Записка генерал-майора Е. В. Богдановича в Верховную Распорядительную Комиссию, 1880 г. / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. Л. Степанова // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 425—450.
ЗАПИСКА ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА Е. В. БОГДАНОВИЧА В ВЕРХОВНУЮ РАСПОРЯДИТЕЛЬНУЮ КОМИССИЮ
5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце раздался взрыв, устроенный революционером С. Н. Халтуриным. Это невероятное событие произвело в “верхах” потрясающее впечатление. По совету ближайшего окружения Александр II решил создать для борьбы с “крамолой” чрезвычайный орган, наделенный диктаторскими полномочиями. Через несколько дней после взрыва император объявил об учреждении Верховной распорядительной комиссии во главе с графом М. Т. Лорис-Меликовым.
Дерзкий террористический акт дал сильный импульс реформаторской мысли и вызвал поток различных проектов спасения отечества, с которыми выступили представители как либеральных, так и консервативных кругов. Представителем последних был хозяин великосветского салона в Петербурге генерал-майор Евгений Васильевич Богданович (1829—1914). Он происходил из старинной дворянской семьи, в молодости служил на Черноморском флоте (1843—1851) и адъютантом при новороссийском генерал-губернаторе (1851—1859). В 1861 г. Богданович был принят в МВД на должность чиновника по особым поручениям, а уже через год стал членом Совета министра внутренних дел. Он нередко совершал инспекционные поездки по разным губерниям и составлял подробные отчеты, которые затем поступали к министру и императору. Долгое время Богданович входил также в состав Управления железными дорогами и принимал участие в наблюдении за обеспечением быта железнодорожных рабочих и служащих. Он закончил свою карьеру генералом от инфантерии.
Помимо службы Богданович активно занимался общественной деятельностью, был автором многих книг религиознонравственного и патриотического содержания. Будучи старостой Исаакиевского собора (с 1876 г.), генерал организовал массовое издание проповедей, произносившихся с церковной кафедры. За три десятилетия (с 1878 г.) вышли в свет миллионы брошюр, которые распространялись в учебных заведениях, среди солдат, крестьян и рабочих*.
В 1880 г. Богданович был причислен к Верховной распорядительной комиссии и стал одним из доверенных лиц Лорис-Меликова. Позднее “диктатор” даже ходатайствовал о назначении ему жалованья в размере 4 тысяч рублей в год, “предполагая и впредь возлагать на г. м. Богдановича исполнение особых поручений”**. 9 марта 1880 г. генерал представил в комиссию записку о способах преодоления кризиса. Ведущая идея автора — явная недостаточность чисто репрессивных мер и назревшая потребность в преобразованиях. Этот документ был введен в научный оборот П. А. Зайончковским и анализируется в его монографии***.
“Записка” публикуется по заверенной автором машинописной копии, хранящейсяв ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 20. Л. 1—13.
ЗАПИСКА
ПРЕДСТАВЛЕННАЯ В ВЕРХОВНУЮ КОМИССИЮ
В ФЕВРАЛЕ 1880 ГОДА*
В 1874 году, объехав, по поручению бывшего министра внутренних дел1, 9-ть губерний по делу об устройстве речных полиций, я, независимо от отчета об исполненном поручении, представил генерал-адъютанту Тимашеву подробную записку, в которой, на основании сделанных наблюдений, указывал на несомненные, фактические признаки начинающегося в то время политического брожения в поволжских губерниях. Разобрав с полною откровенностью причины этого явления, я в той же записке проектировал меры, по моему мнению, необходимые для уничтожения зла; вместе с тем, мною прямо было высказано, что отсутствие энергических мероприятий может повести к сильнейшему развитию существующих в известных сферах населения опасных признаков внутренней смуты со всеми ее пагубными последствиями для благосостояния государства. Предсказания мои, основанные на долголетнем изучении России во время ежегодных разъездов и постоянных сношений с губернаторами, представителями суда и общественных учреждений, землевладельцами и торговцами, к несчастию, оправдались: стоглавая гидра крамолы уже заявила себя длинным рядом государственных преступлений, простерших свою дерзость даже до посягательства на Царские чертоги.
Ознакомясь с моею запискою, бывший Министр Внутренних Дел написал на ней: “Благодарю Полковника Богдановича за представление мне этой записки, которая свидетельствует о том внимании, с которым он отнесся ко всему им виденному”. Дальнейших практических последствий записка эта не вызвала.
В то же время копия с этой записки была мною представлена бывшему министру государственных имуществ, статс-секретарю П. А. Валуеву2. Нынешний председатель Комитета Министров удостоил меня тогда же ответом, охарактеризовав мой труд следующими словами: “метко, верно, бойко”. Подобные же отзывы я получил и от многих других государственных сановников, которым была сообщена моя “записка”.
В течение второй половины минувшего года мне представилась необходимость снова посетить Поволжье, внутренние губернии и побережье Черного моря для склонения Епархиальных начальств к устройству местных церковных кафедр, по образцу “Кафедры Исаакиевского Собора”, с высоты которой православная паства слышит и читает поучения лучших проповедников по самым животрепещущим вопросам нашего тревожного времени. С тем вместе я имел в виду войти в личные сношения с представителями местной власти по поводу состоявшегося тогда проекта устава “Общества для содействия к предупреждению и пресечению пожаров и причиняемых ими бедствий”. Таким образом, поставленный в необходимость войти в личные сношения не только с представителями духовной и светской власти, начиная от архиереев и генерал-губернаторов, но и с самыми разнообразными кружками общества, я на пароходах и железных дорогах, в губернских салонах и общественных собраниях, на дворянских выборах и ярмарках, в судебных заседаниях и на местных празднествах, в городах и селах, словом — при самой разнообразной обстановке — имел снова случай всматриваться и наблюдать, в какой форме распространяются лжеучения, а также в какой мере и в какой среде они могут находить сочувственный отзыв.
Новые, неслыханные по своей дерзости злодеяния вызвали на борьбу со злом, разъедающим нашу общественную жизнь, новое правительственное учреждение — Верховную распорядительную коммиссию. Избранный царским доверием, Главный начальник Верховной коммиссии3 взывает ныне к обществу, ищет у общества содействия “к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества”*.
Покорный этому призыву, я решаюсь внести в общее дело и свою лепту — несколько фактов и выводов из моих наблюдений. В переживаемое нами тревожное время каждый, в ком есть хоть капля русской крови, обязан по мере сил облегчать правительству его многотрудную задачу в борьбе со злом, ставшим преступною преградою на пути нашего мирного развития. Сознание этой нравственной обязанности руководило меня в правдивом, без утайки и лицеприятия, изложении фактов и выводов из произведенных мною наблюдений.
Что же касается предлагаемых мною в настоящей записке мероприятий, то представляя их ныне лишь в самых общих чертах, я готов по каждому из них доставить подробные разъяснения, если бы предположения мои удостоились внимания правительства.
I
Существующая у нас система полицейского надзора и
действительные силы этого надзора
Всякие лжеучения, в какой бы форме они не проявлялись, становятся опасными для общественного порядка только в том случае, если в среде самого общества достаточно подготовилась почва, благоприятствующая развитию вредной пропаганды. Истина эта подтверждается многочисленными указаниями из истории всех народов. Та же история свидетельствует, что если слабость власти и ее бездействие помогают успеху лжеучений, то, с другой стороны, самая энергическая власть будет опираться, так сказать, только на одну физическую силу.
В 1874 году, в записке на имя Г(осподина) министра внутренних дел, я указывал на настоятельную необходимость усиления власти губернаторов, доказывая, что без такого усиления местной власти крамола разовьется неминуемо. Пять лет спустя, когда крамола действительно получила чудовищное развитие, принята была соответствующая мера, хотя и не в той форме, какая указывалась в моей “записке”: права губернаторов остались прежние, но зато назначены генерал-губернаторы с самыми широкими полномочиями по политической части4. Дело, конечно, не в форме: важно то, что в настоящую минуту главная местная администрация уже получила достаточную силу для пресечения крамолы, насколько она обнаруживается: большего права, как право казнить человека, дать нельзя администратору. Но одними казнями, одною теориею нельзя успешно бороться с лжеучением, угрожающим спокойствию целой Европы, посягающим на весь гражданский строй ее и уже заявившим себя длинным рядом преступных покушений на жизнь Венценосцев; для достижения цели недостаточно пресекать крамолу, в смысле казней и других тяжких наказаний для государственных преступников; необходимо содействовать установлению таких условий жизни, которые сами по себе могли бы предупреждать всякую возможность успешности лжеучений в России. А средств к такому предупреждению не предоставлено генерал-губернаторам.
Одним усилением местных полиций и органов местного политического надзора нельзя достигнуть цели: не хватит ни людей, достаточно способных и преданных долгу, ни денежных средств, достаточных для оплаты труда таких агентов. В последнее время были случаи, что так называемому революционному комитету заблаговременно сообщались многие секретные распоряжения по политической части из наших канцелярий и департаментов: ясно, что в среде правительственных чиновников находились лица, изменявшие присяге5. Чем, как не попустительством или явною неспособностью полицейских агентов можно объяснить себе тот поистине возмутительный факт, что в столице, в резиденции Державного Хозяина земли русской, на виду стольких начальств так долго существовали лишь недавно открытые революционные типографии? Чем объяснить себе возможность чудовищных замыслов 2-го апреля, 19-го ноября и 5-го февраля6? — В виду подобных явлений увеличивать безмерно число чиновников правительственного надзора — не значит ли рисковать в ущерб спокойствию государства?
Нельзя также безусловно полагаться только на физическую силу солдата. Государственным преступником нынешнего времени нельзя отказать ни в уменьи хоронить концы, ни в самой дерзкой отваге ради достижения задуманных целей: кто же может поручиться, что при действующих ныне условиях общей воинской повинности между надежнейшими по виду новобранцами нет обрекших себя почти на верную смерть социалистов, ожидающих только случая стать на часы или в ординарцы к государственному сановнику, над которым тяготеет приговор революционного комитета? Теория устрашения бессильна: Соловьев7 знал участь Каракозова8 и многих ему подобных, но страх казни не остановил святотатственную руку.
Теперь городскую полицию усиливают строевыми солдатами, переодевая их в полицейскую форму9. Целесообразно ли это? Едва ли. Полицейская служба имеет свои особенности, свой специальный характер, свои исключительные требования, удовлетворить которым сразу не может хотя бы и самый добросовестный и способный новичеок. А между тем, такие переодевания делаются именно в то время, когда города нуждаются в благонадежной и опытной полиции.
Удивительно ли после этого, что нашу полицию, начиная от столичной, агенты революционного движения так часто дурачат?..
По требованию полиции, число дворников в Петербурге увеличено почти вдвое вследствие обязательности постоянных дежурств. Можно ли поручиться, что общественная безопасность от этого выиграла? Едва ли. Напротив того, должно думать, что сразу создать вполне способный и добросовестный, в политическом смысле, персонал дворников — невозможно и что с увеличением их числа качество персонала непременно ухудшилось, ослабело. Взятый от сохи, крестьянин, незнакомый с петербургскими порядками — плохой дворник, а между тем большинство дворников, по необходимости, взято наскоро, лишь бы исполнить требование полиции, из числа пришедших на заработки. И прежде в числе дворников были, конечно, люди явно бездарные, нерадивые и даже, может быть, продажные (чем же иным объяснить продолжительное существование тайных типографий и незаконных сборищ), — теперь же число таких бездарных и недобросовестных агентов домового надзора естественно увеличилось, потому что домовладельцам, по необходимости, пришлось быть менее разборчивыми при выборе усиленного числа служащих. Почти безошибочно можно сказать, что в нынешнем составе дворников, помимо неспособных, нерадивых и продажных, имеются прямо агенты революционного комитета, поступившие на службу при тех домах, которые почему-либо особенно интересны для этого преступного учреждения.
Итак, основывать успех наблюдения только на увеличении числа наблюдающих — невозможно. Несравненно было бы важнее основывать этот успех на улучшении качества полицейского персонала, но достигнуть такого улучшения чрезвычайно трудно при крайней скудости окладов содержания полицейских чинов: сколько-нибудь способному человеку гораздо выгоднее променять полицейскую службу на частную. Наука “Хозяйственной Администрации” указывает на большой оклад содержания, как на средство застраховать неподкупность служащего в пользу учреждения, при котором он состоит: в этом смысле наши ничтожные полицейские оклады, конечно, не могут обеспечивать неподкупности низшего полицейского агента, в особенности же в виду того значительного денежного подкупа, который ему может быть предложен, если он согласится изменить своему долгу.
Бессилие петербургской полиции достаточно доказали прискорбные факты последних лет. Шеф жандармов10 был смертельно ранен среди белого дня в одной из самых людных местностей Петербурга. Мирский11, после выстрела в другого шефа жандармов, был посажен на извощика полицейским и свободно уехал на квартиру. Соловьев сделал в ИМПЕРАТОРА несколько выстрелов. Млодецкий12 стрелял в присутствии двух часовых, двух казаков и одного городового. Прокламации находили себе доступ даже во дворцы. Тайные типографии существовали и работали в течение продолжительного времени (и, конечно, существуют до сих пор). В царских чертогах делают взрыв динамитом... И в то же самое время эта бессильная полиция, неспособная ни предупреждать преступления, ни вовремя открывать истинных виновников, делала и до сих пор делает множество бестактностей, раздражающих спокойных и честных граждан. Грубости в обращении с горожанами, самая неуместная придирчивость, заносчивость — сделались общим местом. В Лондоне горожанин считает полицейского своим охранителем и защитником, обращается к нему с полным доверием и с уважением к его званию, а петербуржец не может без страха или, по крайней мере, без неприятного впечатления смотреть на приближение полицейского. Многим известен еще недавний случай, когда один из достойнейших чиновников (действительный статский советник) подвергся на улице площадной брани полицейского чиновника.
Если так плоха полиция в Петербурге, то какою же она является в других городах наших?..
В Москве, так сказать на виду высшей местной власти, императорский поезд лишь случайно не сделался жертвою страшной катастрофы13. Этого, кажется, достаточно, чтобы охарактеризовать московские полицейские порядки.
В Рыбинске, во время моего пребывания там по делам службы, в навигацию 1878 года было всего 18 полицейских городских нижних чинов. Между тем, в этом городе слишком 200 лиц, сосланных под полицейский надзор, громадный наплыв судорабочих и несколько тысяч заведомо беспаспортных. В таком же положении находится общественная безопасность на всем Поволжье, где еще не изгладились предания о Пугачеве*...
Южное побережье также не может похвалиться деятельною и сильною полицейскою охраною. Достаточно указать хотя бы на Ростов-на-Дону. Немало бродяг и в западных губерниях: в особенности же им приволье в таких пунктах, как Динабург14, где сходятся границы трех губерний и где преследование виновных затрудняется формальными условиями территориальности.
Многие полагают, что учреждение генерал-губернаторств значительно усилило полицейское наблюдение в политическом смысле. Я недавно вернулся из объездов генерал-губернаторств: Московского, Ярмарочно-Нижегородского15, Харьковского, Киевского, Одесского и был поражен крайним разнообразием систем, действующих в различных генерал-губернаторствах. Не мне, конечно, делать оценку этих систем, но могу сказать с полною откровенностью, что по моим наблюдениям только на Нижегородской ярмарке и в Харьковском обширном округе промышленность и торговля не испытывали угнетающего впечатления вследствие учреждения генерал-губернаторств.
Все эти факты приводят к следующим выводам:
а) Даже в Петербурге, несмотря на относительно большие затраты по содержанию полицейского надзора и на возможность лучшего выбора людей, полиция оказывается далеко ниже своего назначения;
б) В других местностях полицейские средства еще хуже;
в) Учреждение временных генерал-губернаторств, с весьма широкими полномочиями по политической части, но без ясно определенной системы действий, приносит пользу не повсеместно;
г) Одними полицейскими силами, если бы даже они были вполне достаточны, невозможно уже уврачевать зло, корень которого глубоко зарыт в условиях нашей общественной жизни. Так, например, несомненно, что в различных сферах и слоях населения существуют такие, пока еще спокойные, элементы, которые рано или поздно могут сделаться орудием для достижения целей преступной агитации, если не предупредить этой беды изменением нынешних неблагоприятных условий существования названных элементов. Изменить же эти условия — это задача, которая не по плечу ни полицейским учреждениям, ни исключительно карательным мерам. Дело это прямо входит в компетентность высшей государственной власти.
Но обратимся к очерку тех элементов, которые, в силу нынешних неблагоприятных условий жизни, могут сделаться опасными.
II
Элементы, могущие сделаться опасными
В 1878 году, находясь в Рыбинске для изучения условий местных пристаней и деятельности недавно организованной речной полиции, я занимался, между прочим, изучением быта нескольких тысяч рыбинских беспаспортных и собрал множество любопытнейших подробностей, характеризующих местную обстановку этого темного люда. Беспаспортные известны в городе под неофициальным именем “Зимогоров”, т. е. людей, для которых зима — горе. Когда-то молодой работник, честный, здоровый, с законным паспортом и сильными руками, он пришел в Рыбинск работать на судах. Его приняли, дали работу, дали денег, но деньги понемногу перешли в питейные дома, а рабочий к зиме остался и без денег, и без работы, и даже с просроченным паспортом. Проголодал зиму, спустил кое-какую одежонку — ничего, думает, придет лето — поправлюсь, взнесу недоимку, переменю паспорт, затем домой... Но лето прошло по прошлогоднему, переменилось только одно: одним “Зимогором” стало больше...
С каждым годом, с каждым днем возврат на родину становится “Зимогору” все труднее. Это понятно: накопляется недоимка, увеличивается ответственность за проживание без паспорта. В социальном отношении “Зимогор” представляет явление в высшей степени любопытное: это — социальный нуль, в полном значении слова. “Зимогор” знает, что потерял право иметь недвижную собственность, семью, даже имя (большинство беспаспортных считает себя вынужденным менять свои имена); он лишен покровительства закона; нет власти, к защите которой он мог бы обратиться... Зимою этот нуль живет в холодных амбарах, которых так много в Рыбинске, и домохозяева волейневолей допускают это проживание из опасения мести со стороны бездомного люда. Одежда “Зимогора” самая жалкая, у многих нет ничего другого, кроме двух старых хлебных мешков: один служит рубашкой, другой, на половину подрезанный и стянутый веревкою, образует нечто вроде шаровар. Пища в зимние месяцы самая скудная и более или менее случайная: кто подаст копейку, кто накормит объедками, а иногда навернется дешевая работишка — наколоть дров, починить телегу, убрать снег и проч. Полиция, чувствуя свое бессилие, на этот раз прекрасно делает, не преследуя “Зимогоров”; иначе город и караван давно обратились бы в пепел. При обычном же невмешательстве полиции, беспаспортные живут пока довольно смирно, но только потому, что их не тревожат. Во всяком случае “Зимогоры” представляют элемент ненадежный, никакими интересами не связанный с общим государственным строем, и эта темная бездомная масса может обратиться в страшную разрушительную силу, если ею воспользуется агитация прежде, чем будут изменены самые условия существования беспаспортных отщепенцев.
Таково положение дел на великой реке, на матушке Волге, до сих пор оглашаемой песнью о Пугачеве. Посмотрим, что делается в наших больших городах.
В Москве знаменита своими бесчинствами так называемая “Золотая рота”, контингентом которой служат подонки всех слоев общества. Здесь встречается и “прогоревший купчик”, и бывший мастеровой, и беглый каторжник, и спившийся с круга чиновник, и отставной солдат, и монахрасстрига, и всякие “завсегдатаи” питейных домов и ночлежных. Все это грязное, пьяное, без определенных средств к существованию и, по большей части, без паспортов или с поддельными видами на жительство, слоняется изо дня в день по закоулкам Москвы, ища легкой наживы и промышляя воровством, сбытом краденых вещей, мошенничеством, а подчас и просто разбоем. По уровню нравственности все члены “Золотой орды” стоят друг друга — все одинаково испорчены; по умственному же развитию между ними встречаются: и совершенно безграмотные, неспособные, тупоумные, и люди с остатками некогда полученного отличного образования, люди несомненного таланта, еще не вполне погибшего под парами спирта и в затхлой атмосфере трущобы. Оттенки в умственном развитии сказываются отчасти и в различии тех безнравственных профессий, которыми существуют члены этой воровской артели: выгнанный со службы чиновник занимается преимущественно подделкою паспортов, завещаний и вообще подлогами; безграмотный мастеровой и солдат существуют на счет кражи и разбоя; купчик сбывает украденные вещи и фальшивые ассигнации, а представитель интеллигенции в трущобном мире промышляет на счет мошенничества более высокой пробы. Временами во главе роты становились люди с сильным характером, непреклонною решимостью и большим административным тактом: тогда в роте водворяется своего рода дисциплина и сбродная шайка обращается в организованную банду, во всем послушную приказаниям начальника на широком поле воровства, разбоя и грабежа. Пропадал начальник — пропадала и организация, а вслед затем рота снова обращалась в сброд проходимцев, существующих преимущественно мелкими преступлениями на счет чужой собственности и единичными случаями подлогов, подделки монеты и грабежа.
В Москве за последние годы возникли и другие, так сказать, более совершенные формы воровской ассоциации, созревшие на руинах банковых крахов, акционерных банкротств, и других гнилых продуктов современной цивилизации. Одну из разновидностей этой формы противуобщественного союза представляет известный “Клуб Червонных Валетов”. Оборванцы “Золотой роты” не идут далее харчевни, постоялого двора и лачуги; приличные на вид “Валеты”, напротив того, открывали себе доступ в лучшие рестораны, клубы, магазины и раззолоченные палатки купечества и даже барства, где по преимуществу промышляли шантажом, дутыми векселями, биржевым обманом, вымогательством, развращением несовершеннолетних купчиков и т. п.
“Золотая рота”, “Клуб Валетов” и другие воровские артели являются ближайшим последствием того, что в среде общества существует много людей, недовольных своим положением и потому стремящихся найти лучший выход, хотя бы и незаконными путями. Понятно, что такие страшные катастрофы, как, например, недавно происшедший пожар на фабрике Гивартовского16 (причем сгорело 30 человек и ранено столько же) не могут действовать успокоительным образом на население, убедившееся, что виною тяжкого несчастия была городская администрация, допускавшая существование огромной фабрики в таком здании, в котором не было применено никаких мер к охранению общественной безопасности!
В Одессе есть своего рода “Золотая рота”, хотя и не имеющая определенной клички. Под так называемою Молдованкою есть целый подземный город, служащий притоном бродяг и всякого рода мошенников, ускользающих от полицейского надзора и существующих противозаконными промыслами. Большинство живет без паспортов. Искоренение этого зла обычными полицейскими способами, административными мерами и судебным преследованием затрудняется легкостью и сравнительною скоростью пароходного и железнодорожного сообщения Одессы с другими местностями.
В Киеве противозаконные промыслы нашли себе благоприятное убежище в предместьях: Демиевке, Соломенке, Протасовом Яру, в поселках около кладбища на Байковой горе и во многих других урочищах. Обстоятельство это хорошо известно и местной администрации, но она не может искоренить зла. В оффициальном, по распоряжению генерал-губернатора17 напечатанном исследовании “Киев и его предместья”18 прямо говорится, что все перечисленные выше местности “служат приютом для лиц, которым по разным причинам жительство в Киеве не дозволено”; там же говорится, что в составе киевского населения имеются “обитатели городского сада, разных оврагов и тому подобных пустынных местностей”, обыкновенно ускользающие от влияния полицейского надзора. Число противозаконных профессий в Киеве даже значительнее, чем во многих других городах, потому что независимо от обыкновенных видов воровства, грабежа и разбоя, здесь же происходит сбыт контрабандных вещей, привезенных с западной и югозападной границы и в большей или меньшей степени переделанных в Бердичеве19 и других центрах еврейского населения.
Посмотрим, что делается в наших горах.
В 1865 году в Уральском крае, в губерниях Вятской и Пермской появился голод со всем его ужасающими последствиями. Обнищалые массы рослого здорового заводского населения прекратили работы; местами вспыхивали волнения; особенно опасным становилось дело на Ревде, на том самом Ревдинском заводе Пермской губернии, где 25 л(ет) до того, по случаю мятежа, задуманного каким-то отставным писарем, пришлось усмирять население пушечными выстрелами20. Губернаторы Пермский и Вятский, в виду столь тревожного положения дел, просили усиленной помощи и больших денежных средств для отстранения голода. По этому поводу бывший Министр внутренних дел Статс-секретарь П. А. Валуев командировал меня на Урал для принятия мер к прекращению голода и его страшных последствий. В Екатеринбурге, в квартире бывшего начальника Уральских заводов (ныне тайного советника) Иосса, я был как раз в ту минуту, когда прискакал с Ревдинского завода исправник, избитый бунтовщиками, обезумевшими от голода. Медлить было опасно: утром на другой же день я был в Ревде и Бог помог “Царскому полковнику” (как меня величало простонародие по случаю моего приезда из Петербурга) разъяснить и уладить дело совершенно мирно и притом так успешно, что в тот же день возобновились заводские работы и вчерашние бунтовщики обратились в честных тружеников.
Ознакомясь, по случаю этой командировки, со многими сторонами жизни и с экономическими условиями заводского населения, я и в позднейшие годы имел неоднократные случаи посещать Уральский край и пополнять мои сведения. Приобретенное таким образом знакомство с условиями местной жизни дает мне нравственное право говорить уверенно, что ныне спокойное, физически развитое и почти поголовно грамотное заводское население Уральского края может, подобно “Зимогорам”, обратиться в страшную разрушительную силу, если Правительство ныне же не примет мер к улучшению его положения. В чем же должна, по моим понятиям, состоять главная из этих мер — об этом будет упомянуто ниже.
Вопрос о рабочем классе представляется далеко небезопасным даже и в Петербурге. За примерами ходить недалеко: напомню о недавно происходившем процессе подрядчика Филатова и об истории “Товарищества Игнатьева и Завьялова” со своими рабочими.
Некто Филатов “по неимению денег” отказывался уплатить артели каменщиков, вызванной им в Петербург, те деньги, которые люди уже заработали. Несколько раньше, товарищество “Игнатьева и Завьялова” сделало то же самое с людьми, которые для него занимались сплавом и доставкою лесных материалов. Подобных историй много и они чаще всего даже не доходят до суда. Допустим, однако, что суд, разобрав претензии рабочих, выдал им исполнительный лист на должника — но развязывает ли это вопрос? Очень мало, и вот по каким причинам: а) чем будут существовать рабочие, пока иск будет рассматриваться и приводиться в исполнение? б) кто вознаградит рабочих при признанной судом несостоятельности подрядчика? в) кто будет кормить их до тех пор, пока они, неожиданно потеряв работу, не подыщут для себя другую? г) кто даст им возможность вернуться домой, прокормить себя и семью и уплатить подати и повинности? Все это вопросы, на которые практика жизни отвечает только отрицательно. Что же касается положения столичных рабочих на здешних фабриках и заводах, то на многих из них оно поистине ужасно, если припомнить произведенные на месте исследования доктора Эрисмана21 и думских санитарных попечительств.
Все это показывает, что даже в Петербурге в среде рабочего населения есть масса лиц, справедливо недовольных своим положением, обиженных, эксплуатируемых, поставленных в тяжелую кабалу от хозяев. Очевидно, нынешние условия жизни не могут удовлетворить эту массу, а потому она и представляет почву, достаточно подготовленную для восприятия лжеучений, обещающих реки молочные и берега кисельные...
В фабричных округах, как доказали еще недавно опубликованные факты, положение дел еще хуже, уже потому, что там менее правительственного надзора за положением рабочих.
Итак, число лиц недовольных своим настоящим положением, весьма велико и в Петербурге, и во многих губерниях. Недовольные принадлежат преимущественно к населению фабричному, заводскому, отхожему и беспаспортному. Правда, до сих пор эта среда, в массах, была чужда политических волнений, но дело в том, что самый факт недовольства своим настоящим положением делает эту среду способною к воспринятию таких учений, которые им будут сулить улучшение быта. Тысячи исторических примеров свидетельствуют, что недовольная своим положением и притом невежественная масса, сочувственно отзывается даже на явные нелепости, обещающие впереди свободу от налогов, переделы, выгодные заработки и т. п. Вот для примера одна из подобных нелепостей, имевшая самые печальные последствия.
Во время моих исследований на Урале старожилы рассказывали мне следующие подробности о бунтах в Пермской губернии, а затем и в Оренбургской в сороковых годах. Начало волнениям положил бессрочноотпускной писарь петербургского военного штаба, выдававший себя за человека, близкого к министрам и под пьяную руку распустивший нелепый слух, будто Царь продал пермское население министрам. Последствия этой пагубной нелепости фактически известны, а потому останавливаться на них мне нет надобности. Спустя 2—3 года после усмирения волнений в Пермской губернии, такой же бессрочноотпускной писарь явился в Челябинском уезде Оренбургской губернии с рассказами о том, будто Царь продал государственных крестьян какому-то министру “Медведеву”, причем, в удостоверение сказки показывался и указ за печатью самого “Медведева”. Печать эту изобретательный писарь сделал из известного рисунка на обложках Жуковского табаку: щит герба поддерживался стоящими на задних лапах львами. Сказке многие поверили; остальные же, менее доверчивые, порешили проверить слух таким образом: немедленно собрать все государственные подати и, до наступления обычного срока, препроводить их в Челябинское Казначейство. “Если мы запроданы Медведеву, царский казначей не примет этих денег” — решили крестьяне... К несчастью, сборщики явились в Казначейство во время светлых праздников, а потому денег от них никто не принял...
Известие это было громовым ударом для челябинцев. Весь край поднялся, бунт с каждым днем стал разгораться все более и более. Послали за войсками, а пока, в сильнейшую распутицу, казаки, пехота и артиллерия, высланные корпусным командиром Обручевым22, шли на усмирение мятежа, на место происшествия прибыл управляющий Палатой государственных имуществ Львов с целью разъяснить дело и успокоить крестьян силою убеждений, не прибегая пока к оружию. К несчастью, фамилия этого достойного деятеля, напоминавшая львов на гербе “Медведева”, внушила крестьянам новую нелепую мысль, будто прибывший “Львов” и есть сам “Медведев”!.. Львов едва спасся от смерти, а вскоре затем явилась печальная необходимость убеждать мятежников пушечными выстрелами, причем погибло 60 человек.
Если таких нехитрых нелепостей достаточно, чтобы доводить до мятежей население, то нет никаких оснований успокаиваться на мысли, что подпольная крамола опасна только в Петербурге, и что самый бдительный надзор и самые энергические меры охраны общественной безопасности следует применять только в столице. Я думаю иначе. Изучив Россию в течение трех десятков лет, не по одним книжкам, я почти уверен, что революционный комитет вскоре оставит Петербург в покое и главным центром его преступной деятельности сделается Поволжье, Урал и фабричные местности, в особенности же те районы, которые — чего Боже упаси — будут поражены голодом, пожарами, болезнями или другими общественными бедствиями. Как ни привлекателен Петербург, но в нем тесно для преступной деятельности.
Указав элементы, представляющие удобную почву для революционной деятельности мнимых друзей народа, обратимся к очерку мер, осуществление которых могло бы в значительной степени уничтожить недовольство народа своим настоящим положением и укрепить его преданность настоящему порядку.
III
Амнистия беспаспортным
В предыдущей главе было указано, между прочим, на безвыходное положение рыбинского зимогора, который и рад бы вернуться к честному, спокойному образу жизни, но уже не может этого сделать из весьма понятного опасения сурового преследования за продолжительное проживание без законного вида на жительство.
Таких несчастных много и в других местностях. Десятки, сотни тысяч народа влачат печальное существование бродяги, только потому, что закон почти отрезывает беспаспортному путь добровольного озвращения к порядку.
Нельзя не признать, что существование этого темного люда представляет явление, безотрадное не только в экономическом, но и в политическом смысле. Беспаспортный лично не платит прямых налогов; с тем вместе он представляет опасный бродячий элемент, не потому только, что шатается по весям и дебрям, но потому, что и в нравственном отношении он шаток. Сельские и городские сословия, открыто занимающиеся своими делами, вообще склонны отстаивать порядок на том простом основании, что при всяком переходном положении ведение дела и хозяйства ухудшается; беспаспортному, напротив того, свойственно желать иного порядка, так как при настоящем его положение слишком тягостно.
Рассчитывать, что мерами политического преследования можно уничтожить бродяжничество и обратить всех беспаспортных к оседлости и спокойному образу жизни невозможно уже потому, что до сих пор в очень многих местностях существование беспаспортных представляет доходную статью низших агентов полицейской службы. На добровольное возвращение беспаспортных, как было замечено, также немыслимо рассчитывать. Остается, по-видимому, только один способ: значительную часть ныне мало трудящейся, не платящей податей, шатающейся, бездомной и опасной массы обратить в честных тружеников, плательщиков податей и повинностей и спокойных граждан. Этот способ — объявить милостивое прощение (амнистию) всем тем беспаспортным, которые в течение заблаговременно указанного срока добровольно явятся к повиновению.
Объявляя такое прощение, нужно, само собою разумеется, отказаться от мысли получить хоть часть накопившейся за прежнее время недоимки. Но это соображение едва ли даже заслуживает внимания. Лучше же отказаться от недоимки безнадежной, чем содействовать ее накоплению в будущем; лица, остающиеся беспаспортными, будут попрежнему не платить податей, тогда как получив паспорты, они обратятся в оседлых работников и, следовательно, в плательщиков казенной подати.
IV
Обеспечение уплаты за труд рабочих
Одна из главнейших причин экономических затруднений для многих местностей заключается в том, что почва далеко не повсеместно вознаграждает тяжелый, в поте лица производимый труд хлебопашца. Прогрессивное возрастание дороговизны на все предметы жизненной потребности и значительное усиление налогов и повинностей (государственные, земские, волостные и т. д.) сделали для многих местностей невозможным кормиться от земли и от земли же уплачивать подати, что и привело к развитию отхожих промыслов.
Отхожие промыслы до сих пор находятся в крайне неудовлетворительном положении, так как наемный работник из этой категории чаще всего поставлен в тяжелую кабалу от хозяина. В этом отношении рабская зависимость труда от капитала весьма заметно проявляется даже в Петербурге, куда ежегодно стекается значительное число рабочих, преимущественно на летние заработки по строительной части. Перед наступлением времени сбора податей по селам и деревням отправляются подрядчики с предложением задатков более нуждающимся, так как в это время материальное положение бедняков таково, что в силу безысходной нужды крестьянин готов на все предлагаемые ему условия, лишь бы получить этот задаток. Выдача подобного аванса и составляет, так сказать, акт на закрепощение нанимающегося относительно нанимателя. Разорительные последствия такого порядка ежегодно проявляются в высшей степени неблагоприятно, как это, например, можно видеть по приведенным выше процессам Филатова, Игнатьева и Завьялова. Необходимо при этом иметь в виду, что разорение крестьян отражается не только на их личном благосостоянии, но и на увеличении недоимок по взносам податей и повинностей; с другой стороны, этот порядок ведет к озлоблению разоренных, а следовательно, к обращению этих честных, спокойных тружеников в людей раздраженных, склонных к бунту и потому могущих сделаться слепым орудием преступных замыслов революционной партии.
Нынешние законы о подрядах и поставках, а равно и постановление о личном найме заключают в себе правила о совершении, исполнении и прекращении договоров, в силу которых нарушивший эти правила обязывается лишь гражданским удовлетворением исковых требований, излагаемых в форме решений судебных учреждений. Лицам, заявившим претензию, суды выдают исполнительные листы, но листы эти, как мы уже говорили выше, не приводят зачастую ни к каким результатам, в особенности при признанной “несостоятельности” подрядчика, хотя бы эта несостоятельность и имела все признаки злостного банкротства.
Средства для улучшения такого неестественного отношения между трудом и капиталом заключаются не в одних судебных решениях и даже не в уголовном наказании виновных; необходимо также устранить для аферистов возможность эксплуатировать и разорять трудящиеся классы, занимающиеся отхожими промыслами. Для этого весьма полезно было бы установить меры, в силу которых предприниматели вполне обеспечивали бы правильность и своевременность выдачи заработка чернорабочим, что могло бы быть достигнуто учреждением надзора городских управ за отношениями между местными предпринимателями и нанимаемыми ими лицами. С другой стороны, нельзя не пожелать, чтобы и правительственные и общественные власти содействовали образованию всевозможных рабочих артелей, которым во многих случаях и без всякого ущерба для дела могут быть отдаваемы как частные, так и общественные работы, минуя подрядчиковэксплуататоров. Эта мера, обещающая рабочему лучшие заработки, может найти широкое применение не только в городах, но и в селах. Не говоря о работах для частных лиц, многие работы, исполняемые городскими и земскими управами (по исправлению и мощению улиц и дорог, по многим общественным постройкам, перевозкам и проч.) без всякого затруднения, могут быть отдаваемы прямо артелям рабочих.
V
Развитие местных промыслов
Отхожие промыслы представляют, к счастью не единственное средство к восстановлению крестьянского дефицита, образуемого превышением потребностей (расходы содержания и издержки на уплату податей и повинностей) над средствами, от земли получаемыми. Подспорием к восстановлению этого баланса в крестьянском хозяйстве является нынешнее кустарничество, которое при благоприятствующих ему условиях могло бы обратиться в могущественное орудие для поднятия материального благосостояния в губерниях, где неблагодарная почва не вознаграждает тяжелого труда земледельца.
Прежде всего замечу, что в отношении политическом замена отхожих промыслов местными кустарными производствами для улучшения экономического быта была бы весьма желательною. Отхожий человек — человек более или менее бродячий, ускользающий от правильного надзора, возможного лишь при оседлости надзираемого. Общественная нравственность сильна только в местностях, где члены семьи всегда прикреплены к своему домашнему очагу. Патриархальные порядки, создавшие беззаветную преданность народа своему ЦАРЮ-БАТЮШКЕ, возможны только там, где в силу искони существующего обычая, семья остается единым нераздельным целым, под главенством старейшего члена. Напротив того, там, где вкоренились отхожие промыслы, нравы заметно падают: является пьянство, азартные игры, распутство, всякая новизна, в дурном смысле понимания; патриархальная власть главы семейства утрачивает свое значение и ловкий “питерщик” получает на волостном сходе23 и в местном крестьянском обществе24 больше значения, чем убеленный сединами глава его семейства, всю свою жизнь обливавшийся потом над сохою на родном поле, чтобы честно заработать на прокормление семьи и на уплату царских податей и общественных повинностей.
Матушка-Русь не клином сошлась и русскому человеку никто не отказывал в сметке. В местностях малоземельных, или к хлебопашеству неспособных, издавна возникали местные промыслы, кустарничество, которые ждут — не дождутся красного солнышка царской милости, чтобы сделаться могучим средством народного обогащения. Сломанная и случайно брошенная московская дуга выучила у нас целые волости Медынского уезда Калужской губернии производству хороших дуг; солдат, побывавший во время похода в Бессарабии, выучивает десятки деревень строить избы из соломы, пропитанной глиной; энергический Верещагин25 обучает сыроделию многие губернии с таким успехом, что ныне “честер” тверского производства идет на знаменитый своим недружелюбием к чужеземным изделиям лондонский рынок... Нам ли после этого сомневаться в том, что толково поощряемое местное производство может, при содействии правительства и общества, обратиться в источник народного обогащения и привлечь к честному, спокойному производительному труду десятки, сотни тысяч ныне праздных рук, на которые опираются надежды революционной партии.
Во время моих ежегодных поездок для изучения экономического быта наших захолустных “медвежьих” углов меня всегда, почти в каждом пункте моего пребывания, поражали продукты местной кустарной промышленности, которыми при некотором техническом усовершенствовании мы могли бы наводнять чужеземные рынки. В Архангельске я видел замечательнейшие образцы обработки слоновой кости; в других северных местностях меня изумляли произведения из “капа”26; киевские и смоленские конфекты, варенья, наливки вместе с калужским тестом и вяземскими пряниками могли бы занять видное место в кондитерских Европы; правильно поставленные охотничьи и рыбные промыслы не только обеспечили бы нас от голодовок, но и создали бы громадный заграничный отпуск; уральские и сибирские губернии и наша Средняя Азия представляют непочатый угол кустарных промыслов, которые могли бы обратиться в золотое руно на пользу народа и казны Государевой. Нужно только полюбить это дело, направить его, обласкать...
Средство — профессиональные школы, местные выставки, премии отличившимся, агентуры для исследования заграничного вкуса и запроса, местные и центральные склады, доступный кредит производителям.
Попытка, правительством сделанная для поднятия кустарного промысла в форме учреждения кустарной комиссии27, оказалась весьма неудовлетворительною. Слишком два года было потрачено коммисиею для того только, чтобы подыскать выражение для определения понятия о кустарничестве; много времени было потрачено для составления программ исследования; программы эти были разосланы так поздно, что некоторые учреждения (как, например, Московское земство) приступили к делу, не дождавшись этих программ; самые исследования производились совершенно случайно и т. д. Словом, во всех действиях этой комиссии проглядывает бюрократизм, мертвящий всякое полезное начинание.
Конечно, без некоторых денежных затрат нельзя развить кустарные промыслы. Но останавливаться пред этим невозможно. Посмотрим, как поступают в подобных случаях за границею.
Недалеко от Аахена28, в Гейсберге земля крайне плоха, но, негодная для культуры более полезных растений, она превосходно родит ивняк. Местные жители издавна занимались плетением корзин из дикого ивняка для домашнего хозяйства; когда же на фабриках начали вводить ивовые корзины для упаковки товаров, местная администрация обратила самое серьезное внимание на это дело. Бургомистр Крахе предложил общине и правительству устроить образцовые питомники для разведения ивы. Община дала землю, министерство — деньги, и тотчас же приступлено к опытам обработки почвы, к изысканию лучших пород ивняка, к определению способов уничтожения вредных для него насекомых и проч. Явились солидные труды, посвященные новой отрасли хозяйства. Этого мало. В 1876 году возникает общество “Гейсбергская школа плетения”; учреждается бесплатная профессиональная школа, ученики которой получают 5% стоимости сработанных ими произведений. В школе обучают рисованью, плетенью, знакомят учеников с лучшими образцами этого искусства, а также с сортами и способами обработки ивняка. Когда оказалось, что школа на первых порах не может существовать исключительно доходами от продажи произведений учеников, на помощь общеполезному учреждению явились и правительство, и общество: правительство назначает школе ежегодную субсидию в 3.000 марок, Аахенское Общество трудолюбия с своей стороны ежегодно назначает посильное пособие. И вот новая промышленность развивается год от году; земли, прежде никуда не годные, начинают цениться выше тех, которые прежде считались наилучшими, и несмотря на временные неблагоприятные условия (фабричный кризис в соседних областях) плетение корзин становится на ноги прочно и уже начинает выдерживать конкуренцию даже с Францией, где оно стоит на высокой степени совершенства.
Вот путь, идя по которому, правительство могло бы обогатить многие местности и тем самым обратить недовольное своим положением население в людей обеспеченных и вполне преданных порядку, создавшему их благосостояние.
VI
Общественные работы
Неурожаи, пожары и всякие другие общественные бедствия составляют, к несчастью, заурядные явления, тяготеющие над экономическою нашею жизнью и мешающие ее преуспеянию. К сожалению, почти единственным средством к отклонению последствий народных бедствий до сих пор признаются общественная благотворительность в виде копеечной раздачи милостыни, да производство безвозвратных ссуд из продовольственного капитала и из государственных средств. Едва ли настоит даже надобность доказывать несостоятельность такого единственного способа воспособления пострадавшим — способа, в самом себе несущего начало деморализации и ни к чему другому не ведущего, как к поощрению народной беспечности и тунеядства, на счет растрачиваемых казенных и общественных капиталов и к возрастанию неоплатных недоимок, напрасно обременяющих и население, и государственные счеты.
Мне не предстояло бы необходимости касаться этого вопроса, если бы общественные бедствия, помимо своего экономического смысла, не имели бы весьма важного политического значения. В общей массе многих тысяч недовольных погорельцы и голодающие всегда выдвигаются на первый план; скрытое, глухое недовольство массы, под влиянием острого ощущения нового внезапного бедствия, способно сделаться негодующим, требовательным, почти буйным. Прискорбные страницы истории народных волнений, как в России, так и в других государствах, с поразительною ясностью указывают, что наиболее заметное развитие бунтов всегда совпадало с временем появления внезапных общественных бедствий. Раздача даровых пособий редко достигает цели, даже и в политическом отношении: сердоболие нередко вызывало непомерность требований и вслед за удовлетворенною нуждой нагло протягивались за подачкою и такие руки, которые, по своему экономическому положению, не имели права на экстраординарную благотворительность. По всем этим соображениям, как экономическим, так и политическим, нельзя не признать, что было бы гораздо целесообразнее отвлекать начинающуюся под влиянием бедствия социальную горячку устройством общественных работ. Польза этой важной государственной меры подтверждается многими историческими указаниями. Ее можно резюмировать в следующих трех пунктах: а) на общественные работы капиталы затрачиваются производительно; всякие общественные работы, если только выбор их сделан целесообразно, вполне окупаются тою пользою, которую они приносят и будут приносить для края; б) общественные работы отвлекают голодные, бездомные, бунтливые массы в сторону и дают им возможность вернуться с хорошими заработками, не только для устройства домашнего очага, но и для уплаты податей, повинностей и недоимок; и в) общественные работы привлекают к производительному труду те руки, которые, под острым впечатлением испытанного горя могли бы сделаться не только тунеядными, но и орудием разрушительной силы, угрожающей общественному порядку и спокойствию.
“Panem et circenses! — хлеба и зрелищ”! кричала римская чернь времен начавшегося уже разложения всемирной империи, и слабые, утопавшие в разврате императоры раздавали народу хлеб, устроивали блистательные цирковые зрелища, среди которых и совершилось падение некогда великого Рима. В новейшие времена благоразумная администрация стремится предупреждать возможность требований и собственною инициативою дает народу необходимое прежде, чем он успел потребовать. Великий маг и волшебник, так долго игравший судьбами мира и целой Франции, Наполеон III29 хорошо знал что нужно делать, когда предписывал своим Гаусманам30 открывать публичные работы: не останавливался он перед размером громадных кредитов, лишь бы занять умы и руки, которые могли бы сделаться ему опасными в политическом смысле. У нас, в России, был сделан блистательный опыт открытия государственных сооружений для предупреждения общественного бедствия: я говорю о том случае, когда в виду угрожавшего населению Смоленской губернии голода правительство разрешило местным земствам немедленно начать земляные работы по сооружению полотна для проектировавшейся тогда Московско-Смоленской железной дороги, с отпуском необходимых денежных средств из казны. Работы эти спасли местное население от ужасов голода, а между тем впоследствии, при выдаче концессии на эту линию частному обществу, они были приняты сим последним в полной их стоимости. Таким образом, весьма капитальная помощь, оказанная голодающему населению, в конце концов не стоила казне ни копейки.
Выше упоминалось о здоровом, физически развитом и грамотном населении Урала, населении, которое при нынешнем положении местной заводской промышленности и при нынешних заводских порядках не находит удовлетворения для своих нужд и не может глядеть равнодушно на втуне лежащие подземные богатства Урала и Сибири. Население это чувствует, что “воздуха ему мало”, что этот воздух, это развитие благосостояния возможно только при условии непрестанного экономического общения Урала и Сибири с Нижним и Москвою, с помощью великого рельсового пути через сердце Урала — Екатеринбург. Останется Урал в прежнем небрежении — и заводское население будет попрежнему опасною игрушкою в руках писарейполитиков и агентов анархии; обратят на него внимание — и это же самое население будет вернейшим оплотом порядка, создавшего его благосостояние. Вот где и должны быть прежде всего открыты общественные работы по устройству уже разрешенной и только ждущей своего осуществления “Александровской” железной дороги в Сибирь. На сооружение этого великого государственного предприятия и должны быть направлены руки, ныне опустившиеся под влиянием застоя на Урале и неурожаев в юговосточной России31.
VII
Воспитание юношества
Во времена стародавние, при существовании более патриархальных порядков, внутреннее спокойствие государства вполне обеспечивалось сильною нравственною связью между интеллигенциею страны и самою страною. Дворяне жили в своих поместьях; путешествие за границу было явлением весьма редким. Самая обстановка жизни складывалась так, что дворянин, прикованный, так сказать, к родине, с ранних лет знакомился с ее потребностями и богатствами, приучался любить ее и отстаивать ее своею кровью от врагов внешних и внутренних. Самое разобщение России от Европы способствовало образованию стойких русских патриотов. В настоящее же время развитие путей сообщения, облегчение международных сношений и вообще установившаяся тесная связь с Европой дают широкий доступ идеям космополитизма. Прежняя исключительность русской жизни, созидавшая непосредственных родинолюбцев, исчезает более и более. Необходимо поэтому, чтобы школы приготовляли нам сознательных патриотов, чтобы воспитание юношества, давая детям все способы знать и ценить Россию, было направлено к возбуждению и укреплению любви к родине.
В Петербурге, в среде достаточных классов, есть молодежь, уже не раз побывавшая за границею и вместе с тем, знающая Россию не далее Царского Села и Павловска, если не считать курьерского путешествия через Вильну к Эйдкунену32 и далее. Удивляться ли, что в среде такой молодежи не может развиваться ни истинной любви к своему русскому, ни истинной преданности к Царю и отечеству?
“Чтобы полюбить родину, надо сначала изучить ее”, — говорят лучшие педагоги, — вот почему во всех образованных государствах Запада введены так называемые “caravanes scolaires”*, то есть более или менее продолжительные, под руководством опытнейших наставников, экскурсии учеников школ внутрь страны, для ее изучения на самом месте.
К величайшему сожалению, такие экскурсии у нас применяются лишь очень редко и притом в самой тесной рамке, чаще увеселительной, чем образовательной. А между тем, правильная постановка этого дела чрезвычайно важна, не только в гигиеническом и воспитательном смысле, но также и в политическом отношении, так как в подобных экскурсиях путем наглядного разумного ознакомления с родиною, с ее памятниками, с ее живою историей в детях всего легче может быть возбуждено и развито чувство сознательной привязанности к Отечеству, к его историческим судьбам, к успехам его гражданственности.
Для воспитанников петербургских учебных заведений особенно желательно, чтобы их ознакомили прежде всего с Москвою, с этою историческою колыбелью Русского Царства и нашего Царственного Дома, с этою бесценною сокровищницею преданий, на которых воспитана вереница поколений, обессмертивших себя честным служением Царю и Отечеству. Здесь, при звоне сорока сороков, при поклонении московским святыням, при осмотре памятников московской старины, при виде Замоскворечья, впечатлительный юноша научится понимать, почему близка Москва русскому сердцу и почему она, взятая Наполеоном, сделалась могилою славы повелителя всей Европы.
Поездки воспитанников учебных заведений из Петербурга в Москву не могли бы обойтись дорого: Николаевская железная дорога, в виду особенного значения таких поездок, без сомнения, не отказалась бы последовать патриотическому примеру заграничных дорог, удешевляющих расходы на поездки учеников на 50% и даже более. Несомненно также, что и родители, принадлежащие к более обеспеченным классам, в свою очередь, не откажутся принять участие в расходах на поездку своих детей. Издержки на прожитие в Москве тоже не будут обременительны: Царь любит детей своих беспредельно и как Державный Хозяин Белокаменной столицы, конечно, разрешит, чтобы юным путешественникам, будущим верным слугам Престола дано было помещение в одном из дворцов, как, например, во дворце “Нескучном”33. Этого было бы совершенно достаточно для помещения воспитанников, в виду возможности установить правильную очередь между учебными заведениями в порядке совершения ими относительно непродолжительных экскурсий из Петербурга в Москву.
Для воспитанников московских учебных заведений такие же путешествия должны быть совершаемы в обратном направлении, чтобы ознакомить молодежь с нынешнею резиденциею Императора, с колыбелью новой русской жизни, насажденной Великим Петром, с ее памятниками и богатыми коллекциями современного творчества по части наук и искусств.
Воспитанников учебных заведений, находящихся в других местностях, было бы полезно посылать, если не в столицы, то, по крайней мере, в соседние наиболее замечательные пункты для ознакомления с естественными богатствами родины, с особенностями ее природы, с ее древностями.
Независимо от этого, было бы полезно, в свободное от занятий время, посылать воспитанников старших классов, под руководством надежного наставника, для осмотра и наглядного ознакомления с местными фабриками и заводами.
VIII
Духовное увещание
По мере того, как большинство помещиков стало покидать свои имения, эти старинные дворянские гнезда, переезжая в города, столицы и за границу, самым близким к крестьянству представителем местной интеллигенции осталось духовенство. Этим я вовсе не хочу сказать, чтобы степень умственного развития нашего сельского духовенства стала на удовлетворительной высоте; к сожалению, это вопрос, оставляющий еще многого желать, но достаточно признать несомненный факт, что сельский священник развитее местного крестьянина и уже по одному этому может иметь на него нравственное влияние. О чиновничестве, о дворянахземцах, о фабрикантах и заводчиках, об управляющих имениями упоминать в данном случае не стоит: в каждом из этих лиц крестьянин, к великому сожалению, видит или сборщика податей, или эксплуататора его труда, а потому он их более или менее чуждается, обходит. Ближе к крестьянину стоит священник, как служитель церкви, как лицо, к которому каждый обращается в самые важные минуты жизни: при рождении, крещении, браке, исповеди и смерти. В силу этого духовенство могло бы сделаться могущественным и влиятельным в среде сельских сословий, если бы оно было призвано встать на высоту своего положения и явиться в качестве действительных пастырей стада, смущаемого извне в переживаемые ныне тревожные времена развития революционной пропаганды.
В 1879 году, по благословлению высокопреосвященнейшего митрополита Исидора34, я, по званию моему соборного старосты, приступил к созданию кафедры Исаакиевского Собора. Меня руководило в этом глубокое убеждение в полезности привлечь наших лучших проповедников к произнесению поучений по наиболее жизненным вопросам нынешнего тревожного времени, с тем, чтобы эти проповеди печатались в значительном числе экземпляров для бесплатной раздачи и рассылки желающим. Господь благословил успехом мое скромное начинание, по примеру которого уже возникли церковные кафедры: Московская, Харьковская, Нижегородская, Киевская и Одесская. Брошюры, мною издаваемые, уже расходятся сотнями тысяч экземпляров по всей России: в войсках, школах, тюрьмах, фабриках и заводах, в госпиталях и больницах, по городам, селам и деревням. Этими духовнонравственными брошюрами на патриотические темы пользуются не только православная паства, но также униаты35, духовенство других исповеданий и даже еврейские раввины при своих поучениях прихожанам.
Привожу эти подробности лишь с целью показать, что даже в Петербурге, где замечается более холодное отношение к делу религии, чем во всех других местностях России, можно сделать церковную проповедь довольно сильным средством к укреплению в среде населения начал доброй нравственности и преданности к Престолу. Нет сомнения, что пастырскому увещанию можно было бы придать гораздо более важное значение в народных массах, если бы Святейший Синод36 благословил это дело на дальнейшее развитие.
В Москве, в виду Кремля и Московской святыни, по воскресным дням происходят так называемые беседы духовенства старообрядцев и раскольников с своею паствою. Беседы эти происходят публично, на площади, и привлекают толпы народа, так как простолюдин чтит слово Божие и любит духовные поучения. Было бы в высшей степени желательно, чтобы Святейший Синод указал православному духовенству, столичному, городскому и сельскому, вести по воскресным дням в храмах беседы со своими прихожанами по вопросам общественной нравственности, наглядное разъяснение которых могло бы противодействовать развитию вредных лжеучений. Открытие таких бесед имело бы самые полезные последствия, поддерживая духовнонравственную связь между пастырем и паствою, поднимая высокое значение духовенства в среде современного общества, отвлекая население от буйного праздничного разгула и пьянства и укрепляя в народе те основания, которые стремятся расшатать агенты революционных учений.
IX
Расширение прав высшей местной администрации
В первой главе этой “записки” указывалось, что временным положением о генерал-губернаторствах главным местным начальникам предоставлена достаточно широкая власть для пресечения уже обнаружившейся крамолы, но с тем вместе генерал-губернаторам не дано средств к предупреждению возможности распространения лжеучений в народных массах. Генерал-губернатор может казнить государственного преступника, уже попавшего в руки правосудия, но генерал-губернаторам не предоставлено способов создать такой порядок вещей, при котором пропаганда, еще скрывающаяся от глаз административного надзора, оказалась бы сама по себе безуспешною в среде народной.
Переживаемые нами тревожные события с поразительною ясностью показывают многочисленность агентов революционного учения. Казни не останавливают их преступного дела: едва отсекается одна голова крамольной гидры, как на месте этой головы вырастает другая, третья и т. д. Откроет полиция одну тайную типографию — смотришь, существует где-то другая, с неменьшею наглостью продолжающая преступное дело. И дерзость безумцев все возрастает: даже Царские чертоги не застрахованы от крушения, и если чудовищный замысел 5 февраля не поверг в безысходное горе всю Россию, то потому лишь, что рука Всевышнего охранила Своего Помазанника и Царственную Семью от опасности, предусмотреть которую никто из нас не сумел...
Если казни оказываются недостаточными для искоренения зла, то тем менее достигает цели административная высылка, правом на которую уполномочены генерал-губернаторы. Справедливость этого заключения вполне подтверждается фактами, т. е. непосредственно опытом произведенных высылок; впрочем, и без этих даже указаний практики не трудно придти к тому же заключению путем теоретического мышления. В виду дворца, едва ли не взлетевшего на воздух, нельзя не согласиться, что широко применяемое право высылки не очистило даже резиденцию Царственной Семьи от преступных злоумышленников. В погоне за неблагонадежными элементами администрация до сих пор не могла напасть на верный след преступных замыслов: высылая и арестовывая множество подозрительных только людей, она оставляла на свободе неведомых ей злодеев. Теперь, когда невольно является поползновение подозревать всех и каждого, безразличия положений и состояний, пришлось бы чтобы держаться последовательно теории административного изгнания — выслать громадную массу населения, в рядах которой было бы множество невинных, что, конечно, содействовало бы только озлоблению в народной среде. С другой стороны: почему же человек, неблагонадежный в Петербурге, сделается надежным или менее опасным где-нибудь в Рыбинске, где на 18 полицейских уже имеется слишком 200 политических ссыльных и несколько тысяч беспаспортных, в виду каравана, обеспечивающего годичное продовольствие гвардии и всей столицы?..
Первую главу этой записки я начал указанием на известный исторический вывод относительно того, что лжеучения делались опасными общественному порядку только в том случае, если в среде самого общества подготовлялась почва, благоприятствующая развитию вредной пропаганды. Генерал-губернаторы, с их правами на казни и высылку, изображают собою, так сказать, хозяев, очищающих поле от плевел — и только. Но чтобы пожать плоды добрые, недостаточно искоренять заросль крамолы: нужно сеять здоровое зерно и помогать его росту, а затем оно само по себе заглушит те невидимые корни сорной, ядовитой травы, вырвать которую не удается одною практикою искоренения. Средств же к такому посеву не дано генерал-губернаторам.
Короче сказать, есть два пути к достижению одной и той же цели: путь казней, высылок и устрашений и путь насаждений, поощрений, успокоений. До сих пор главным местным хозяевам предоставлялась только первая категория средств к разрешению задачи; теперь, в видах необходимого дополнения, нужно дать им в руки и вторую категорию мер.
В чем же могло бы проявиться такое расширение прав генерал-губернаторов или вообще высшей местной власти?
В предыдущих главах этой записки я указывал на те слои общества, неудовлетворительное положение которых в экономическом отношении может сделать их слепым орудием революционной партии, обещающей народу реки медовые и берега кисельные. Генерал-губернаторам и нужно предоставить средства, чтобы укрепить в этих недовольных своим положением людях преданность настоящему порядку. Укрепить же такую преданность можно только правительственною инициативою, направленною к улучшению материального положения недовольных. Теперь народ в страхе бежит в сторону от генерал-губернатора, окруженного конвоем; нужно же поставить дело так, чтобы вокруг генерал-губернатора теснились обыватели, видя в нем власть не только карающую, но и помогающую в народной печали. Тогда и в устрашающих конвоях минет надобность: агенты революции уйдут от нас сами в сознании, что их дело проиграно и что здравый смысл простолюдина, крепкий приверженностью господствующему порядку, сам задушит всякую попытку сеять зерно крамолы.
Для достижения такой цели необходимо генерал-губернаторам, если Правительство признает нужным сохранить эти временные должности, или же вообще предствителям высшей местной власти предоставить право поднять благосостояние населения и вместе с тем его политическую благонадежность. Меры эти частью намечены в настоящей записке. Так, в известных случаях полезно было бы предоставить высшей местной администрации некоторые денежные средства для содействия возникновению кустарных промыслов, а также для расширения полезных отраслей промышленности, торговли и сельского хозяйства; в других случаях местная администрация могла бы входить с представлениями в центральные учреждения по вопросам законодательным, учебновоспитательным, по вопросу об открытии общественных работ и т. п. Вместе с этим, местному представителю высшей администрации должно быть дано право в потребных случаях созывать для совещаний, под своим председательством, предводителей дворянства, председателей земских управ и городских голов для обсуждения вопросов общественного хозяйства и для изыскания мер к отклонению народных бедствий, если они — чего Боже упаси — будут угрожать краю, как-то: опустошительные пожары, повальные болезни, неурожаи и т. п.
Все это поставит власть в живое общение с населением, вселит в нем беззаветное доверие к правительству и к его мероприятиям, а при таких условиях население останется глухим ко всяким лжеучениям, почва уйдет Из-подног у крамольников и самая крамола исчезнет с лица земли русской.
Верно: Тайный Советник Богданович*
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Тимашев Александр Егорович (1818—1893), генерал-адъютант (с 1859), генерал от кавалерии (с 1872), министр внутренних дел (1868—1878), член Государственного совета (с 1878).
2 Валуев Петр Александрович (1814—1890), граф (с 1880), действительный тайный советник (1866), статс-секретарь (1859), министр внутренних дел (1861—1868), министр государственных имуществ (1872—1879), председатель Комитета министров (1879—1881), член Государственного совета (с 1868).
3 Лорис-Меликов Михаил Тариелович (1825—1888), граф (с 1878), генерал-адъютант (1865), генерал от кавалерии (1875), председатель Верховной распорядительной комиссии (февраль — август 1880), министр внутренних дел (август 1880 — апрель 1881), член Государственного совета (с 1881).
4 5 апреля 1879 г., через три дня после неудачного покушения А. К. Соловьева на Александра II, был опубликован Высочайший указ Правительствующему Сенату о назначении временных генерал-губернаторов в Петербурге, Харькове и Одессе и предоставлении соответствующих прав московскому, киевскому и варшавскому генерал-губернаторам. Они наделялись особыми правами на административную высылку и арест подозрительных лиц, предание военному суду государственных преступников, приостановление или запрещение периодических изданий и принятие любых мер, обеспечивающих “спокойствие” во вверенных губерниях (См.: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 54. № 59476; Зайончковский П. А. Указ. соч. С. 85—88).
5 Имеется в виду Клеточников Николай Васильевич (1847—1883), революционер-народоволец. Выполняя задание “Земли и воли”, в январе 1879 г. поступил на службу в III Отделение вначале на должность тайного агента, а затем переписчика особо секретных документов. После раскола “Земли и воли” — агент Исполнительного комитета “Народной воли”, которому почти ежедневно сообщал о действиях полиции, предстоящих обысках и арестах. Арестован в январе 1881 г. По “процессу 20-ти” приговорен к смертной казни (1882), замененной пожизненной каторгой. Умер в Александровском равелине Петропавловской крепости.
6 Даты трех последних покушений на Александра II: А. К. Соловьева (2 апреля 1879 г.), по пытка взрыва императорского поезда на Московско-Курской железной дороге (19 ноября 1879 г.) и взрыв в Зимнем дворце (5 февраля 1879 г.).
7 Соловьев Александр Константинович (1846—1879), революционер-народник; 2 апреля 1879 г. в Петербурге совершил неудачное покушение на Александра II. Арестован и казнен.
8 Каракозов Дмитрий Владимирович (1840—1866), революционер, участник тайного революционного общества в Москве, возглавляемого Н. А. Ишутиным; 4 апреля 1866 г. в Петербурге совершил неудачное покушение на Александра II. Арестован и казнен.
9 Подобные действия осуществлялись в соответствии с решением, принятым 9 февраля 1880 г. Особым совещанием для изыскания мер к лучшей охране спокойствия и безопасности в империи, об увеличении штатов полиции петербургской, пригородной, а также ряда губернских городов (См.: Зайончковский П. А. Указ. соч. С. 151).
10 Мезенцов Николай Владимирович (1827—1878), генерал-адъютант, член Государственного совета (1877), шеф жандармов и главный начальник III Отделения (1876—1878); 4 августа 1878 г. убит землевольцем С. М. Кравчинским в ответ на казнь революционера И. М. Ковальского.
11 Мирский Леон Филиппович (1859—1919), революционер, в 1879 г. совершил неудачное покушение на шефа жандармов А. Р. Дрентельна. Арестован, приговорен к смертной казни, помилован по прошению.
12 Млодецкий Ипполит Осипович (1856—1880), революционер, 20 февраля 1880 г. совершил неудачное покушение на председателя Верховной распорядительной комиссии графа М. Т. Лорис-Меликова. Арестован и казнен.
13 19 ноября 1878 г. московская группа народовольцев во главе с А. Д. Михайловым осуществила взрыв на Московско-Курской железной дороге, по которой должен был проследовать императорский поезд. Однако по ошибке пострадал поезд, в котором находилась придворная прислуга (См.: Седов М. Г. Героический период революционного народничества. М. 1966. С. 209—210).
14 Динабург (с 1893 г. Двинск), уездный город Витебской губернии на правом берегу Западной Двины.
15 Нижегородский Генерал-губернатор назначался временно — только на период ежегодной всероссийской ярмарки.
16 Гивартовский Генрих Антонович (1816—1884), профессор Московского университета по кафедре медицинской химии, фармации и фармакологии (1860—1880). С 1840 по 1884 г. директор завода стеариновых свечей в Москве.
17 Дондуков-Корсаков Александр Михайлович (1820—1893), князь, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, киевский, подольский и волынский Генерал-губернатор (1869—1877), верховный русский комиссар в Болгарии (1878—1879), временный харьковский генерал-губернатор и командующий войсками Харьковского военного округа (1880—1882), главноначальствующий гражданской частью на Кавказе и командующий войсками Кавказского военного округа (1882—1890).
18 Имеется в виду книга “Шулевка, Соломенка с Протасовым Яром, Байкова гора и Демиевка с Саперною слободкою по переписи
2 марта 1874 года, произведенной и разработанной Юго-Западным отделом Императорского Русского географического общества”. Киев. 1875.
19 Бердичев — уездный город Киевской губернии.
20 На металлургическом заводе на р. Ревде в Екатеринбургском уезде Пермской губернии, основанном в 1734 г., весной 1841 г. произошли волнения — свыше 800 взбунтовавшихся рабочих захватили завод. При подавлении восстания армейскими частями погибло 33 человека.
21 Эрисман Федор Федорович (Фридрих Гульдрейх) (1842—1915), швейцарский врач, с 1869 по 1896 г. в России, один из основоположников научной гигиены в России, создатель русской школы гигиенистов, профессор Московского университета.
22 Обручев Владимир Афанасьевич (1793—1866), генерал от инфантерии, оренбургский военный губернатор и командир отдельного Оренбургского корпуса.
23 Волостной сход — орган местного крестьянского общественного управления. Введен “Положениями” 19 февраля 1861 г., состоял из сельских и волостных должностных лиц (волостного старшины, помощника старшины, сельских старост, сборщиков податей, заседателей волостных правлений и судей волостных судов), замещавшихся по выбору сроком на 3 года, и крестьян-домохозяев (1 депутат от 10 дворов). В ведении волостного схода находились: выборы волостных должностных лиц и волостного суда, назначение мирских повинностей и сборов, раскладка рекрутской повинности, учреждение волостных училищ, функции общественного призрения сирот, инвалидов, престарелых, проверка деятельности выборных лиц.
24 Крестьянское общество — низшая общественно-административная единица в России.
В 1837 г. образована в деревнях государственных крестьян, в 1861 г. — в селениях помещичьих крестьян, освобожденных от крепостной зависимости. Состояло из одной или нескольких деревень и управлялась сельским сходом.
25 Верещагин Николай Васильевич (1839—1907), один из организаторов массового отечественного сыро- и маслоделия, преимущественно на артельных началах. Брат известного художника В. В. Верещагина. Во второй половине 1860-х — первой половине 1870-х гг. на средства Вольного экономического общества и земств открыл ряд артельных крестьянских сыроварен (главным образом в Тверской губернии). В 1871 г. на средства Министерства государственных имуществ основал первую в России школу масло-, сыроделия и молочного скотоводства в селе Едимоново Корчевского уезда Тверской губернии. Консультант Министерства государственных имуществ по молочному хозяйству, с 1866 г. член, с 1883 г. почетный член Московского общества сельского хозяйства.
26 Кап — наплыв на стволах, ветвях и корнях деревьев, возникающий в местах обильного развития побегов и разрастания тесно сидящих придаточных и спящих почек. Материал для столярных, резных и токарных изделий.
27 Комиссия по исследованию кустарной промышленности в России была учреждена 21 декабря 1872 г. и приступила к работе в январе 1874 г. Председатель — действительный статский советник Е. А. Петерсон, члены — от Министерства финансов, Министерства внутренних дел, Министерства государственных имуществ, Вольного экономического общества, Московского общества сельского хозяйства, Русского географического общества, Общества для содействия русской промышленности и торговле, Русского технического общества (См.: Труды Комиссии по исследованию кустарной промышленности в России. Вып. 1—17. СПб. 1879—1890).
28 Аахен — город в Рейнской провинции Пруссии недалеко от голландской границы.
29 Наполеон III (1808—1873), император Франции в 1852—1870 гг.
30 Оссман Эжен Жорж (1809—1891), барон, французский государственный деятель, префект департамента Сены (1853—1870), организовал грандиозные работы по реконструкции Парижа, потребовавшие огромных капиталовложений. В 1881—1885 гг. член палаты депутатов французского парламента.
31 Богданович был автором одного из ранних проектов строительства Сибирской железной магистрали (См.: Богданович Е. В. Проект Сибирско-Уральской железной дороги. СПб. 1868).
32 Эйдкунен — прусский город, железнодорожная станция и таможенный пункт на реке Лепоне, служивший в этой местности границей между Россией и Германией.
33 Нескучный дворец (Александровский дворец) — памятник архитектуры классицизма в С.- Петербурге, построенный в 1756 г. архитектором П. Иестом для владельца уральских заводов П. А. Демидова. В 1839 г. куплен Николаем I, перестроен архитекторами И. Л. Мироновским и Е. Д. Тюриным. Примыкает к Нескучному саду.
34 Исидор (в миру Яков Сергеевич Никольский) (1799—1892), церковный деятель и писатель, митрополит Новгородский и Петербургский (1860—1892).
35 Униаты — сторонники униатской (греко-католической) церкви, созданной Брестской унией в 1596 г.
36 Святейший Синод — высшее государственное учреждение Российской империи в 1721—1917 гг., ведавшее делами православной церкви (толкование религиозных догматов, соблюдение обрядов, вопросы духовной цензуры и просвещения, борьба с еретиками и раскольниками и т. п.). Возглавлялось обер-прокурором, назначаемым императором.
Публикация В. Л. СТЕПАНОВА