб.)] все века, если бы жила [живя и любя если бы жила] в любой стране. [Нашей] Современности [она любила] противопоставлять Средневековье, но героиня ее (нрзб.) средневековой поэмы [(«Праздник забвения») повторяет все те же слова, как и ее сестра, пришедшая в мир на (нрзб.) тоже (нрзб)] жалует(ся) на



... бесцветные дни
Лицемерных молитв и труда!
[И весь мир казался бесцветным тогда
Мне, видавшей свет жизни иной]91



Утоления этой жажды иного Лохвицкая искала [сначала] в любви [в страсти]. Страсть [на миг Миг страсти на миг] освобождает [душу от условий земного всех условий жизни (нрзб.) внушает иллюзию (нрзб.)] отрешенности от всех условий бытия, [бросает в мгновенное но сладкое забвение. Поэт] И Лохвицкая славила Страсть [как Освободительницу как все] за яркость ее мигов среди тусклости жизни. Но [это освобождение] [но это, совсем] не было [слово] славословие страсти [как] [ради] страсти, [und fur sich] для нее самой. Можно ли обвинять в излишней откровенности поэзию, которая мечтает [-ла] о наслаждениях —



Во тьме потушенных свечей!92



Но будь этот (нрзб.)[стих и то (нрзб.) бездн повторит Лохв(ицкая)] именно. Но уже во II томе ее стихов, вышедшем в 1898 г., начинаются иные пути освобождения. В Поэме «Праздник забвения» (1898 г.) она заглядывается на [шабаш] ведьм. Сам [Средневеков(ый)] шабаш описан еще слишком политературному, без [настоящей] веры в его возможность, [но в нем] но [уже со смутным] [уже в томленье в строфах поэмы уже] есть сознание, что те участницы бесовской пляски были по духу [близки] родными ей, слагательнице поэмы.



[В III томе] в прекрасной поэме «В час полуденный» она рассказывает о бывшем ей искушении. Неведомый [герой] звал ее сл(о)в(но) бы предл(агал) ей. И ее же исп(оведь)



Я могу беззаб(отно) усн(уть)
Если ги(мн) м(ой) п(оследний) д(опет)
Я хоч(у) ум(ереть) мол(одой)93
(Он шепнул мне:)...Полдень близится. Выйдем на дорогу...
(В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,)
В этот час мы духи вольные по земле блуждаем,
Потешаемся над ист(иной) и над св(етлым) раем.
(на) этот раз он(а) отв(е)р(гла) искушение:
«Пр(очь) исч(адья), пр(очь) хули(тели)!» — Я сказ(ала) строго
(Предаюсь я милосердию всеблагого Бога)...94



Но искушение повторяется. [В IV томе] стихотв(орений), сам(ой) слаб(ой) из всех книг Лохвиц(кой), [сквозь упадок (нрзб.) (нрзб.) красав(ица) Мюргит,95 которую (нрзб.) застиг рано утром в поле Жако. (нрзб.) это она открыла ему, что ее нес с шабаша Сатана, но вдруг «снизу колокол завыл». Сам (нрзб.) Жако донес на Мюргит. Ее ведут на казнь.]



Лучшая пьеса «Мюрг(ит») он(а) говор(ит) о шабаш(е). Нак(онец) в V томе это хор(ошо) чувствует собл(азн) не был. Да, Маг коснул(ся) поэта св(оим) жезл(ом, обвитым) змея(ми) И с той пор(ы) , хочу ль отд(аться) чуд(у)...96 лучшие созд(ания) Лохв(ицкой) в ее поэ(зии) — стихи «Мюрг(ит»), «Колд(унья»)97— славят тайное, славят ту свободу, которую власть (нрзб.) И как человек (нрзб.) духами земли и как по(нрзб.) Этого сознания ря(дом) с ним С(ила) Бож(ия) (нрзб.) Богу Церк(овь) Если бы пламя греха... (C) этого пути возврата нет. Кто перешел черту, тот ост(анется) навек в той стране смерти. (нрзб.)



Лохв(ицкая) (нрзб.) выпол(нила) все что...



И. Е. Лохвицкий-Жибер. Стихотворение/ Публ. [вступ. ст.] Т. Л. Александровой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 597—598. — Из содерж.: Лохвицкий-Жибер Е. И. Черная птица: («В моих глазах печаль таится...»). — С. 598.



И. Е. ЛОХВИЦКИЙ-ЖИБЕР СТИХОТВОРЕНИЕ



История любви Лохвицкой и Бальмонта имела странное и трагическое продолжение в судьбах их детей. Дочь Бальмонта в память Лохвицкой получила имя Мирра. Имя предпоследнего сына Лохвицкой Измаила было как-то связано с ее любовью к Бальмонту. Измаилом звали главного героя сочиненной ею странной сказки — «О принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной» (IV, 32), в которой причудливо преломлялись отношения поэтов. 31 октября 1922 г., когда Бальмонт находился уже в эмиграции в Париже, к нему явился юноша — молодой поэт Измаил Лохвицкий-Жибер. Бальмонт был взволнован этой встречей: молодой человек был очень похож на свою мать. «Представь, кто у меня был, — писал он в письме очередной своей возлюбленной, Дагмар Шаховской, — сын Лохвицкой, моей Мирры Лохвицкой! Бывший врангелевец».98 Вскоре он стал поклонником пятнадцатилетней Мирры Бальмонт — тоже писавшей стихи (отец видел ее только поэтессой). Бальмонт еще несколько раз упоминает о нем — но со временем в его тоне начинает чувствоваться раздражение. Отношения поддерживались около полутора лет. В ночь с 11 на 12 мая 1924 г. Измаил застрелился. Точная причина его самоубийства неизвестна. Отвергла ли Мирра любовь молодого поэта, или родители в конечном итоге сочли, что он не пара их дочери, или просто он не мог найти себя в новой эмигрантской жизни. В предсмертном письме, посланном А. И. Куприну, он просил передать Мирре пакет, в котором были его стихи, записки и портрет его матери.



Судьба Измаила Жибера нашла отражение в рассказе Тэффи «Майский жук», хотя обстоятельства гибели его героя несколько изменены.



Последующая судьба Мирры Бальмонт была не менее трагична. Неудачное замужество, рождение более чем десяти детей, чудовищная нищета. Умерла она в 1970 г. За несколько лет до смерти попала в автомобильную аварию и потеряла способность двигаться.



Публикуемое стихотворение написано в начале 1920-х гг. Стиль сына совсем не похож на стиль матери, хотя образ «черной птицы»-тоски заимствован у нее (ср. ее стихотворение «Одержимая» (V, 73): «Сегодня я под властью “черной птицы” // Она гнездо в груди моей свила...»), видимо, от нее же и образ восковой свечи, — но в ее стихах свет всетаки побеждает тьму:



Мне отраден лампад полусвет голубой,
Я покоя, как счастья, хочу,
Но когда умирать буду я, пред собой
Я зажгу восковую свечу.



И рассеется мрак от сиянья огня,
И душа не предастся Врагу.
Пред восходом зари незакатного дня
Я свечу восковую зажгу.



(«Восковая свеча» — «Перед закатом», С. 36)



Стихотворение печатается по машинописному оригиналу (РГАЛИ, Ф. 2475, Оп. 1, Ед. Хр. 292).



Черная птица



В моих глазах печаль таится,
В моих глазах живет тоска —
Такая большая черная птица.
Прежде умел писать по ночам,
Теперь не умею.
Та же горит восковая свеча —
Не умею.
Я слишком помню последнюю ночь.
Наглой насмешкой плески теней
Качались на мертвой стене.
Лучше теперь не думать об этом,
Лучше не вспоминать.
Болей уже проросли семена —
Мрака довольно, им не нужно света,
Но ничего позабыть не могу.



***



За стеною город шумный, нелепый,
А я сидел — и в горле комок,
Зная, что не вырвусь из этого склепа.
Ночь засмеялась, что я свет зажег.
Когда осветила мой стол свеча,
Вот тогда на стене
Насмешливо мне
Черная тень закивала.
Словно она не моя, чужая...
Я тихо сидел, а она шаталась
И только пламя свечи, дрожа,
Приласкало мою усталость.
Бедное пламя боялось,
Что я не захочу огней,
Что ласки не надо мне.
И плакала на столе свеча,
И маятник на стене стучал.



***



Минутки, словно черви, ползали
И так насмешливо стучали,
И мысли вместе с ними ползали
И молотком в виски стучали.
О, как избавиться от болей стука,
Бежать от равнодушия вещей.
О, как растет, сжимая сердце, мука,
Я весь запутался в ее плаще.
О, в эту ночь в меня вошла усталость,
И понял я, что даже вещи злы.
А на стене, как пьяная, шаталась
Моя же тень, обрывком серой мглы.
Вот почему, когда рассвет тихонько
Лазутчиком в окошко заглянул,
Я зеркало приблизил и тихонько
В мои глаза ночные заглянул.
Я понял, почему при свете дня
О детский смех боюсь я уколоться,
А если бросят смех, я не могу поднять.
Мои глаза — два черные колодца.
А на плечо легла рука.
В моих глазах печаль таится,
В моих глазах живет тоска —
Такая большая черная птица.



Случевский К. К. (мл.) Письмо Лохвицкой М. А., 14 февраля 1904 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 584—585.



К. К. СЛУЧЕВСКИЙ (мл.) — М. А. ЛОХВИЦКОЙ



Константин Константинович Случевский младший (1872—1905) — сын К. К. Случевского, поэт, военный, печатался под псевдонимом «Лейтенант С.», погиб в Цусимском сражении. Письмо относится, очевидно, к февралю 1904 г., когда его отец был уже тяжело болен. Беспокойство Лохвицкой о здоровье Случевского отразилось и в краткой записи, сделанной ею в журнале «пятниц» 17 октября 1903 г.: «Поправляйтесь!» — записывает она рядом с шуточными стихотворениями, других поэтов, посвященными открытию нового сезона «пятниц» (РНБ. Ф. 703. № 2. л 101). Последний автограф самого Случевского в том же альбоме относится к 28 ноября того же года. Скончался поэт 25 сентября (8 октября) 1904 г.



Письмо печатается по автографу РО ИРЛИ. Ф. 486. № 56.



***



14 февраля



СПб.



Про здоровье отца, многоуважаемая Мирра Александровна, ничего утешительного сообщить не могу. Он очень слаб, но перемен за последние месяцы никаких не произошло. Доктора так до сих пор и не определили болезнь; дальше предположений и подозрений они не идут. Я надеюсь на весну, может быть, солнце принесет новые силы для борьбы с болезнью. Отец очень благодарит за внимание и просит передать свой самый сердечный привет.



Готовый к услугам,



К. Случевский



Александрова Т. Л. Примечания: Из архива Мирры Лохвицкой, 1890—1920 гг. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 599—604.



1 Иувал — сын Ламеха (Быт. 4: 21), изобретатель гуслей и свирели, струнных музыкальных инструментов.



2 Ср. стихотворение Бальмонта «Я вольный ветер, я вечно вею...» из сб. «Тишина» (1898).



3 Стихотворение было опубликовано в иллюстрированном приложении к газ. «Новое время» 19 июля 1914 г., С. 11. под заглавием «Мой Лионель». Кроме этого стихотворения существует другое, более известное, со сходным названием «Лионель» («Лионель, певец луны...» — см.: Лохвицкая-Жибер М. А. Собрание сочинений тт. I—V. М., 1896—1898, СПб., 1900—1904, т. II, С. 43, — Далее ссылки на это же издание, римской цифрой обозначается том, арабской — страница). «Лионель» — псевдоним Бальмонта, взятый из произведений Шелли; в начале 1900-х гг. поэт нередко подписывал им свои стихотворения (часто — именно о луне, сознательно отсылая, таким образом, к известному стихотворению Лохвицкой).



4 О попытке Лохвицкой опубликовать это стихотворение см. здесь же в переписке с А. Л. Волынским (Письмо VIII). Попытка успехом не увенчалась, тем не менее стихотворение получило довольно широкую известность в литературных кругах. О нем упоминает в мемуарах И. Ясинский: «Мирра Лохвицкая писала смелые эротические стихи, среди которых славился “Кольчатый змей” и была самой целомудренной замужней дамой в Петербурге. На ее красивом лице лежала печать или, вернее, тень какого-то томного целомудрия, и даже “Кольчатый Змей”, когда она декламировала его где-нибудь в литературном обществе или в кружке Случевского имени Полонского, казался ангельски кротким и целомудренным пресмыкающимся» (Ясинский, И. Роман моей жизни. Книга воспоминаний. М., 1926. С. 260). Мотив «объятий со змеями» получил развитие в поэзии символистов (Брюсов, Бальмонт, Вяч. Иванов и др.).



5 Стихотворение представляет собой вариант к опубликованному «Моя любовь — то гимн свирели...» (III, 89).



6 Ср. уже упомянутое стихотворение Бальмонта «Я вольный ветер, я вечно вею...»



7 Имя «Джемали» (вариант «Джамиле») неоднократно встречается у Лохвицкой и служит одним из знаков стихотворной переклички с Бальмонтом. Первым в этом ряду стоит ее стихотворение «Джамиле» (1895 г.), имя героини было использовано Бальмонтом в стихотворении «Чары месяца» (1898) — см. переписку Лохвицкой с Коринфским (письмо XXI). Позднее поэтесса использовала имя Джемали в «Сказке о принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной» и в стихотворении «Волшебное кольцо» (V, 45).



8 «Певец синеокий», «уплывший на север далекий» — прямое указание на Бальмонта, в сентябре 1896 г. впервые надолго уехавшего в Европу. Первые наброски этого, так и оставшегося незаконченным, стихотворения, относятся к 1896 г. В первоначальном варианте стихотворение обрывается на словах: «Не пара для белой голубки // Скиталец морей альбатрос...» (см. РО ИРЛИ Ф. 486, Ед. хр. 3, Л. 80).



9 1899 г. — время начала ухудшения отношений Лохвицкой с Бальмонтом, когда поэтессе казалось, что чувство изжито.



10 Намек на изменившийся стиль поэзии Бальмонта, отразившийся в его сборнике «Горящие здания», в которому на смену прежнему печально-«лунному» настроению пришло новое — «пламенное», агрессивное, жизнеутверждающее.



11 На момент написания этого шуточного стихотворения старшему сыну поэтессы не более семи — восьми лет, младший (Измаил) — еще грудной ребенок. Второму (видимо — самому любимому) сыну Евгению посвящено стихотворение Лохвицкой «Материнский завет», в котором она завещает ему путь поэта. Черноглазый и смуглый Измаил вдохновлял мать своей «восточной» внешностью — ему посвящены стихотворения «Плач Агари» (V, 35) и «Бяшкинсон» (Лохвицкая М. А. Перед закатом. СПб. 1908. С. 55). Два стихотворения последнего года жизни поэтессы посвящены самому младшему сыну, Валерию, здесь не упомянутому, поскольку его еще не было на свете («Злая сила», «Колыбельная песня» — «Перед закатом», С. 29, 41).



12 Стихотворение опубликовано (IV, 12) в почти не измененном виде за исключением двух последних строк («Тот не достиг верши ны из вершин // В тоске, в скитаньях, в муках был один»). Представляется, что черно вой вариант яснее выражает мысль.



13 Ср. здесь же письмо Бальмонта Лохвицкой.



14 Название замка, вероятно, выдумано по ассоциации с Меррекюлем — дачной местностью на берегу Финского залива, где в начале 1900-х гг. нередко отдыхал Бальмонт.



15 Жиль де Ре — историческая личность XV в., маршал Франции, алхимик и чернокнижник, оставивший о себе память во французском фольклоре и ставший прообразом Синей бороды в сказке Шарля Перро. По преданию, Жиль де Ре был рыжий, в фольклоре его борода стала синей в знак сговора с дьяволом (отсюда название стихотворения). У Лохвицкой «рыжий граф» — несомненно, намек на Бальмонта.



16 Форма в Александровском институте была зеленого цвета.



17 В. И. Немирович-Данченко. На кладбищах. С. 118.



18 Упомянутые стихотворение: за 1889 г. № 19 — «Вы снова вернулись, весенние грезы...», № 21 — « То не дева краса...», № 25 — «Мгновение», № 43 — «Последние листья», № 45 — «Легенда желтых роз», № 49 — «Сафо»; за 1890 г. № 6 — «Мрак и свет», № 17 — «Фея счастья», № 19 — «Как тепло, как привольно весной...»



19 Ново-Мариинский пост — ныне Анадырь, столица Чукотского автономного округа.



20 Искусственный язык, эсперанто.



21 Село Марково — старинное казачье селение в среднем течении реки Анадырь, одно из первых русскоязычных поселений на Чукотке, в XIX — начале XX в. было культурным центром Анадырской округи.



22 Варвара Александровна Лохвицкая (? — после 1917 г.).



23 На этом письме адрес не стоит, но в письме П. В. Быкову (РО ИРЛИ, Ф. 273. Оп. 1. № 228), отправленном чуть раньше (2 сентября 1892 г.) Лохвицкая сообщает и нынешнее свое место жительства: Москва, Большая Молчановка, дом Доброхотова, — и прежнее: Новгородская губерния, г. Тихвин. В Тихвине, у родственников, ее семья иногда проводила летние месяцы.



24 Лохвицкий Александр Владимирович (1830—1884) — адвокат, доктор прав, автор много численных научных трудов.



25 В 1880-е гг. Александровский институт официально назывался еще Московским Александровским училищем. Лохвицкая по ступила туда в 1882 г. и провела там 6 лет, живя пансионеркой за счет родителей. Копия свидетельства об окончании ею Александровского училища с присвоением звания домашней учительницы хранится в ЦИАМ (Ф. 459, Оп. 10, № 7534). Из 11 оценок в аттестате 3 оценки «отлично» (по Закону Божию, словесности и педагогике), остальные — «весьма хорошо», «очень хорошо» и «хорошо» (в институте была 12-балльная шкала оценок). Ее учителем словесности был Д. Д. Языков, известный как библиограф, составитель «Обзора жизни и сочинений русских писателей и писательниц», выходившего во многих выпусках. В архиве Лохвицкой со хранились два его письма (РО ИРЛИ, ф. 486, № 68), из которых явствует, что он содействовал поэтессе в представлении первого сборника ее стихов на Пушкинскую премию, которой она и удостоилась.



26 Ремезова Мария Ксенофонтовна, издательница «Севера» в 1894—95 гг.



27 Быков Петр Васильевич (1844—1930) — поэт, прозаик, историк литературы, библиограф.



28 Медведев Лев Михайлович (1865—1904) — поэт.



29 Соловьев Всеволод Сергеевич (1849—1903) — романист, сын историка и брат философа — был редактором журнала «Север» в то время, когда Лохвицкая начала печатать там свои первые стихи. Соловьев считал себя ее «крестным отцом» в литературе, в письме к ней писал, что к ее музе «неравнодушен с тех пор, как вывел ее за ручку на свет Божий, — чем вправе гордиться» (РО ИРЛИ. Ф. 486. № 20. Л. 2).



30 В ноябре 1897 г. Бальмонт приехал в Россию из Франции издавать свой сборник «Тишина», был сначала в Москве, где встречался с Лохвицкой и Брюсовым, потом в Петербурге. Судя по этому письму, Лохвицкая в это время тоже приехала в Петербург. Это время — высшая точка ее «романа» с поэтом.



31 Гайдебуров Василий Павлович (1866 — после 1940) — издатель, поэт. В конце 1890-х гг. Издавал газету «Неделя» и ее приложение — журнал «Книжки “Недели”», в котором Лохвицкая сотрудничала. Письма Гайдебурова к Лохвицкой — РО ИРЛИ. Ф. 486. № 27.



32 Одно из свидетельств того, что переписка между поэтами существовала. Бальмонт вернулся во Францию в конце декабря 1897 г. Там его ждало нелегкое испытание: его жена, Екатерина Алексеевна, ждала ребенка и поэт спешил вернуться ко времени ее родов. Роды оказались неудачными, ребенок родился мертвым, у матери начался сепсис, несколько месяцев она находилась между жизнью и смертью. В это время Бальмонт, не выдержав нервного напряжения, начал пить, в результате чего его характер сильно изменился: в прежнем благородном и утонченном «Лионеле» открылась вторая, «сверхчеловеческая» и «звериная» натура, нашедшая отражение в сборнике «Горящие здания» (1900).



33 Минский (псевд., наст. фам. Виленкин) Николай Максимович (1855—1937) — поэт.



34 «На пути к Востоку» (1897 г.) — первое из четырех драматических произведений Лохвицкой.



35 Афанасьев Леонид Николаевич (1864/65—1920) — поэт.



36 «Все то же, то же... только нет // Убитых сил, прожитых лет...» — цитата из стихотворения Некрасова «На Волге».



37 Речь идет о стихотворениях «Весенний день» («Северный вестник», 1898, № 3), «В саркофаге» и «Песнь любви» («Северный вестник, № 2).



38 Дачная местность между Петергофом и Ораниенбаумом.



39 Ср. стихотворение: «Море и небо, небо и море // Обняли душу лазурной тоской...» (IV, 77).



40 Рецензия А. Коринфского «Юные побеги русской поэзии. М. А. Лохвицкая» напечатана в 44-м номере «Севера» за 1898 г. (С. 1388—1406). Стихотворений Бальмонта с посвящением Лохвицкой в «Севере было напечатано несколько»: «Из-за дальних морей» (№ 3), «Я живу своей мечтой ...», «Быть может, когда ты уйдешь от меня...» (№ 16). Все они вошли в цикл «В дымке нежно-золотой» сборника «Тишина».



41 «Блистать своим отсутствием» — выражение, очень распространенное в дореволюционную эпоху, представляющее собой аллюзию к известному фрагменту из «Анналов» Тацита (кн. III, 75—76): на похоронах Юнии, сестры Марка Юния Брута и жены Гая Кассия, среди изображений предков покойной, которые полагалось выносить во время торжественной процессии, изображения Брута и Кассия отсутствовали, по поводу чего было сказано, что они «блистали тем самым, что изображений их не было видно». Эта фраза была использована французским поэтом А. Шенье в трагедии «Тиберий», «Brutus et Cassius brillaient par leur absense».



42 Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич (1848—1913) — поэт, поборник «чистого искусства». Ему принадлежат два отзыва на книги стихотворений Лохвицкой (I и III тт.), представленные на соискание Пушкинской премии. (напечатаны в сборниках ОРЯС АН: Двенадцатое присуждение Пушкинских премий. 1900, т. 66. № 3. С. 63—74 и Пянадцатое присуждение Пушкинских премий. 1905, т. 78, № 1. С. 121—126). Отзыв на первый сборник — хвалебного тона, за него поэтессе была присуждена Пушкинская премия. Так же восторженно был воспринят по этом и II том ее стихотворений, о чем свидетельствует его письмо: «С самого начала Вашей поэтической деятельности я с при стальным вниманием слежу за развитием Вашего прекрасного, своеобразного дарования и радуюсь теперь самой искренней радостью, что надежда, возбужденная во мне при первых встречах с Вашими произведениями, не толь ко не обманула меня, но оправдалась свыше моих ожиданий» (РО ИРЛИ Ф. 486. № 29, Л. 1). Тем не менее, отзыв на III том — резко отрицательный, т. к., по мнению Голенищева-Кутузова, дарование Лохвицкой «заболело» декадентством.



43 Цертелев Дмитрий Николаевич (1852—1911) — поэт, друг Вл. Соловьева.



44 Барятинский Владимир Владимирович (1874—1941), князь — драматург, журналист, муж актрисы Л. Б. Яворской.



45 Как часто появлялась поэтесса на «пятницах», неизвестно. Пометки о ее присутствии в журнале «пятниц» (РНБ, ф. 703, № 2) довольно редки — не более двух — трех раз за сезон. «И досадно, и обидно: // Что-то Лохвицкой не видно», — записал в журнале кто-то из посетителей 4 февраля 1900 г. (л. 31).



46 Письмо свидетельствует об изменении отношения Лохвицкой к Бальмонту (ср. здесь же стих. « Ты замечал, как гаснет пламя...»), хотя и не открывает всей правды об их отношениях. Тем не менее негодование поэтессы по поводу «обвинений» в подражании Бальмонту не беспочвенно: четырехстопный хорей с мужскими окончаниями, о котором она говорит, действительно был введен в моду ею, равно как и четырехстопный ямб с цезурным наращением, которым часто писал Бальмонт (Ср. «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым..») — впервые он появился у Лохвицкой в стихотворении 1894 г. «Титания». Но поэтесса умалчивает о том, что эти размеры стали условным знаком ее стихотворной переклички с Бальмонтом — своего рода неявным посвящением.



47 Причина, по которой Бальмонт посвятил Лохвицкой указанное стихотворение, несомненно, иная: это был прямой ответ на написанное ею ранее стихотворение «Мой возлюбленный» — «В час, когда слетают сны...»



48 Чюмина Ольга Николаевна (1864—1909) — поэтесса, переводчица, участница «пятниц» К. К. Случевского. В архиве Лохвицкой сохранилось несколько ее писем (РО ИРЛИ. Ф. 486. № 65).



49 Кальдерон Де Ла Барка, Педро (1600—1681) — испанский драматург, которого много переводил Бальмонт. Серьезный интерес Бальмонта к испанской литературе зародился как раз в период его увлечения Лохвицкой — не исключено, что внешность поэтессы, напоминающей испанку (ср. письмо 4 Т. Л. Щепкиной-Куперник) стимулировала этот интерес. В посвященном Лохвицкой стихотворном цикле «Зачарованный грот» (сб. «Будем как солнце») некоторые стихотворения обращены к роковой испанке (Ср. «Я был желанен ей. Она меня влекла, // Испанка стройная с горящими глазами» («Анита»).



50 Волынский А. Л. Русские женщины. // Минувшее. Т. 17. М.- СПб. 1994. С. 275. В очерке “Русские женщины” Волынский задался целью классифицировать типы женщин. В качестве основных он выделяет тип “друидессы” — служительницы идеи (под этот тип в его классификации подходит издательница «Северного вестника» Л. Я. Гуревич), и тип “амуретки”, “неоарийской женщины” (примером, с некоторыми оговорками, оказывается З. Н. Гиппиус). Под “протоарийской женщиной” Волынский подразумевает хранительницу домашнего очага.



51 Петербургский и московский журналы народнического направления. С редактором «Русской мысли» В. А. Гольцевым у Лохвицкой со временем установились добрые отношения (его письма к ней — РО ИРЛИ. Ф. 486. № 30), в начале 1900-х гг. некоторые ее стихотворения были напечатаны в этом журнале.



52 Крылатая фраза «et in Arcadia ego» употреблена произвольно, вне связи с ее изначальным смыслом. «Et in Arcadia ego» (или «Аркадские пастухи») — картина Н. Пуссена (1594—1665). На ней изображены пасту хи, рассматривающие надпись на саркофаге. «И в Аркадии я» — сказано от лица смерти, т. е. смерть не щадит даже счастливых.



53 I том стихотворений (1896 г.).



54 Возраст приуменьшен — первые стихи, включенные в сборник, написаны в возрасте 18—19 лет.



55 Ср. воспоминания известного духовного писателя Е. Поселянина, видевшего Лохвицкую один раз в жизни на литературном вечере в театре Корша: «Когда она вышла на сцену, в ней было столько беспомощной застенчивости, что она казалась гораздо менее красивою, чем на своей карточке, которая была помещена во всех журналах» (Поселянин Е. Отзвеневшие струны. // Московские ведомости. 1905, 15 сентября. № 253).



56 Стихотворение «Кольчатый змей» см. здесь же в подборке стихотворений (III).



57 У Лохвицкой три стихотворения с таким на званием. Очевидно, имеется в виду то, что было напечатано в «Северном вестнике» (1898, № 2): «Целовать, целовать, целовать // Эти губы хочу исступленно я...». В сборники стихотворение не включалось.



58 Имеется в виду стихотворение «О божество мое с восточными очами...», где 2-е четверостишие звучит так: «Бледнея, как цветок, склонившийся над бездной, // Колеблясь, как тростник над омутом реки, // Больная дремлет мысль, покинув мир надзвездный // В предчувствии страданья и тоски».



59 Стихотворение «Двойная любовь» (II,54).



60 Тенишевское театральное училище в Петербурге.



61 Буслаев Федор Иванович (1818—1897) русский языковед, фольклорист, историк искусства.



62 Фофанов Константин Михайлович (1862—1911) — поэт, пик его популярности приходится на 1885—1895 гг.



63 Очевидно, т. II.



64Стихотворение, несомненно, представляет собой отклик на известное стихотворение Лохвицкой «Поэту» (обращенное к Бальмонту): «Если прихоти случайной // И мечтам преграды нет, // Розой бледной, розой чайной // Воплоти меня, поэт...»



65 Гиппиус З. Н. Воспоминания. М., 2001. С. 164.



66Яворская Лидия Борисовна (Яворская по сцене; урожденная фон-Гюббенет, в замужестве — княгиня Барятинская) (1872—1921) —актриса. В архиве Лохвицкой сохранились и ее письма (РО ИРЛИ, Ф. 486, № 67), но их тон — более формален, это приглашения принять участие в благотворительном вечере и благодарность за участие.



67Судя по объему, речь идет о «Сказке о принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной».



68 Поэту А. А. Голенищеву-Кутузову.



69«Уголок» — дача-усадьба К. К. Случевского в Усть-Нарове.



70Мотив любви в снах у Лохвицкой встречается постоянно.



71К. Бальмонт. Автобиографическая проза. М., 2001, с. 573.



72The Athenaeum 2 July 1898. № 3688. P. 25—26 (Отзыв К. Д. Бальмонта. Перевод см в кн.: Ильев С. П. К. Д. Бальмонт — обозреватель русской литературы конца XIX в. Тарту. 1986. С. 103—109.



73 Гауптман Герхарт (1862—1946) — немецкий драматург и романист, чье творчество вызвало большой интерес у русских модернистов.



74 Имеется в виду «Сказка о принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной». «Денница» — альманах участников «пятниц» К. К. Случевского (СПб., 1900).



75 В 1899 г. в «Книжках “Недели”» было опубликовано несколько стихотворений Лохвицкой: «Восточные облака», «Отравлена жаркими снами...», «Цветы бессмертия», «Белая нимфа под вербой печальной...», «Заклинание XIII в.». Последнее Бальмонт выделяет особо — в нем говорится о сошествии во ад с целью спасти и очистить демонов. Из общего контекста лирики Лохвицкой этого времени можно понять, что в роли «демона» мыслился сам Бальмонт, который действительно в то время много писал «по части колдуний и дьяволов», отождествляя с дьяволом себя, а с колдуньей — Лохвицкую.



76 Яворская.



77 Южный колорит внешности Лохвицкой (на фотографиях в глаза не бросающийся) подчеркивали многие мемуаристы — ср. воспоминания В. И. Немировича-Данченко, сравнивавшего ее с «чудесным тропическим цветком» и вспоминавшего ее «смуглое, южное, золотистое» лицо.



78 Имеется в виду Измаил, обликом напоминавший младенцев с картин испанского художника Бартоломе Эстебана Мурильо (1618—1682).



79 Речь идет о поездке за границу, в Швейцарию, — по-видимому, единственной в жизни Лохвицкой и вызванной, скорее всего, необходимостью лечения — в августе — сентябре 1902 г. «Творческим итогом» поездки явилось стихотворение «Горные видения» (V, 37).



80 Яков Петрович Полонский (1819—1898) скончался 18(30) октября.



81 Опера А. Г. Рубинштейна (1876).



82 Столь же краткую автобиографическую справку в 1904 г. Лохвицкая прислала редактору «Севера» В. А. Никольскому с просьбой «поместить без всяких лишних добавлений». В ней говорится: «Мирра Александровна Лохвицкая (по замужеству Жибер) родилась — 19-го ноября 1869 г. в Петербурге, на литературном поприще выступила впервые в 1889 г. в журнале “Север”. 1-й том своих стихотворений, удостоенный Пушкинской премии, выпустила в 1896 г. Затем издала еще четыре тома, последний из них вышел в янв(аре) текущего года» (ОР РГБ. ф. 489. К 1. № 16).



83 Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову. М., 1927, С. 27.



84 Там же. С. 69.



85 Там же. С. 78.



86 Валерий Брюсов и его корреспонденты. // Литературное наследство. т. 98. М., 1991. кн. 1. С. 99.



87 Брюсов В. Я. Дневники. 1891—1910. М., 1927, с. 31.



88 Аврелий (В. Я. Брюсов). М. А. Лохвицкая. Стихотворения. Том IV. СПб., 1903 // Новый путь, 1903, № 1, с. 194.



89 См. Брюсов В. Я. Далекие и близкие, М., 1912, с. 148.



90 Стихотворение «В наши дни» (III, 15).



91 Цитата из поэмы «Праздник забвения» (II, 99).



92 Стихотворение «Я жажду наслаждений знойных ...» (II, 86).



93 Стихотворение «Я хочу умереть молодой...» (III, 32).



94 Цитируется стихотворение «В час полуденный» (III, 65).



95 Стихотворение «Мюргит» (IV, 99). Его герои — красавица-ведьма Мюргит и простец Жако, случайно встретившийся с нею и по благонамеренности предавший ее суду инквизиции.



96 Цитата из стихотворения «Магический жезл» (V, 74): «И с этих пор, хочу ль отдаться чуду, // Хочу ль восстать — но всюду, всюду, всюду // Я вижу знак из двух сплетенных змей».



97 Стихотворение «Колдунья» (V, 67).



98 Бальмонт К. Д. Письма К. Д. Бальмонта к Дагмар Шаховской / Публ. и примеч. Ж. Шерона // Звезда. 1997. № 8. С. 161.



Публикация Т. Л. АЛЕКСАНДРОВОЙ



Александрова Т. Л. Вступительная статья: Из архива Мирры Лохвицкой, 1890—1920 гг. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 544—548.



ИЗ АРХИВА МИРРЫ ЛОХВИЦКОЙ



Имя поэтессы Мирры (Марии) Александровны Лохвицкой (1869—1905), хорошо известное дореволюционному читателю, в настоящее время незаслуженно забыто и знакомо лишь узкому кругу специалистов и любителей поэзии Серебряного века. Лирика ее до сих пор не получила должной оценки, нечетким и противоречивым представляется и биографический облик самой поэтессы. «Среднестатистическое» литературоведческое представление о ней может быть сведено к полушутливой справке М. Л. Гаспарова: «сестра известной юмористки Тэффи, остроумная и здравомысленная мать семейства (по словам И. Бунина*), писала стихи о бурной страсти, снискавшие ей славу “вакханки” и “Русской Сапфо”. К. Бальмонт посвятил ей книгу, а И. Северянин чтил ее память с благоговейным восторгом»**.



Публикуемые документы дают возможность дополнить это представление и хотя бы отчасти понять и устранить кажущиеся противоречия в биографии поэтессы.



Архив М. А. Лохвицкой, хранящийся в РО ИРЛИ, Ф. 486, насчитывает 70 единиц хранения. В нем представлена почти исключительно деловая переписка: по большей части эпизодические, разовые письма издателей, редакторов и немногочисленных литературных знакомых. Ответы поэтессы находятся, в основном, в РГАЛИ. Лишь с несколькими адресатами у нее завязывается более-менее продолжительный диалог. Стиль ее писем отличается вежливой сдержанностью, но также — изяществом и тем, что отметил в ней Бунин — «милой легкой шутливостью».



Переписка выявляет весьма существенные личностные черты: в жизни Лохвицкая была человеком очень закрытым, замкнутым, застенчивым, не любящим или не решающимся много говорить о себе и тем более не желающим давать комментарии к своему творчеству. От этого и создается иллюзия полного разрыва между ее жизнью и поэзией. Между тем стихи ее в совокупности представляют собой лирический дневник, в котором автор делится самыми сокровенными своими переживаниями. Однако наиболее откровенные моменты, могущие дать читателю ключ к пониманию этого лирического дневника, остаются в записных книжках и рабочих тетрадях поэтессы (РО ИРЛИ).



В архиве сохранились всего три такие тетради, охватывающие период приблизительно с 1896 по 1901 г. В них представлены наброски и варианты стихотворений, по большей части опубликованных.



Биографическая канва, расцвечиваемая в лирике Лохвицкой, такова. Осенью 1891 г. в возрасте 22 лет поэтесса вышла замуж за Евгения Эрнестовича Жибе?ра — сына известного архитектора, профессора архитектуры, Э. И. Жибера. Е. Э. Жибер является адресатом многих, преимущественно ранних, стихотворений Лохвицкой, посвящением ему открывается первый ее сборник (1896). Судя по фотографии, на которой будущие муж и жена запечатлены вместе, поэтический образ молодого красавца с «огненночерными звездами» очей, доминирующий в раннем творчестве поэтессы, не так уж далек от оригинала. Правда, с какими чувствами молодые люди вступали в брак, понять довольно трудно. Некоторые стихи Лохвицкой указывают на какую-то другую любовь — несчастливую или неразделенную. Образ «черноокого красавца» словно бы двоится: одна линия отношений с ним завершается взаимностью и счастьем, другая — вечным ожиданием сурового «властителя», навсегда покинувшего героиню. Некоторый материал для размышлений на этот счет дает факт знакомства Лохвицкой с выдающимся исследователем Сибири и Дальнего Востока Николаем Львовичем Гондатти, в начале 1890-х гг. уехавшим на Чукотку.



Если верить мемуарному свидетельству Вас. Ив. Немировича-Данченко, на вопрос, любит ли она своего жениха, Лохвицкая решительно ответила «нет», хотя тут же прибавила: «А впрочем, не знаю. Он хороший... Да, разумеется, люблю. Это у нас, у девушек, порог, через который надо переступить. Иначе не войти в жизнь».* Нельзя, однако, не оговориться, что в своих воспоминаниях Немирович-Данченко обращается с фактами достаточно вольно.



На первых порах брак, очевидно, был счастливым, один за другим стали появляться дети: Михаил, Евгений и Владимир — родились до 1896 г., около 1900 — Измаил, и в 1904 г. — Валерий.



Примерно через год после свадьбы молодые переехали из Петербурга в Москву, до 1895 г. периодами жили также в Ярославле, в 1896 — первой половине 1898 гг. — только в Москве, осенью 1898 г. вернулись в Петербург насовсем. По роду занятий Е. Э. Жибер был, вероятно, инженером-строителем («инж.-арх.» — пишется в адресных книгах). Где бы он ни служил, его служба была связана с продолжительными командировками, порой длившимися по месяцам. Так что образ «рыцарской жены», покорно ждущей возвращения мужа из крестового похода, нередко возникающий в поэзии Лохвицкой, в любом случае имеет биографическую основу. По-видимому, эти длительные расставания с мужем, а также то, что скованная в завязывании новых знакомств поэтесса в середине 90-х гг. оказалась в своего рода вакууме, вне дружеского общения, привели к семейной драме, отнявшей у нее душевный мир и, несомненно, укоротившей ее век. На жизненном пути ее ожидало то, что сама она назвала искушением «полуденного часа».



Не позднее февраля 1896 г. Лохвицкая познакомилась с поэтом К. Д. Бальмонтом. Их сближение было предопределено общностью творческих принципов и представлений о назначении поэзии, но вскоре вспыхнула и искра взаимного чувства. С тех пор Бальмонт сделался основным адресатом всей любовной лирики Лохвицкой. В ее стихах он — «Лионель», юноша с кудрями «цвета спелой ржи» и глазами «зеленоватосиними, как море». Вопреки расхожему мнению, связывали поэтов не пресловутые «близкие отношения», а «дальняя любовь», говорить о которой можно было исключительно в стихах. Встречались поэты нечасто: большую часть периода их знакомства Бальмонт находился за границей. Свой долг жены и матери Лохвицкая чтила свято, но была не в состоянии загасить вовремя не потушенное пламя. Мучительная борьба с собой и с «полуденными чарами», порывы страсти и приливы покаяния и составили содержание ее зрелой лирики. Стихотворные обращения поэтессы находят соответствия в творчестве Бальмонта (их стихотворная перекличка охватывает десятки, если не сотни, стихотворений), при этом с годами между ними растет и углубляется взаимное непонимание. Бальмонт придерживался совершенно иных взглядов на семью и брак, которые не считал препятствием к свободным связям «не для любви, для вдохновенья». После очередного отъезда поэта за границу в 1901 г. личное общение между ним и Лохвицкой, по всей видимости, прекратилось, хотя стихотворная перекличка, переросшая в своего рода поединок, продолжалась. Его натиску соответствуют ее мольбы, его торжеству — ее отчаяние, угрозам — ужас, а в ее кошмарах на разные лады повторяется ключевое выражение: «злые чары».



Последние годы жизни Лохвицкой омрачены частыми болезнями и хронической депрессией. Несмотря на успех у читателей, в литературном мире поэтесса чувствовала себя одинокой. Кругу модернистов она так и осталась чужда, приверженцы традиционного искусства, приветствовавшие ее первые стихи, все чаще упрекали ее за упадочность настроения, туманность содержания и вычурность формы. Единственным местом, где Лохвицкая была всегда желанной гостьей, были «пятницы» К. К. Случевского, однако отнести ее к числу завсегдатаев этих литературных собраний никак нельзя.



Еще тяжелее были ее внутренние переживания. Содержание последней из сохранившихся рабочих тетрадей показывает, что душа поэтессы буквально разламывалась надвое, разделяясь между стремлением к далекому возлюбленному и повседневными обязанностями хозяйки дома и матери семейства. На одной странице уживаются «гимны страсти и тоски» (в основном уже тоски, а не страсти) — и стихи, обращенные к детям, а также расчеты домашнего бюджета и списки «детского приданого», например: «распашонок 1 дюжина — 3 р. 40 к.; пеленок холодных ? дюж(ины) — 4 р., тепл(ых) 1 ? дюж(ины) — 7 р. 50 к., конвертиков 6 — 6 р., салфеточек 17 — 1 р. 50, одеяло флан(елевое) — 2 р.» (ф. 486, ед. хр. 1, л. 2), ласковая запись о своих малышах: «Дуськи, дуськи, дуськи, — здравствуйте, будибуди», — а рядом другая: «Дорогой, дорогой, я с тобою всегда!» (ф. 486, ед. хр. 1, л. 1 об.) Некоторые страницы тетрадей украшены изящными рисунками, выполненными самой поэтессой и являющимися иллюстрациями к ее стихам; с ними соседствуют неумелые каракули, сделанные явно детской рукой. О муже в письмах того же периода Лохвицкая упоминает холодно и отчужденно. Как складывались их отношения в жизни — неизвестно, в поэзии образ прежнего «черноокого красавца» трансформировался в палача и мучителя, которого героиня, тем не менее, не перестает любить, — впрочем, в поздних стихах очевидно, что это двойник другого возлюбленного (лирический герой Бальмонта в эти годы нередко отождествляет себя с палачом). IV том ее стихотворений, вышедший в 1903 г., подчеркнуто «бесстрастен»: стихи с призывами к возлюбленному, написанные к этому времени, поэтесса в него не включила. Предчувствие близкой смерти не покидает ее — уже в стихотворениях 1900—1902 гг. она мысленно прощается с детьми, завещая им христианские идеалы и поиски пути «в сады живого Бога».



В этом контексте посвящение ей бальмонтовского сборника «Будем как солнце» (1903), а точнее, цикла «Зачарованный грот» с его скандально известным «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым...», выглядит, мягко говоря, большой бестактностью. Откликом на него явился V том стихотворений Лохвицкой, вышедший в начале 1904 г., в котором наиболее явно отразилось «нарушенное равновесие ее духа» (выражение И. Гриневской — см. здесь же ее воспоминания), метания между раем и адом, болезненные кошмары и «наваждения», создавшие Лохвицкой в модернистских кругах репутацию «вакханки» и «колдуньи».



Мирра Лохвицкая



В современных биографических справках обычно указывается, что причиной смерти Лохвицкой был туберкулез легких, однако ни в переписке, ни в некрологах эта болезнь не называется ни разу. Зато есть сведения, что поэтесса «угасла от мучительной сердечной жабы». На то, что у нее болит сердце, Лохвицкая жаловалась уже в письмах конца 90-х гг., но особенно резко ухудшилось ее состояние после рождения пятого ребенка, в декабре 1904 г. В 1905 г. поэтесса была уже тяжело больна и «с большим пессимизмом смотрела на свое положение». Летом на даче ей стало немного лучше, но в августе «болезнь ее настолько обострилась, что пришлось не только перевезти ее в город, но даже поместить в клинику, чтобы дать полный покой, не достижимый дома: (...) несмотря на то, что она была нежнейшей матерью, она не могла более выносить детского шума и крика. Последние дни ее жизни были сплошным мучением. Ни днем, ни ночью не знала покоя бедняжка от нестерпимо острых страданий, и наконец страдания эти приняли такой ужасающий характер, что пришлось прибегнуть к впрыскиваниям морфия. Под влиянием морфия больная и спала последние свои два дня... и так и скончалась, бессознательно заснула, не зная, что умирает...»* Лохвицкая умерла 27 августа (9 сентября) 1905 г. на 36-м году жизни и похоронена на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.



Вниманию читателя предлагается: ряд неопубликованных стихотворений поэтессы; переписка с А. А. Коринфским, А. Л. Волынским, В. И. Немировичем-Данченко, Т. Л. Щепкиной-Куперник, письма к Лохвицкой Н. Л. Гондатти, К. Д. Бальмонта, К. К. Случевского и его сына, поэта К. К. Случевскогомладшего («Лейтенанта С.»), А. И. Урусова, К. Н. Льдова и ее письма к журналисту А. Е. Зарину; стихотворные послания К. К. Случевского, К. Н. Льдова и Ф. К. Сологуба; воспоминания И. А. Гриневской с приложением писем к ней Лохвицкой; краткая автобиография поэтессы, подытоживающая ее творческий путь; заметка «Памяти колдуньи» — черновой вариант некролога, принадлежащий перу В. Я. Брюсова, а также стихотворение сына Лохвицкой Измаила, чья судьба явилась странным продолжением трагической истории его матери.



Александрова Т. Л. Вступительная статья: М. А. Лохвицкая — А. А. Коринфский. Переписка // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 559.



М. А. ЛОХВИЦКАЯ — А. А. КОРИНФСКИЙ ПЕРЕПИСКА



Аполлон Аполлонович Коринфский (1868—1937) — поэт, журналист, фольклорист. Работал во многих журналах («Россия», «Русское богатство», «Гусляр», «Русский сатирический листок», «Наше время», «Мир Божий» и др.) и газете «Правительственный вестник». С середины 1894 г. сотрудничал в редакции журнала «Север», с конца 1896 по октябрь 1897 г. был редактором этого журнала. Был участником «пятниц» К. К. Случевского, который посвятил ему (в числе других адресатов) свой сборник «Песни из “Уголка”». С Лохвицкой Коринфского связывали приятельские отношения.



Письма Коринфского печатаются по автографу РО ИРЛИ Ф. 486. № 37. Письма Лохвицкой — по автографу РГАЛИ, Ф. 2571, Оп. 1, Ед. Хр. 211. Письмо 2 — Ед. Хр. 46.