Мюрат (Murat) Иоахим

Родился 25 марта 1767 г. в Ла Бастид-Фортюньер (департамент Лот).

Произведен в маршалы 19 мая 1804 г.

Великий герцог Клеве-Бергский с 15 марта 1806 г.

Неаполитанский король с 15 июля 1808 г.

Расстрелян 13 октября 1815 г. в Пицо (Калабрия).

1. ЭТАПЫ ПРОХОЖДЕНИЯ СЛУЖБЫ

1787 – рядовой Арденнского конно-егерского полка.
1792 – бригадир.
1792 – вахмистр.
1792 – младший лейтенант.
1792 – лейтенант.
1793 – капитан.
1793 – эскадронный командир.
1796 – командующий бригадой.
1796 – бригадный генерал.
1798 – командир кавалерийской бригады Восточной армии.
1799 – дивизионный генерал.
1800 – командующий кавалерией Резервной армии.
1801 – командующий обсервационным корпусом.
1804 – губернатор Парижа.
1804 – маршал Франции.
1805 – Великий адмирал и принц Империи.
1805 – шеф 12-й когорты Почетного Легиона.
1805 – командующий резервной кавалерией Великой армии.
1806 – Великий герцог Клеве и Берга.
1808 – командующий армией в Испании (в качестве наместника Наполеона).
1808 – неаполитанский король.
1812 – командующий резервной кавалерией Великой армии.
1813 – после Лейпцига покинул армию и уехал в Неаполь.
1814 – заключил договор с Австрией о совместных действиях против Франции.
1815 – после бегства Наполеона с Эльбы изменил австрийцам и начал военные действия против них.
1815 – после поражения бежал из Неаполя.
1815 – взят в плен после неудачной попытки вернуть утраченный неаполитанский трон и расстрелян.

2. НАГРАДЫ

1800 – почетная сабля за Маренго.
1804 – высший офицер Почетного Легиона.
1805 – знак Большого орла ордена Почетного Легиона.
1805 – кавалер ордена Черного орла (Пруссия).
1806 – высший сановник ордена Железной короны (Италия).
1807 – кавалер ордена Рутовой короны (Саксония).
1807 – кавалер ордена Андрея Первозванного (Россия).
1808 – Большой крст ордена свю Иосифа (Вюрцбург).

3. СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Жена – Каролина (Мария-Аннунциата) Бонапарт (1782-1839).
Дети – Ахилл (1801-1847)
Летиция (1802-1859)
Люсьен (1803-1878)
Луиза (1805-1889).

Мюрат не был ни политиком, ни стратегом. Ему как политику не хватало должного размаха. Он легко поддавался чужим влияниям. Наполеон говорил о нем доктору О’Меара: «Мюрат обладал своеобразным характером… Он любил, я могу даже сказать, что он обожал меня. В моем присутствии его охватывал благоговейный страх и он был готов пасть к моим ногам. Я поступил неправильно, отстранив его от себя, так как без меня он стал никем. Со мной он был моей правой рукой… Он был рыцарем, настоящим Дон Кихотом на бранном поле. Но посадите его в кресло в кабинете, и он становился отъявленным трусом, лишенным какого-либо здравого смысла, не способным принять любое решение»¹. И далее: «У Мюрата не было ни рассудительности, ни планов, ни характера для тех политических обстоятельств, в которых он находился»².

Зато как предводитель конницы он, по мнению Наполеона, был «лучшим в мире». «Я никогда не видел человека храбрее, решительнее и блистательнее его во время кавалерийских атак», - говорил Наполеон впоследствии³. И далее продолжал: «Он (Мюрат) много участвовал во всех военных действиях своего времени. Мюрат постоянно оказывал блистательное мужество и особенную отважность в кавалерийских делах… Стоило только мне приказать, и Мюрат вмиг опрокидывал 4 или 5 тысяч человек в данном направлении… Мюрат был храбр только в виду неприятеля, и тогда он, может быть, превосходил храбростью всех на свете. Пылкостью увлекался он прямо в опасность, при том весь в золоте и с перьями на шляпе, возвышавшимися подобно башне. Только чудо спасало его каждый раз: так легко можно было узнать его по одежде; он служил всегда целью неприятелю и удивлял самих казаков блистательною своею храбростью… Я не знал храбрее Мюрата и Нея. Но первый был благороднее по характеру, великодушен и откровенен»⁴.
Трудно не согласится с мнением Рональда Делдерфилда, который дал достаточно точный образ будущего маршала и неаполитанского короля: «В облике этого красивого человека было нечто такое, что производило впечатление на каждого. Его способ самовыражения был настолько самобытен, что в молодости, как впрочем и намного позже, его даже считали фигляром (Многие строгие республиканские генералы, а потом маршалы – Ланн, Даву, Лефевр – зло высмеивали его страсть к титулам и особенно к нарядам. Маршал Ланн называл Мюрата при Наполеоне «петухом» и «шутом», а однажды обругал его площадно: «Похож на собаку, которая пляшет»), однако, когда речь заходила о том, чтобы укротить строптивую лошадь или наброситься на выстроенные к бою каре пехоты, в его облике ничего смехотворного уже не находили. Над ним можно было смеяться и называть помесью павлина и клоуна, но не восхищаться им в бою было просто нельзя. Сидя в седле так, как это дано лишь немногим мужчинам, с развевающимися угольно-черными вьющимися волосами, он выглядел и вел себя так, как будто только что вылетел сюда галопом со страниц какого-нибудь рыцарского романа XIV века. В течение очень долгого времени его театральность – несмотря на привлекательную внешность и храбрость – удерживала его на вторых ролях, но когда наконец пришел его час, он взорвался подобно фейерверку. Д'Артаньян смог ввести слово «гасконада» в словарь французского языка, Мюрат же закрепил его там навсегда»⁵.

Иоахим Мюрат родился 25 марта 1767 года в Ла Бастид-Фортюньер (ныне Лабастид-Мюра) от союза Пьера Мюра Жорди и Жанны Лубьер, и на следующий день после рождения был крещен, как о том свидетельствует запись в приходской книге.

Происхождение будущего маршала и неаполитанского короля окутано мраком. Считается, что отец будущего маршала был трактирщиком. Правда, во времена Империи нашлись доброжелатели, которые пытались выдать зятя императора, маршала и неаполитанского короля за представителя древнего дворянского рода. Потомственный дворянин Мюра-Систриер написал Иоахиму, что тот скорее всего происходит от виконтов де Мюра. По крайней мере, семейство Мюра-Систриер претендовало на такое родство, хотя и не могло доказать это каким-либо документами. У Мюрата, однако, хватило проницательности не настаивать на этой версии, поскольку никаких убедительных доказательств в ее пользу не было. К тому же, будущий неаполитанский король совершенно не комплексовал по поводу своего происхождения и мог, как и маршал Лефевр, сказать: «Мои предки? Их отсчет начинается с меня».

Ко всему прочему, ни нотариальные акты, ни приходские книги из Ла Бастид-Фортюньер не дают никакого повода говорить о том, что семейство Мюратов происходило из дворянского рода. Впрочем, они не проливают свет и на происхождение родителей будущего маршала. Единственный след - сведения о некоем Пьере Мюра, работнике из Ла Бастид-Фортюньер. Он был отцом двух детей: дочери Марии, родившейся в 1686 году и сына Гийома, появившегося на свет шесть лет спустя. Последний женился на девице Маргарите Эрбейль. От этого союза появились на свет четверо детей, среди которых был Пьер – будущий отец маршала Франции и неаполитанского короля. В 1746 году он вступил в брак с Жанной Лубьер. У них родились одиннадцать (!) детей, в том числе и Иоахим.

Чем занимался Пьер Мюра сказать с достаточной уверенностью трудно, поскольку в брачном контракте он назван «работником», хотя впоследствии именует себя «торговцем» и «hoste», что надо понимать как «хозяин постоялого двора»⁶. По словам Жана Тюлара, Пьер Мюра «имел все основания назвать себя торговцем в той мере, в какой был распорядителем общественных имуществ и церковных бенефиций. Так, в 1763 году он берет на шестилетний откуп доходы от взимания приорской десятины в приходе Ла Бастид-Фортюньер; затем в 1770 году, в сообществе с Жан-Батистом Буске – доходы от взимания десятины для приорства д'Англар, что в Керси; наконец, в 1786 году он берет на откуп общинную печь в Ла Бастид»⁷.

Как видно из документов, будущий неаполитанский король вряд ли был «выходцем из низов»; его отец был своему положению выше, чем простой трактирщик в сельской местности.

Уже с самого детства Иоахим обладал строптивым, вспыльчивым и драчливым характером. По словам Тюлара, он буквально терроризировал всех подростков в Ла Бастид-Фортюньер⁸. Все свое свободное время от «террористической деятельности» юный Иоахим отдавал лошадям, которых не просто любил, он обожал их.
Родители желали видеть своего сына священников, а потому отдали его учиться в религиозный коллеж Каора. После окончания первоначального курса, Мюрат был отправлен продолжать обучение в Тулузу к лазаристам. Однако вряд ли из Иоахима вышел бы хороший священнослужитель, поскольку его «поведение и всевозможные шалости, которые он затевал в молодости, свидетельствовали ясно, что задатков на скромную деятельность «служителя Господня» у него нет»⁹.
Однако 1787 год окончательно определил дальнейший жизненный путь Иоахима, поскольку в этом году он бросает учебу и поступает рядовым в кавалерийский полк, проходивший в это время через Тулузу. По одной версии, ему очень понравилась зеленая военная форма кавалеристов, по другой версии, его отчислили из семинарии за неблаговидные для будущего священнослужителя поступки. По словам Сухомлинова, «молодой аббат кончил тем, что влюбился в молодую, красивую девушку, дрался из-за нее на дуэли и скрылся вместе с предметом своей страсти»¹⁰.
Так или иначе, но 23 февраля 1787 года Иоахим поступает на службу в полк Арденнских конных егерей. Физически крепкий и выносливый, высокий, Мюрат с удовольствием осваивает военное ремесло.
Однако родители не были в восторге от решения сына. Отец пустил в ход все свои связи, чтобы добиться возвращения Иоахима домой. Это лишний раз доказывает то обстоятельство, что Пьер Мюра не принадлежал к низам общества. Правда, все усилия отца оказались тщетными. С таким рекрутом, каким был Иоахим Мюрат, вряд ли военные согласились бы расстаться по доброй воле.
Вскоре полк, в котором проходил службу Мюрат, был переведен в Каркансон, после чего был отправлен в Селеста, где был переименован в 12-й егерский Шампанский полк. Иоахим хорошо зарекомендовал себя в полку, что особенно привлекает в нем командование – умение прекрасно управляться с лошадьми. Вскоре он уже - квартирмейстер.
Однако дальнейшая служба для Мюрата прекратилась из-за беспорядков, в которых был замешан наш герой. Обстоятельства возникновения этого бунта не совсем ясны, хотя в какой-то мере он был следствием предреволюционных настроений, которые все чаще вспыхивали во Франции. Как-никак на дворе 1788 год. В итоге, Мюрат, как и многие участники беспорядков, был уволен из армии.
Иоахим понимает, какой прием ожидает его дома. К тому же, отец перестал давать ему деньги и, чтобы хоть как-то прокормить себя, устраивается в «бакалейное заведение» в Сен-Сире. Находясь там, он, помимо работы, начинает заводить знакомства, посещая тамошние клубы. Вскоре Иоахим уже становится известной личностью не только в Сен-Сире, но и в Каоре. Его популярность способствует тому, что кантон Монфокон избирает Мюрата своим представителем на празднике Федерации 14 июля 1790 года.
8 февраля 1792 года Мюрат, вместе с Бессьером, поступает в конституционную гвардию, которой предназначено играть роль охраны короля. Однако вскоре Мюрат видит, что большая часть этого подразделения – это молодые роялисты, которые вместо эмиграции избрали место в рядах этого соединения. Это вызвало сильное негодование в душе молодого республиканца и 4 марта он выходит из ее рядов. 6 марта он пишет письмо в муниципалитет департамента Ло, объясняя свой поступок: «Когда, явив ко мне безусловную снисходительность, вы назначили меня в королевскую охрану, я не ожидал, что новое назначение должно наложить печать на всякое проявление патриотических чувств. Я не думал, что титул гвардейца Его Величества обяжет меня обуздывать собственный образ мысли и заставит выражаться не на том языке, какой свойственен истинному французу, готовому без страха и упрека пролить свою кровь за спасение и защиту отечества. Мне попытались навязать, но тщетно, несносное для меня поведение. Вынужденный несколько дней притворяться, я счел, что как законопослушный патриот и один из ваших сограждан, я обязан оповестить о своей отставке, надеясь, что тем самым оправдаю ваш выбор и подтвержу известную вам незапятнанность собственных намерений. Я убежден, что для меня постыдно оставаться среди юнцов, в большинстве своем продавшихся аристократии, считающих своим долгом и даже доблестью щеголять антипатриотическими чувствами, превративших школу воинской науки в кузню, где ловкие подмастерья готовят по своей прихоти оружие, годное для их целей»¹¹. 

Он вновь поступает в свой полк и 15 мая 1792 года вторично получает звание квартирмейстера. Четыре месяца спустя он становится поручиком. 14 апреля 1793 года Мюрат – капитан и адъютант генерала д'Юрре, а 1 мая этого же года – командир эскадрона. В письме одному из своих друзей детства Мюрат пишет: «Моя семья увидит, что я вряд ли имел большую склонность к роли священника, и я надеюсь им доказать это вскоре более убедительно, что я не ошибался, став солдатом. Я буду следовать своей дорогой, если Господь и пули позволят это»¹¹.
Как это не странно может показаться, но будущий неаполитанский король во время революции относится к крайним революционерам, можно даже сказать, что он яростный якобинец. К месту и не к месту он проявляет революционное рвение, дабы заслужить признательность вождей якобинской партии – Робеспьера, Дантона, Марата, Сен-Жюста. Доходит до того, что после убийства Марата, Мюрат собирается изменить свое имя на более звучное в то время – Марат.
Вскоре наш герой влип в одну довольно неприглядную историю: обучая отряд гусаров-«браконьеров», он втянется в опасную тяжбу с неким Ландрие, бывшим клерком, потом врачом и национальным гвардейцем, во время войны занимающимся набором в армию деклассированных элементов и подонков общества. Каждый пытался доказать, что именно он имеет право командовать этим странным соединением. В ходе этого дела оба обвиняют друг друга в аристократическом происхождении, а в то страшное время – это прямой путь к гильотине. Мюрату повезло больше и он одерживает верх над своим противником. 

Правда, выпутавшись из одной передряги, Мюрат вскоре попадает в еще одну. Будучи приверженцем якобинской партии во времена Террора, Иоахим, после свержения Робеспьера, оказывается в сложной ситуации. Все сразу вспоминают его крайние революционные взгляды, его попытки получить одобрение якобинских вождей и, конечно же, желание взять себе имя Марат. Все это привело к тому, что Мюрат был отстранен от занимаемой должности в 21-м конно-егерском полку. К счастью для него, это было единственное наказание.
Однако горевать Мюрату приходиться не так долго: мятеж 13 вандемьера 1795 года вернула его на службу.
В поиске человека, способного ликвидировать роялистскую угрозу, термидорианцы во главе с Баррасом, обратились к Бонапарту, который после недолгого раздумья согласился разогнать мятежников. Одним из главных действующих лиц в одержанной Наполеоном победе сыграл Иоахим Мюрат. По приказу Бонапарту он должен был доставить пушки, находящиеся в Саблоне, которые были так необходимы для успеха порученного дела. «Это был первый занесенный в анналы истории подвиг Мюрата, - пишет Рональд Делдерфилд. - Он был совершен с такой быстротой и с таким порывом, которые впоследствии не раз поражали армии от Мадрида до подмосковных равнин. Когда над Парижем забрезжил рассвет, эскадрон молодого гасконца галопом влетел в артиллерийский парк чуть не за несколько минут до прибытия туда сил, высланных командиром мятежников за теми же самыми пушками… пушки оказались в руках Мюрата. Через несколько минут они уже катились в сторону Тюильри, где их и расставит в стратегически важных точках артиллерист Бонапарт.
Контрреволюционный мятеж был подавлен за два часа. Директория была спасена. В этот день Наполеон стал командующим войсками тыла. Мюрат же, так быстро доставивший пушки, бывший рядовой и пока еще капитан, завоевал себе корону»¹³.
После 13 вандемьера судьба Мюрата неразрывно связана с судьбой Бонапарта. В знак благодарности за подавление роялистского мятежа, Бонапарт сделал его своим адъютантом, а 2 февраля 1796 года Иоахим становится командиром бригады. Однако все эти повышения не вводят Мюрата в когорту ближайших друзей Наполеона. По словам Жана Тюлара: «На протяжении всей жизни они не испытывают друг к другу симпатии. Непреодолимое презрение Наполеона, офицера, получившего военное образование, к Мюрату, выбившемуся из солдатских рядов, сознание превосходства артиллериста на кавалеристом, стратега над рубакой. Разные темпераменты при цельности характеров и обоюдной самолюбивой ранимости не способствуют улучшению их взаимоотношений. Каждый раз Мюрат будет вынужден уступать вплоть до того дня, когда решит, наконец, действовать сам и погубит себя. Но это будет много позже, а пока ничто не предвещает измены с его стороны и гибели в результате необдуманных и поспешных действий»¹⁴. 

Первые серьезные боевые действия, в которых принимает участие Мюрат – война в Северной Италии, где действует армия под командованием Бонапарта. В бою у Дего Иоахим сражается такой решимостью и бесстрашием, что Бонапарт не может не упомянуть его в своем рапорте Директории: «Штабной адъютант Виньоль, заместитель начальника штаба, и капитан командир бригады Мюрат, мой адъютант, весьма способствовали сегодняшнему успеху»¹⁵.
В сражении у Мондови Мюрат вновь отличился; во время боя ему пришлось проявить не только храбрость, но и организаторские способности, чтобы собрать и вернуть на поле боя рассеявшуюся в панике французскую кавалерию.
Отдавая должное Мюрату, Бонапарт отправляет его вместе с Жюно в Париж с захваченными неприятельскими знаменами. Правда, в отличие от Жюно, Мюрату доверено и личное поручение: он должен был доставить письмо Наполеона его супруге Жозефине и убедить ее совершить поездку в Италию. Добравшись до столицы, Мюрат посещает супругу прославленного генерала, которая, по словам Сьюарда, «... быстро нашла общий язык с видным кавалеристом, как утверждали злые языки, слишком быстро. Их вместе видели за завтраком, обедом и ужином на Елисейских полях, и все это в течение одного дня»¹⁶. На все просьбы Мюрата Жозефина отвечала уклончиво, не давая никаких обещаний. Как пишет Гертруда Кирхейзен: «Жозефина в то время любила жизнь и ее удовольствия больше, чем своего мужа. Она так хорошо веселилась в этом прекрасном веселом Париже, - в этом Париже, который как нельзя лучше подходил к ее ветреному характеру креолки и с которым ей так невыразимо тяжело расстаться. И ей, ей велят идти вместе с мужем в самый пыл сражения, в черные облака порохового дыма!.. Ее зовут делить с Бонапартом его славу, завоеванную его гением? Но ведь это делается куда лучше в Париже, в милом Париже, где в честь супруги прославленного героя устраиваются празднества, где она играет теперь первую роль!..»¹⁷
Не желая выезжать в Италию, Жозефина просит Мюрата передать Бонапарту, что она беременна и состояние ее здоровья не позволяет ей совершать столь длительное путешествие. Поверил ли Мюрат в выдумку Жозефины? Скорее всего, поскольку ни Бонапарт, ни тем более он не знали того, что Жозефина уже не может иметь детей. 

Не добившись успеха в своей миссии, Иоахим уезжает в Италию.
В бою под Боргетто Мюрат вновь отличается. Говоря о действиях будущего маршала, Наполеон пишет в своем очерке об Итальянской кампании: «Генерал Мюрат атаковал неприятельскую кавалерию и достиг в этом бою больших успехов. Тут французская кавалерия, находившаяся до тех пор в плохом состоянии, в первый раз удачно померялась силами с австрийской. Она захватила девять пушек, два знамени и 2000 пленных; между ними князь Куто, командующего неаполитанской кавалерией». И заключает: «Начиная с этого времени французская кавалерия соперничала в подвигах с пехотой»¹⁸. В донесении же Директории от 1 июня Наполеон, говоря о Мюрате, писал: «Этот генерал самолично освободил несколько конников, коих противник чуть было не взял в плен»¹⁹.
Увидев Мюрата в действии и уверовав в его решительность и бесстрашие, Бонапарт без всякого колебания берет его в следующий поход – Египетскую экспедицию.
11 марта 1798 года генерал Бертье сообщает Мюрату следующее: «Согласно распоряжениям исполнительной Директории соблаговолите, гражданин генерал, тотчас отбыть на почтовых в Милан; если вы уже не застанете там меня лично, в штабе вас будут ожидать новые распоряжения. Речь идет о весьма важном предмете, и вам надобно не медлить с отъездом»²⁰.
19 мая 1798 года ранним солнечным утром армада французских кораблей снялась с рейда Тулонского порта и двинулась на восток, в Египет. Правда, никто, кроме самого Бонапарта и ограниченного круга людей, не знал, куда направляется армия. 

Мюрат, предполагая, что после Итальянской кампании он вошел в круг ближайших друзей Бонапарта, был удивлен тем, что не посвящен в истинные цели похода. К тому же, некоторая холодность Бонапарта после Мальты вызывает у нашего героя подозрение, что он впал в немилость. Это сильно задело его. Дошло до того, что он пишет письмо Баррасу, прося у него другое назначение: «Думаю, что Бертье никогда не простит мне несколько чересчур прямых слов по его адресу. Мне кажется, что он немало восстанавливает против меня генерала Бонапарта. Любезный Баррас, вы – моя единственная поддержка, явите же милость и добейтесь для меня другого назначения»²¹.
Однако в силу своего совершенно незлобливого и быстро отходчивого характера, Мюрат недолго пребывает в депрессии. Однако это состояние вновь посещает его из-за того, что его деятельная натура не находит выхода. Ни во время взятия Александрии, ни во время битвы у Пирамид Мюрат остается не у дел.
И только после боя у Пирамид Бонапарт поручает ему преследовать Ибрагим-бея. У Салахии ему удается настигнуть Ибрагима и атаковать его. Однако, несмотря на успех, самого Ибрагима захватить не удалось.
После этого Мюрат возвращается в Кальюбию, чтобы завершить переустройство местного управления и, главное, пополнить конский состав. Кроме этого, он, совместно с генералом Ланюссом, предпринимает операцию против грабителей, действующих в этой области. Правда, плоды этой акции были не такими значительными, на которые рассчитывал Бонапарт. В своем письме Мюрату он пишет: «Сдается, что вы причинили довольно большой урон арабам Дерны, но эти негодяи заслуживают большего...»²²
Почувствовав в этих строках недовольство главнокомандующего и желая возвратить его благосклонность, Мюрат вновь бросается вдогонку за разбойниками. В своем рапорте от 5 октября он так описывает свои действия: «Я отправился... вместе с генералом Ланюссом и прибыл в Эль-Мандарах, где узнал, что их лагерь находится в двух с половиной лье в отделении от реки, посреди болот. Тогда без колебаний, повинуясь лишь голосу мщения, мы устремились туда, где укрылись эти разбойники. На нашем пути встали такие же препятствия (как в предыдущем случае – С.З.), мы преодолели их с той же храбростью и после двух с половиной часов марша по грудь в воде и болотистой жиже, мы овладели их лагерем, большими стадами, палатками, сбруей, ослами, несколькими верблюдами и одной молодой лошадью. Арабы, не сумевшие укрыться от преследования наших яростных стрелков, были убиты. У меня нет ни одного убитого или раненого, ибо эти подлые убийцы пускаются в бегство от одного лишь имени французов. Уверяю вас, что отныне ужас поселился в рядах разбойников...»²³
Мюрат принимает участие в Сирийском походе, но, к великому его огорчению, не как активный участник, а по большей части как свидетель. Зато, по словам Люка-Дюбретона, он окружил себя всевозможной восточной «роскошью, как в Каире: толстые ковры, благовонный табак, вино из Смирны; он вновь входит во вкус восточных сладостей и неги, ложится спать раздетым, а когда его предупреждают, что сие весьма неосторожно, он с небрежной откровенностью отвечает: «Тогда я вскочу на лошадь в ночной рубахе. По крайней мере, мои люди смогут лучше разглядеть меня в темноте»²⁴. 

И только в Абукирском сражении он вновь оказывается в своей стихии. По словам Мио, накануне битвы Наполеон и Мюрат вели беседу относительно предстоящего боя. В ходе разговора Бонапарт заявил, что от этого сражения «зависят судьбы мира». Удивившись такому необычному для него заявлению, Мюрат упростил, по крайней мере, для себя положение вещей: «Ну, по крайней мере – судьба армии. Но будьте уверены, мой генерал, здесь нет ни единого солдата, кто бы не чувствовал необходимости победить, и мы победим. У противника нет кавалерии, наши кавалеристы – храбрецы, и я могу поручиться: если пехоте приходится бежать от кавалерии, то уж туркам не устоять от натиска
моих молодцов»²⁵.

В ходе боя Мюрат встретился один на один с турецким главнокомандующим, который с близкого расстояния выстрелил в него; турецкая пуля прошла под нижней челюстью Мюрата. Ответным ударом будущий маршал отсек Мустафе два пальца правой руки и захватил в плен.
В своем донесении начальник штаба французской армии Бертье писал: «Генерал Мюрат не упускал ни одного движения противника; он командовал авангардом, постоянно появлялся у стрелков и проявлял в этот день столько же хладнокровия, сколько и таланта…»²⁶.
Желая выказать свое удовлетворение действиями своего подчиненного, Бонапарт выпускает приказ, согласно которому Мюрат становится дивизионным генералом: «Главнокомандующий желает дать бригадному генералу Мюрату свидетельство удовлетворения правительства как за предыдущую службу, так и за то, что он сделал в Египте; командуя авангардом армии, он способствовал славе, которую армия приобрела, благодаря победе в сражении у Абукира 7 термидора VII года Республики, в результате чего турецкая армия была полностью уничтожена, бригадный генерал Мюрат получает звание дивизионного генерала. Начиная с этого дня, генерал Мюрат будет пользоваться жалованьем и льготами соответствующим званию дивизионного генерала. Военный министр ознакомлен с этим назначением…»²⁷.
В своем письме отцу Мюрат, всегда уделявший особое внимание своей внешности, просит отца не беспокоиться и передать всем «нашим прелестницам», что он по-прежнему такой же привлекательный: «Вы, без сомнения, узнаете, дорогой отец, о рапорте главнокомандующего генерала Бонапарта к Директории о наших блестящих успехах над оттоманской армией. Вы также узнаете о том, как я был ранен в кровавом сражении у Абукира. Пусть эта вторая вторая новость не портит вам радость, так как я вне опасности... Не беспокойтесь и не распространяйте неверных суждений, я сохраню все свои конечности... Меня уверили, что я отнюдь не буду обезображен. Сообщите же нашим прелестницам – если таковые еще существуют, - что Мюрат несколько утратив красоту, все также отважен в любви»²⁸.
Когда Бонапарт решает покинуть Египет и возвратиться во Францию, оставив армию Клеберу, Мюрат попадает в тот ограниченный круг лиц, которых Наполеон берет с собой. 

Во время государственного переворота 18 брюмера 1799 года Мюрат не только поддержал Наполеона, но и был одной из главной фигур в этом деле. Когда все попытки Бонапарта добиться передачи власти в его руки в Законодательном собрании провалились, на сцену появляется Мюрат, который во главе своих солдат, под бой барабанов, входит в зал заседания и, взойдя на трибуну, громогласно заявил: «Граждане, вы распущены!» После того, как депутаты проигнорировали это заявление, будущий неаполитанский король, отбросив все дипломатические и парламентские тонкости в сторону, выразился более прямолинейно. Отдавая приказ солдатам, он произнес: «Ну-ка, вышвырните эту шушеру отсюда!» (правда, Мюрат выразился еще более грубо). Штыки быстро сводят на нет робкое сопротивление народных избранников.
В благодарность за столь активную помощь Бонапарт назначает Мюрата главнокомандующим и инспектором Консульской гвардией. Однако его ожидала еще большая награда – рука Каролины Бонапарт, сестры Первого консула, что ввело его в клан Бонапартов.

Однако отношение Наполеона к этому браку не было столь однозначным. Он ценил храбрость и неутомимость лихого кавалериста, однако Бонапарт хотел видеть в числе своих родственников людей, способных на большее, нежели неустрашимо врезаться в плотные массы противника и отчаянно махать саблей. «Мюрат, - говорил он, - всего лишь сын трактирщика. В том высоком положении, куда меня вознесла судьба, я просто не могу позволить, чтобы моя семья породнилась с такой посредственностью»²⁹.

В 1799 году Мюрату исполнилось 32 года. Герцогиня д'Абрантес оставила нам портрет этого лихого кавалериста. «Что же касается до красоты Мюрата и благородства его фигуры, это предмет очень сомнительный. Я не думаю, что мужчина прекрасен, если он высок и одевается по-шутовски. У Мюрата черты лица были не хороши и даже, когда видели его без завитых волос, без перьев и золотого шиться, он был дурен. В лице его отличалось много черт Негра, хотя нос у него был не приплюснутый; но толстые губы и орлиный, только без всякого благородства, нос придавали ему многое физиономии, по крайней мере, Метиса»³⁰. Конечно, этот портрет, - ее субъективное мнение, так как многие современники считали будущего короля Неаполя если уж не красавцем, то, по крайней мере, человеком с приятной внешностью. К этому портрету стоит добавить отсутствие у Мюрата изысканных манер, хотя со временем он пытался ликвидировать этот недостаток, когда стал королем, а также говорил он с сильным гасконским акцентом, что не всегда придавало его речи великосветский характер.

Впервые Мюрат обратил на себя внимание Каролины в 1797 году. Наполеон не слишком одобряет выбор сестры, однако Мюрат получает неожиданную поддержку со стороны супруги Первого консула – Жозефины.

Она даже устраивала свидания Иоахима и Каролины в своем особняке на улице Виктуар. Супруга Первого консула искренне надеялась таким образом приобрести себе союзников во враждебно относящемся к ней семействе мужа. Однако, как покажет будущее, приобрела в лице Каролины главного врага.

В письме брату Иоахим, вне себя от радости, писал: «Завтра я стану счастливейшим из смертных; завтра мне будет принадлежать самая желанная из женщин»³¹.
Мюрат настолько влюблен в «драгоценную малышку Каролину», что частенько теряет рассудок и все больше попадает под ее влияние. Она этим пользуется и вовлекает его в борьбу против клана Богарне. Помимо этого, в этой молодой особе уже вовсю проявляется непомерное честолюбие, амбициозность, упрямство. Даже Наполеон вынужден был признать: «Чтобы что-то объяснить моей собственной сестре, мне приходилось тратить больше слов, чем в Государственном совете».
По словам одного из современников, хорошо знавшего будущую неаполитанскую королеву, «все силы души, страсть и проницательность эта женщина употребляла на интриги». Воспоминания людей, знавших Каролину, почти единодушны: сухая интриганка, напрочь лишенная совести, жадная до почестей и денег и пребывающая в восторге от собственной персоны.
После свадьбы Мюрат тотчас же использует свое высокое положение, тратя деньги налево и направо: он съезжает со своей квартиры на улице Граждан и поселяется в Тюильри; вслед за этим он станет приобретать особняки и поместья: первое приобретение будущего неаполитанского короля – поместье Вилье, недалеко от Нейли-сюр-Сена; год спустя свою копилку недвижимости он пополняет имением Мот-Сен-Эре в Де-Севр, заплатив за него 470 тысяч франков; кроме этого он обзаводится роскошным особняком – «отель Телюссон», построенный до революции одним банкиром. Это был один из великолепнейших домов в Париже. Нет никакого сомнения, что для всех этих приобретений Мюрату приходилось залезать не только в собственный кошелек...

Зависть Каролины не имела границ, причем она завидовала всем, даже своим родным сестрам. Когда она узнала о том, что сестры получили титулы принцесс, поскольку были женами Жозефа и Луи Бонапартов, Каролина устроит скандал своему брату во время праздничного ужина в честь объявления Франции Империей, а Наполеона - императором. Возмущенный и удивленный выходкой сестры, Наполеон произнес: «Можно подумать, что я похитил у вас наследство нашего отца короля». 

Еще через год, узнав, что сестра Элиза стала принцессой Лукки и Пьомбио, она возненавидит и ее. Даже женитьба принца Евгения Богарне на дочери баварского короля вызовет зависть Каролины и Иоахима. Наполеону буквально пришлось отдать прямой приказ, чтобы «униженная и оскорбленная» чета Мюратов соизволила явиться на церемонию бракосочетания.
Каролина, как, впрочем, и Мюрат напропалую гуляют друг от друга, и каждый устраивает друг другу невероятные сцены ревности.
Получив, наконец, титул королевы Неаполя, Каролина на седьмом небе от счастья. Она сразу же старается взять все бразды правления в свои руки, считая, что Мюрат со своими способностями, вернее, отсутствием каких-либо способностей в государственной деятельности, должен выполнять только представительные функции. И серьезно, она обладала для управления гораздо большей энергией, чем ее супруг. Недаром Наполеон с гордостью говаривал, что «в одном мизинце королевы энергии больше, чем во всей личности ее мужа короля». Правда, в будущем император будет очень сожалеть о столь энергичной и деятельной сестрице. Именно она будет самой активной сторонницей перехода Мюрата на сторону врагов Франции. К несчастью для Иоахима, у него не хватит духа «осадить» свою строптивую и слишком амбициозную супругу.

В битве при Маренго 14 июня 1800 года Мюрат хоть и не сыграл определяющей роли, но сражался как всегда решительно и бесстрашно. Маренго было одно из немногих сражений, когда Мюрат не стал в своем рапорте приписывать основные заслуги исключительно себе. В данном случае он по праву воздал должное генералу Келлерману, ставшему по праву героем этого сражения.

15 января 1804 года Мюрат назначается на пост военного губернатора Парижа с окладом в 400 тысяч франков в год и возможностью играть весьма заметную роль. 

Во время раскрытия заговора Кадудаля Мюрат всецело на стороне Бонапарта и в самых решительных тонах изобличает заговорщиков. В своей прокламации он пишет: «Солдаты, пятьдесят разбойников, оставшихся от грязной гражданской войны, которых английское правительство держало в резерве во время мира, задумав новое преступление, которое не удалось 3 нивоза (Имеется в виду взрыв «адской машины», когда Бонапарт ехал в Оперу вместе с Жозефиной, Гортензией и Каролиной), ночью высадились маленькими группами на прибрежных скалах Бевилле: они проникли в столицу: Жорж (Кадудаль) и генерал Пишегрю возглавляли их. Их прибытие было спровоцировано человеком, который находится еще в наших рядах, а именно, генералом Моро, который вчера был отдан в руки национального правосудия. Их замысел состоял в том, чтобы, убив Первого консула, поставить Францию перед ужасами гражданской войны и контрреволюции. Лагеря в Булони, Монтрейле, Брюгге, Сенте, Тулоне и Бресте, армии Италии, Ганновера и Голландии прекратили бы поддерживать мир: наша слава погибла бы вместе со свободой! Но все эти заговоры потерпели неудачу; десять разбойников арестованы; бывший генерал Лажоле, руководитель этого дьявольского плана, в кандалах; полиция идет по следам Жоржа и Пишегрю. Намечена новая высадка еще двадцати этих разбойников, однако везде установлены засады и они будут схвачены. В этих обстоятельствах, столь прискорбных для сердца Первого консула, мы, солдаты отчизны, первые, как щитом, оградим его своими телами, и, сплотившись вокруг него, победим как его личных врагов, так и врагов Франции»³². Правда, сразу после установления Империи, новоиспеченный маршал напишет довольно любопытное письмо Наполеону, где просит помиловать Кадудаля и даже готов сделать его своим адъютантом, ручаясь за него головой.

19 мая 1804 года, на следующий день после провозглашения Наполеона императором французов, Мюрат в числе 18 французских генералов становится маршалов Франции, а в начале 1805 года Наполеон жалует ему звание Великого адмирала и принца Империи.

В кампании 1805 года Мюрат командует резервной кавалерией Великой армии. Во время преследования русской армии Кутузова, он возглавляет авангард. Правда, на этой должности он проявляет не только энергию, но и безрассудство, что часто вызывает недовольство Наполеона. После боя у Амштетена, Мюрат, вместо того, чтобы продолжать следовать за русской армией, вдруг решил повернуть к Вене, чтобы оказаться первым французским военачальником, вошедшим в неприятельскую столицу. Этим своим действием он поставил в самое критическое положение корпус Мортье у Кремса. Наполеон, узнав о безрассудном поведении Мюрата, написал ему письмо, в котором выразил весь свой гнев подобным образом действия. «Любезный кузен, - писал император, - я не могу одобрить ваш способ наступать: вы несетесь, как какой-нибудь вертопрах, не вникая в данные мною приказы… вы получили приказ… преследовать русских, держа нож у их горла. Странная манера преследования – удаляться от них ускоренным маршем… вами руководствовало лишь мелочное тщеславие, забота о том, как первому войти в Вену. Нет славы там, где нет опасности; но нет ничего легче, чем войти в незащищенную столицу, особенно после победы маршала Даву, разгромившего и захватившего в плен остатки корпуса генерала Кинмайера, которыми командовал генерал Мерфельд…»³³.
Этот выговор привел в чувство Мюрата, который устремился вслед за Кутузовым и русскую армию у Голлабруна. Однако и здесь он не проявил проницательности, совершив грубейшую ошибку, которой в полной мере воспользовался русский главнокомандующий. Пытаясь задержать русских, чтобы дождаться идущих к нему подкреплений, Мюрат сделал попытку провести Кутузова, направив е нему парламентера, чтобы начать переговоры о перемирии. До ратификации этого документа обеими сторонами, обе стороны должны оставаться на своих позициях; в случае, если перемирие не будет ратифицировано, боевые действия должны были начаться спустя четыре часа после предварительного уведомления. Кутузов сделал вид, что соглашается с таким предложением, а сам продолжил отход, прикрываясь арьергардом Багратиона.
Когда Наполеон был информирован об этом, он в очередной раз был разгневан самовольными действиями Мюрата, написав ему: «Невозможно подобрать слова, чтобы выразить вам свое недовольство. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права заключать перемирие без моего приказа. Из-за вас я потерял плоды всей кампании. Немедленно расторгайте перемирие и наступайте на противника». И в конце заключает: «Я не в силах даже вообразить, как вы позволили так с собой обойтись»³⁴.
Уязвленный этим новым выговором, Мюрат бросился на русских, но было уже поздно: основная часть русской армии успела отойти назад и выйти из-под удара французов.

В знаменитом Аустерлицком сражении Мюрат действует как всегда – бесстрашно и энергично, однако главными героями битвы стали Сульт, наносивший удар по центру союзной армии – Праценским высотам, и маршал Даву, который сумел с горсткой солдат сковать всю левофланговую группировку русско-австрийской.
Несмотря на это, Мюрат проявляет в этой кампании прекрасные качества организатора, способного вести за собой большие массы солдат. Он не стратег, он – прежде всего рубака, от него все ждут, что он прорвет несколько вражеских линий и без устали будет преследовать разбитого противника. Мюрат являет больше смелости и энергии, нежели ума. Он не способен часами корпеть над картой, он действует, не сообразовываясь с намеченными заранее планами. Поэтому среди высший офицеров Великой армии он не имеет того влияния, какое имеет среди солдат, видевших его во всех мало-мальских боях в самых опасных местах.
В марте 1806 года Наполеон делает Мюрата герцогом Берга и Клеве. 30-го числа император подписывает декрет, в котором говорилось: «Поскольку Их Величества короли Пруссии и Баварии соответственно уступили нам герцогства Берг и Клеве в полную власть со всеми правами, титулами и прерогативами, коими располагали сами, с тем, чтобы мы могли предоставить их во владение избранному нами принцу, мы нашим монаршим соизволением передаем указанные герцогства и права на них, титулы и прерогативы в том виде, в каком нам их уступили, - принцу Иоахиму [Мюрату], нашему возлюбленному зятю, с тем, чтобы он пользовался ими во всей их полноте и объеме, получив их в качестве герцога Клеве и Берга, и мог в порядке наследования передать их своему законному и естественному потомству по мужской линии по праву первородства, с неуклонным исключением наследников по женской линии и их потомства»³⁵.

Зато в кампании 1806-1807 гг. во всей полноте проявились его качества организатора и человека действия. Во время преследования разгромленной прусской армии он действуют с такой решительностью и энергией, что заслуживает эпитета «Неугомонный». Как пишет Тюлар: «Когда надо без отдыха гнать отступающего противника, этот неутомимый и бесподобный всадник уже не помнит себя. Усталость не берет его. Он пересекает значительную часть Пруссии буквально вскачь»³⁶.
Если до сих пор Наполеон был порой слишком скуп на похвалы в адрес своего зятя, однако взятие кавалерией Мюрата Штеттина вызывает невероятный восторг императора. «Любезный брат, - пишет Наполеон, - я поздравляю вас со взятием Штеттина. Если наша легкая кавалерия так берет укрепленные города, мне придется распустить инженерные войска и отослать на переплавку наши пушки»³⁷.

Однако именно в этой кампании проявилась неблаговидная сторона Иоахима Мюрата: приписывать лавры победителя исключительно себе, отнимая их у других. Это особенно видно во время преследования Гогенлоэ, загнанного в итоге в Пренцлау. Несмотря на то, что капитуляцию Гогенлоэ принимал вместе с Мюратом маршал Ланн, Мюрат ни единым словом не обмолвился в своем рапорте о Ланне и его солдатах, как будто их вообще не существовало. В этом рапорте Мюрат не только присвоил себе все лавры победы, но и дал понять Наполеону, что пехотинцы Ланна настолько медленно двигались за ним, что ему приходилось рассчитывать только на свои силы. Такое поведение Мюрата очень обидело и задело Ланна, который 31 октября с горечью писал Наполеону, что его солдаты были обескуражены таким эгоизмом Мюрата. И есть отчего быть обескураженным: несмотря на всяческие лишения и препятствия, солдаты Ланна прошли 105 км за 48 часов, причем первые 78 км были пройдены за 33 часа. В письме Мюрату маршал Ланн с горечью писал: «… без сомнения, большие заботы Вашего Высочества явились причиной того, что вы забыли о том, что я тоже был там во главе своего авангарда, и что я лично принял капитуляцию начальника штаба князя Гогенлоэ… Я очень хотел бы, чтобы Его Величество Император знал об участии моих войск в этом деле и знал, что я буду счастлив, когда это дело будет разрешено; я сражаюсь только ради славы и не той жертвы, которую я бы не отдал ради вас»³⁸.
Мюрат не упускает случая, чтобы приписать себе заслугу капитуляции Блюхера в Любеке себе, хотя, по справедливости, главную роль в этом деле сыграли войска Бернадота. В рапорте Наполеону он восторженно пишет слова, ставшие знаменитыми: «Боевые действия закончились в виду отсутствия неприятеля!»³⁹
Как это не прискорбно признать, но Мюрат не был искренним и хорошим другом, он был эгоистом и часто присваивал себе лавры, отнятые у других. Он обожал, когда его хвалили, когда им восторгались.

После небывалого разгрома прусской армии, Великая армия двинулась в Польшу, где располагались русские войска. 28 ноября 1806 года Мюрат во всем блеске своего необычного и красочного наряда вступил в Варшаву.
Графиня Потоцкая в своих мемуарах оставила нам выразительный портрет Иоахима Мюрата того времени: «На следующий день принц Мюрат, тогда великий герцог Бергский, вступил со своей свитой в Варшаву верхом, с необычайной пышностью – сияя раззолоченными мундирами, разнообразными султанами, золотыми и серебряными нашивками… Это был великий человек, или, вернее, человек высокого роста, с лицом хотя и красивым, но неприятным, лишенным благородства и выразительности. Своим величественным видом он напоминал актера, играющего роль королей. Искусственность его манер бросалась в глаза и видно было, что в обыденной жизни он держит себя иначе…». Описывая парадную форму Мюрата, графиня называет ее «несколько театральным костюмом». «Во всем его костюме, - пишет она, - самым замечательным был султан – трехцветный султан развевался всегда в самых опасных местах битвы»⁴⁰.
Другая современница Мюрата, герцогиня д'Абрантес, говоря о страсти маршала к всевозможным экстравагантным нарядам, пишет: «Кто не слыхал о Мюратовых сюртучках на польский манер, о его шапках, колпачках, и обо всех странных головных уборах, особенно смешных для военного? Меньше известна дорогая цена перьев, украшавших все эти прекрасные шапки. Принцесса Каролина сама сказала мне, что она... справлялась, много ли их послано к нему, и узнала, что в четыре месяца получил он их на двадцать семь тысяч франков». И далее с иронией замечает: Можно предводить французов к победе и не с таким множеством плюмажей, как доказало это белое перо Генриха IV»⁴¹.
Поляки встречали французов восторженно, с надеждой, что великий завоеватель восстановит независимость Польши. В своем послании императору Мюрат писал о настроениях поляков: «Сир, я должен рассказать Вашему Величеству о том энтузиазме, который объял всю Варшаву при подходе войск Вашего Величества; описать это невозможно. Никогда ранее я не видел, чтобы так явно выражал себя национальный дух. Я вступил в этот город под тысячекратно повторенные возгласы: «Да здравствует император Наполеон, наш освободитель!».. Одним словом, сир, радость стоит всеобщая»⁴². 

Однако война продолжается и Мюрат вынужден оставить Варшаву и в рядах Великой армии двинуться против русских. В кровавой битве под Эйлау именно он со своими кавалеристами спасает от неминуемого поражения французскую армию. Восемьдесят эскадронов Мюрата как нож, разрезающий масло, вклинились в центр русской армии, внося смятение в ее ряды. Сам маршал во время этой беспримерной атаки руководит действиями своих кавалеристов, держа в руке только хлыст. «Это была, - пишет Чандлер, - одна из величайших кавалерийских атак в истории. Атаку вел Дальмань во главе 6 эскадронов егерей, за которыми следовали Мюрат и кавалерийский резерв, в должное время поддержанный Бесьером с гвардейской кавалерией. Кавалеристы Груши, д'Ополя, Клейна и Мийо шли в атаки поочередно волнами. Вначале солдаты Мюрата пронеслись через остатки русских частей, отступавших от Эйлау; затем они разделились на два крыла, из которых одно ворвалось во фланг русской кавалерии, атаковавшей выстроенную в боевой порядок дивизию Сент-Илера, а второе крыло сабельной атакой буквально прорезало себе дорогу через неприятельские войска, окружавшие каре из убитых солдат на месте гибели 14-го полка. Даже и тогда мощный поток этой редкостной атаки не замедлился ни на миг. Несясь вперед, оба крыла кавалеристов врезались в сомкнутые ряды центра Сакена, пронзили их, перестроились в одну колонну в русском тылу и снова помчались обратно в атаку через рассыпавшиеся части русских войск, чтобы уничтожить артиллеристов, истребивших так много солдат Ожеро. Пока ошеломленные русские пытались снова образовать боевую линию, Наполеон послал вперед гвардейскую кавалерию, чтобы усилить беспорядок и тем самым прикрыть безопасное возвращение утомленных, но торжествующих эскадронов Мюрата»⁴³.
Потеряв 1500 человек, Мюрат сделал все, чтобы дать Наполеону необходимую передышку в центре и позволить маршалу Даву подготовить свои силы для наступления против левого крыла русской армии.

58 бюллетень Великой армии отдает должное Мюрату
и его кавалеристам: «Великий герцог Бергский во главе кавалерии, поддержанный маршалом Бессьером, командующим гвардией, обошел дивизию Сент-Илера и обрушился на армию противника. Это был дерзкий маневр, какие редко увидишь, он покрыл славой кавалерию и оказался весьма своевременным, учитывая то положение, в каком оказались наши колонны… Эта небывалая, блестящая атака, опрокинувшая более двадцати тысяч пехоты, заставив противника бросить свои орудия, тотчас решила бы исход сражения, если бы не лес и некоторые естественные преграды…»⁴⁵.
Один из современников, участников наполеоновских походов, вспоминая о Мюрате писал: «Никогда король Неаполитанский не был столь прекрасен, как в гуще вражеского огня».
Правда, во время сражения у Гейльсберга, Мюрат, хоть и действует как всегда храбро, но получает нагоняй от Наполеона за свою нерасторопность. Во время сражения большую помощь Мюрату оказал Савари, однако вместо благодарности Мюрат обрушивается на него с бранью, обвиняя того ни много, ни мало в трусости. Уже после боя Савари открыто высказывает перед императором свое мнение об оскорбительном поведении герцога Бергского. «Было бы лучше, - замечает он в своих мемуарах, - если бы у него (Мюрата) было поменьше храбрости, но побольше здравого смысла»⁴⁶.
Во время мирных переговоров в Тильзите Мюрат находится в свите императора и даже получает из рук русского царя Александра I высший российский орден Андрея Первозванного. 

В начале испанской авантюры Наполеона Мюрат сыграл немаловажную роль в заманивании испанской королевской семьи в Байонну, где Наполеон заставил отречься короля Карла IV и наследника Фердинанда от власти. Как пишет В. Слоон, Мюрат «усмотрел для себя в Мадриде вакантный королевский престол. Все другие родственники Наполеона – Луи, Жером и Жозеф носили уже короны. Великое герцогство Бергское было само по себе вещь недурная, но королевство оказалось бы не в пример лучше, и Мюрату до чрезвычайности хотелось усесться на испанский престол»⁴⁷.
Как замечает Тюлар, «весь байоннский план предвосхищен Мюратом. Страстное желание и амбиции подвигли его к подлинному озарению: он смог почувствовать тонкости интриги, хотя по натуре был не столько ловок, сколько
по-солдатски изворотлив». И, заглядывая в будущее, констатирует: «Вот если бы и в дальнейшем он действовал так, предвосхищая планы своего повелителя!.. Возможно, его судьба была бы несколько иной»⁴⁸.
Однако такие бесцеремонные действия по отношению к королевской фамилии не на шутку разозлили испанцев, поднявших 2 мая восстание в Мадриде. Мюрат рассчитывая возложить на свою голову испанскую корону, старался действовать с испанцами самым благожелательным образом, поэтому этот мятеж очень огорчил его. Однако несмотря на то, что общественное мнение может сложиться не в его пользу, он все же сурово расправился с восставшими. Благодаря его решительности и быстроте, он к вечеру подавил народные выступления, однако этим самым он сделал свое имя в Испании самым ненавидимым.
И даже несмотря на это, герцог Бергский продолжает верить, что испанская корона будет его. Причем он настолько уверовал себя в этом, что, опережая события, занимает апартаменты принца Астурийского в королевском дворце. Он пытается создать благоприятное впечатление о себе у испанцев и сгладить те впечатления, которые он оставил в душе каждого жителя Испании своими действиями 2 мая. Однако испанцы не были столь наивными, чтобы забыть кровавую резню в Мадриде в начале мая. Как замечает Делдерфилд: «Действительно ли сын трактирщика потерял испанскую корону именно в этот день или же Наполеон уже решил передать ее своему брату Жозефу, королю Неаполитанскому? На этот вопрос никто не может ответить и сегодня. Единственно, в чем можно быть уверенным, - так это в том, что Мюрат, этот тщеславный, важничающий павлин, каким, собственно, он и был, стал бы гораздо более эффективным королем Испании, чем вялый, ожиревший Жозеф. Армия мыслила так же и весьма сожалела, что Наполеон сажает на престол своего брата. В яростных битвах, которые еще предстоят Мюрату, этот… мастер организации кавалерийских атак стоил бы в Испании столько же, сколько тысяча Жозефов Бонапартов»⁴⁹.

Испанская корона не оказалась на голове герцога Бергского, однако император утолил его тщеславие, даровав ему корону Неаполя.
Больше всех радовалась этому Каролина, супруга Мюрата. Более года ей приходилось ждать своей очереди, завидуя всем своим братьям и сестрам, которые стали королевами и королями, в то время как она сама оставалась всего лишь герцогиней. Каролина твердо решила, что она покажет себя такой королевой, которую неаполитанцы никогда не забудут.
Правда, заполучив неаполитанскую корону, Мюрат, что удивительно, не проявляет желания поскорее оказаться в своих новых владениях. Как пишут Шаванон и Сен-Ив, «он, без сомнения, желал бы управлять Неаполем точно так же, как герцогством Берг, то есть оставаясь в Париже»⁵⁰.
Герцог Бергский вместо того, чтобы отправиться в Неаполь, едет на воды в Бареже, потом на Контре, оттуда едет в замок де Буй, где гостит у маршала Ланна; в начале августа он приезжает в Париж, где ожидает инструкций от Наполеона, не очень-то их добиваясь.
Все эти задержки раздражают Наполеона и он просит новоиспеченного неаполитанского короля побыстрее отправиться в свое королевство. Но Мюрат вновь медлит, что вызывает очередную порцию недовольства императора. В одном из писем он говорит своему зятю: «Я бы с удовольствием узнал, что вы отправляетесь в самое скорое время». И чтобы все-таки ускорить передвижение Мюрата в Неаполь, Наполеон распоряжается прекратить выплачивать Иоахиму маршальское жалованье.
Только после этого Мюрат, наконец-то, отправляется к своим новым подданным. 6 сентября 1808 года он вступает в Неаполь.
Правда, все надежды маршала на самостоятельное управление своими территориями наталкиваются на непреклонные указания Наполеона. Ни одно сколько-нибудь существенное дело не может быть сделано неаполитанским королем без согласования с Бонапартом. Император запретил даже использовать в неаполитанской армии чины бригадного и дивизионных генералов, чтобы не умалить тем самым достоинство французских высших офицеров; Мюрату запрещено отправлять послов в европейские дворы, поскольку Неаполитанское королевство – территория французской империи, а не самостоятельное государство. Наполеон, дабы не допускать конкуренции французским промышленникам, сдерживает развитие на юге Италии производство сукна. Когда же Бонапарт вводит двойной таможенный тариф на импорт неаполитанского шелка, а Мюрат в ответ полностью прекращает вывоз шелковой грены, Наполеон
Когда Мюрат, в ответ на введенный Наполеоном двойной тариф на импорт неаполитанского шелка, прекращает вывоз из королевства шелковой грены, император в гневе говорит: «Пошлите за послом неаполитанского короля и скажите ему, что королю надобно тотчас отозвать свой декрет. Что король ошибается, если считает, что может править в Неаполе иначе, нежели чем по моей воле, или для общего блага империи. Определенно дайте ему понять, что коль скоро он не изменит свои действия, я отниму у него королевство и поставлю там вице-короля как в Италии». 

Мюрат пытается завоевать симпатии клира, воздав почести святому Януарию, покровителю Неаполя. В ответ на это Наполеон пишет: «Я узнал, что вы пустились в обезьянье подражание поклонникам святого Януария. Слишком увлекаться подобными вещами вредно и не внушает уважения никому…»⁵¹.
После своего успеха у Капри, Мюрат объявил амнистию всем политическим ссыльным и снял секвестр с их имущества. Тут же следует грозный окрик из Парижа: «Мне показали последние ваши декреты, напрочь лишенные смысла. Вы только реагируете, а не берете дело в свои руки. Зачем приглашать обратно высланных, если они с оружием в руках плетут заговор против меня? Объявляю вам, что надобно принять меры к тому, чтобы отозвать этот декрет, ибо я не могу стерпеть, чтобы те, кто строит козни против моих войск, обрели убежище и защиту в ваших владениях...»⁵².
Когда Мюрат издает декрет (от 14 июня 1811 года), согласно которому все иностранцы, занимающие государственные должности в его королевстве, должны принять неаполитанское гражданство, Наполеон издает свой декрет, в котором говорится, что «королевство Обеих Сицилий является составной частью нашей империи!» И далее: «учитывая, что государь, управляющий этим королевством – француз и высший сановник Империи, а также, что он возведен на престол и удерживает власть лишь благодаря усилиям наших народов, мы… постановляем: статья 1-я. Все французские граждане являются гражданами Обеих Сицилий; статья 2-я. Декрет от 14 июня, изданный королем этой страны, к ним неприменим»⁵³.
Правда, нельзя сказать, что Мюрату не удавалось проводить самостоятельную политику в своем королевстве. Вопреки Байоннской конституции, которую даровал Неаполю Наполеон, Мюрат ни разу не собрал парламента. Этот шаг нашел поддержку у итальянских патриотов, находивших конституцию недостаточно либеральной.
Постепенно Мюрат посадил на министерские посты итальянцев, оставив только троих французов. Так что в основном королевством управляли итальянцы: Дзурло, Риччарди, Магелла, Пиньятелли Стронголи... Подобный шаг способствовал популярности Мюрата среди итальянцев, особенно среди патриотов.
Неаполитанский король много внимания уделяет строительству, причем он не останавливается только на городах, но многое делает и в деревнях. Он организовывает военный коллеж, политехническую, артиллерийскую, инженерную и морскую школы, организовывает управление дорог и мостов.
Большое внимание уделяется народному образованию. Согласно закону от 30 ноября 1811 года в каждом районе должны быть организованы бесплатные начальные школы; построена школа для глухонемых. Большая помощь оказывалась университетам; было увеличено жалованье профессорам. Создается педагогический институт, а в каждой провинции организовывается общество сельского хозяйства.
При Мюрате начато строительство обсерватории, увеличивается территория ботанического сада... 

По заявлениям итальянских историков, правление Мюрата, в итоге, благотворно сказалось на развитии неаполитанских провинций.
Однако из-за постоянных стычек с Наполеоном, Мюрату не удается применить на практике все свои замыслы. Постоянные упреки и даже угрозы императора выводят неаполитанского короля из состояния равновесия, он часто впадает сначала в бешенство, а потом в прострацию. Доходит до того, что в знак несогласия с политикой и действиями своего августейшего шурина, Мюрат на некоторое время отказывается носить знаки ордена Почетного Легиона. Правда, Наполеону от этого - ни горячо, ни холодно.
По мнению Фредерика Масона, основная вина за франко-неаполитанский кризис всецело лежит на Мюрате. Тюлар возлагает вину за этот кризис на императора, говоря, что «Наполеон ведет себя как вздорный и мелочный тиран, раздражительный и полный предубеждения»⁵⁴. Однако правильнее было бы сказать, что в этом политическом кризисе виноваты были оба – как Наполеон, так и Мюрат. Бонапарт считает, и в этом он отчасти прав, что Мюрат всего лишь наместник, посаженный на трон, а стало быть, обязан выполнять волю своего суверена; Неаполь – не самостоятельное королевство, а всего лишь одна из территориальных единиц огромной империи, главой которой император Наполеон и является. Мюрат же не может до конца осознать, что он только вассал, а не самодержец; он хочет быть независимым правителем, забывая при этом, что он не рожден на троне, а посажен на него исключительно благодаря вхождению в клан Бонапартов женитьбой на сестре Наполеона; вживаясь в роль короля, и он с удовольствием это делает, Мюрат постепенно играет на руку итальянским патриотам, позволяя вовлекать себя в интриги, в которых порой совершенно не разбирался, тем самым вызывая недовольство, упреки и раздражение Наполеона, старавшегося дать понять королю Иоахиму держаться подальше от слишком радикально настроенных патриотов, радеющих за независимость всего Апеннинского полуострова.

Когда Наполеон призывает неаполитанского короля принять участие в предстоящей войне с Россией, Мюрат в очередной раз впадает в депрессию. Ему так нравится быть королем и управлять своими подданными, что он не желает покидать Неаполь ни при каких обстоятельствах. В этом он находит поддержку своих министров. Однако для него военная слава, почести стоят не меньше, а, возможно, и больше, чем трон. Поэтому он соглашается на предложение Наполеона. Тем более, что ему так необходимо вновь завоевать расположение Наполеона, которое, как он чувствовал, сильно пошатнулось с момента его восшествия на неаполитанский престол.
26 апреля 1812 года, он объявляет французскому послу о своем решении: «Я еду в Париж, буду там через неделю и надеюсь встретиться там с императором. Я несу ему свое сердце и голову на блюде. Я полностью отдаю себя в его руки; я собираюсь объявить ему, что ежели он будет воевать, я не покину его; я желаю любой ценой возвратить себе его расположение, его доверие и вернуться в Неаполь не иначе, как полным сил и добившись всеобщего уважения, что зависит только от чувств ко мне Императора»⁵⁵.
Оставив Каролину регентшей, Мюрат выехал в армию, и отбыл туда как и подобает монарху. За ним следовал гигантский багаж, в котором нашлось место даже духам. Имелся также полный штат камергеров, конюхов, пажей, лакеев и лучших парижских поваров. Для очередного похода Мюрат даже придумал себе новую форму: сапоги желтого цвета, панталоны алые с золотыми галунами, мундир небесно-голубой, украшенный золотым позументом, а его доломан малинового бархата был подбит соболем; украшенная золотым позументом треуголка была огромных размеров, даже с точки зрения моды тех дней, и увенчана белыми страусовыми перьями, которые крепились большой бриллиантовой брошью; позолоченная сабля и золотой ремень были обрамлены бриллиантами, пистолеты, торчавшие из усыпанной самоцветами кобуры, были отделаны золотом, рубинами, изумрудами и сапфирами и бриллиантами. В поход неаполитанский король взял 60 превосходных скакунов с попоной из тигровой шкуры, золотой уздечкой и золотыми стременами. Следуя воспоминаниям прочти всех современников, можно сказать, что Мюрат был в своем репертуаре.
Во время преследования армии Барклая де Толли, Мюрат командует авангардом, настойчиво и без отдыха двигаясь вслед за уходящими русскими войсками. К сожалению, подобная тактика приносила скорее ущерб, нежели успехи. В своем рапорте от 2 июля генерал Себастиани с горечью пишет: «Наши лошади падают от истощения, а люди не едят ничего, кроме конины; их измучила непогода». Однако Мюрат старается не замечать ни усталость своих кавалеристов, ни огромный падеж среди лошадей, ни нехватку продовольствия и особенно фуража. Он видел перед собой только ускользающих русских, с которыми страстно желал сразиться и в боях с которыми мечтал завоевать славу. Это его стремление было настолько велико, что он, маршал, неаполитанский король, участвует в каждой мало-мальской схватке. 

Наконец под Островно произошел первый серьезный бой. По свидетельству участника боя Тириона де Меца, Мюрат, войдя в раж, кричал своим солдатам: «Бейте этих каналий!» - и его хлыст гулял по спинам казаков.
Под Смоленском, как свидетельствует Сегюр, между Наполеоном и Мюратом произошел довольно серьезный разговор, который вывел из равновесия неаполитанского короля. Мюрат, по словам Сегюра, убеждал Наполеона не идти дальше и остановиться. Император возражал, он ничего не хотел слышать и видел перед собой только Москву. Мюрат вышел от Наполеона в глубоком огорчении; движения его были резки, и видно было, что он с трудом сдерживает сильное волнение. Несколько раз он повторил: «Москва»⁵⁶.
Несмотря на это, Мюрат продолжает с прежнем рвением, переходящим в неистовство, преследовать русских, что вызывает неодобрение многих. Маршал Даву именует неаполитанского короля не иначе как «безумный». По словам Коленкура, «воинственный пыл короля часто заставлял его даже помимо собственной воли подогревать главную страсть императора, т.е. страсть к войне. Он, однако, видел трудности русской кампании и в разговорах с некоторыми лицами заранее скорбел об их последствиях… Но наилучшие намерения короля рассеивались, как только он видел неприятеля или слышал пушечные выстрелы. Он не мог тогда совладать больше со своим пылом. Он мечтал обо всех тех успехах, которых способно было добиться его мужество»⁵⁷.

В Бородинском сражении Мюрат, как всегда, оказывается в самых опасных местах: его видели и у Семеновских флешей, и у Курганной высоты, и на Семеновских высотах. И везде он руководит своей кавалерией. Во время штурма Семеновских флешей неаполитанскому королю несколько раз приходилось даже спасаться в каре французской пехоты. 

Битва закончилась с наступлением темноты. «Никогда еще ни одно поле сражения не имело такого ужасного вида!» – писал в своих мемуарах Сегюр.
Мюрат не покидал поле сражения всю ночь. По свидетельству одного офицера гвардии, неаполитанский король следит за ампутацией ног у двух русских артиллеристов, которую производил личный хирург маршала. По окончании операции Мюрат поднес каждому из них по стакану вина. Вид Бородинского поля, покрытого горами трупов, произвел на Мюрата неигладимое впечатление. Почти все современники – участники сражения, видевшие маршала в эти минуты, вспоминали об его отрешенном, подавленном взгляде.
Мюрат провел ночь в одной из императорских палаток. Когда появился Ней, он дружески поздоровался с ней, а потом произнес: «Вчера был жаркий день, я никогда не видел сражения, подобного этому, с таким артиллерийским огнем; при Эйлау не меньше стреляли из пушек, но это были ядра. Вчера же двае армии были так близко друг к другу, что почти все время стреляли картечью». – «Мы не разбили яйца, - ответил Ней, - потери врага громадны, нравственно он должен был быть страшно потрясен; его надо преследовать, чтобы воспользоваться победой». На это Мюрат ответил: «Однако он отступил в хорошем порядке». – Я не могу поверить, - произнес Ней, - как это могло быть после такого удара?»
На следующий день Мюрат вновь возглавил авангард и двинулся вслед за русской армией, которая ночью оставила поле битвы и продолжала свой отход к Москве.
Недалеко от села Крымское, произошел ожесточенный бой с арьергардом русской армии под начальством Милорадовича. Мюрат гнал своих солдат в бой, хотя он был, в сущности, бесполезный для французов. По словам генерала Дедема, Мюрат ввязался в эту схватку только ради того, чтобы захватить «очень приятный шато, который весьма подходил для неаполитанского короля», и который хотел там заночевать⁵⁸.
Не останавливаясь в русской столице, неаполитанский король последовал за Кутузовым и к концу сентября остановился недалеко от Тарутино, куда отошли русские войска.
С этого момента и до контрнаступления Кутузова, между французским авангардом и русскими было заключено «негласное перемирие», во время которого тщеславный Мюрат с удовольствием показывается на виду перед русскими аванпостами. Его приводило в восторг, что на него обращают внимание. Казаки доходили до того, что делая вид, что восхищаются им (вполне, возможно, казаки на самом деле восхищались этим великолепным кавалеристом), назвали его своим королем. Наивный Мюрат даже писал об этом Наполеону, что вызывало у императора не только удивление, но повергало его в недоумение. «Мюрат, король казаков? Что за глупость!» Марбо пишет относительно поведения неаполитанского короля в это время следующее: «Мюрат, гордый своим высоким ростом, своей смелостью, всегда носивший весьма странные, блестящие костюмы, привлек внимание противника. Ему нравилось вести с русскими переговоры, поэтому он обменивался подарками с казачьими командирами. Кутузов воспользовался этими встречами, чтобы поддерживать во французах ложные надежды на мир»⁵⁹. Поэтому Мюрат был просто ошарашен, когда эти «дружелюбно настроенные» русские нанесли удар по его воскам у Винькова. 

Когда Наполеон узнал об этом, он понял, что ждать мира от русского царя не имеет смысла. Император поднял армию и двинулся к Калуге. Однако у Малоярославца путь Великой армии был прегражден Кутузовым. После ожесточенного боя, Наполеон понял, что пробиться в южные губернии не удастся и начал отступление к Смоленску, где должны быть собраны большие склады.
Во время отступления Мюрат не только ничем себя не проявил, но его не было ни видно, ни слышно. До Березины он производил впечатление человека совершенно сникшего, но у Березины, когда армия оказалась у катастрофическом положении, неаполитанский король упал духом окончательно. По словам Сегюра, вместо того, чтобы предложить вариант спасения остатков армии, «Мюрат считал, что теперь время думать только о том, как спасти Наполеона... он объявил своему шурину, что считает переправу невозможной; он настаивал, чтобы тот спасался сам, пока еще есть время»⁶⁰. Наполеон отверг это малодушное предложение.
В Сморгони Наполеон решил оставить остатки армии и возвратиться в Париж. Собрав маршалов, он объявил им о своем решении: «Я оставляю командование армией неаполитанскому королю. Надеюсь, что вы будете повиноваться ему, как мне, и что среди вас будет царить полнейшее согласие!»⁶¹
Манфред в своем труде о Наполеоне пишет по поводу назначения Мюрата следующее: «В выборе главнокомандующего сказалось... монархическое перерождение Бонапарта. В 1799 году он оставил египетскую армию самому способному из своих генералов – Клеберу. В 1812 году он поручил ее не Даву, наиболее крупному полководцу, даже не Евгению Богарне, а старшему по монархической иерархии – Мюрату»⁶².
Многих удивило это назначение. Куанье в своих «Записках» пишет: «Всех ошарашило, что теперь ими будет командовать Неаполитанский король, конечно, непревзойденный рубака, готовый грудью встретить опасность в жаркой схватке, но при этом слывший палачом собственной кавалерии... Он был лучшим и прекраснейшим кавалеристом Европы, но совершенно не заботился об участи вверенных ему людей... Конечно, не достойно хулить своих командиров, но Император мог бы сделать лучший выбор»⁶³. По словам Марбо, Мюрат «в этих обстоятельствах оказался не способен выполнить поставленную перед ним задачу»⁶⁴. 

Надежда на то, что неаполитанский король что-нибудь предпримет, исчезла в первый же день его начальства. По словам графа Сегюра, «среди этого страшного беспорядка нужен был колосс, чтобы стать центром всего, а этот колосс только что исчез. В громадной пустоте, оставленной им, Мюрат был едва заметен»⁶⁵.
Добравшись до Гумбинена, Мюрат вызвал всех на военный совет, где вместо обсуждения дальнейших действий, Мюрат предпринял попытку измены. Когда все маршалы собрались, он начал говорить, что нельзя служить безумцу, что он очень жалеет о том, что не принял предложения англичан, «прояви я благоразумие, я бы и по сей день спокойно сидел на троне, как австрийский император и король Пруссии». Мюрат понимал, что после поражения Великой армии в России, его собственное положение станет более неустойчивым и таким образом хотел отмежеваться от политики императора. Правда, эта его попытка была пресечена резким упреком маршала Даву: «Король прусский и император австрийский, - короли милостью Божию, их создало время и привычки народов! А вы король только по милости Наполеона и созданы пролитой французской кровью! Вы можете оставаться королем, только благодаря Наполеону и оставаясь верным Франции! Вас ослепляет черная неблагодарность»⁶⁶.
После таких слов неаполитанский король сник и растерялся. Он ничего не мог членораздельно ответить на резкий упрек «железного маршала».
Даже учитывая некоторые смягчающие обстоятельства, маршал Мюрат с позором доказал свою неспособность командовать разбитой армией. Для этой цели он оказался совершенно не подготовленным.
Вообще, после отъезда Наполеона, все помыслы Мюрата были направлены на то, чтобы поскорее оказаться в Неаполе и сделать все, чтобы неаполитанская корона осталась на его голове, если ситуация сложится против Наполеона.

16 января 1813 года в Познани, куда Мюрат перевел свою ставку, он слагает с себя командование армией в пользу Евгения Богарне, чтобы как можно быстрее прибыть в Неаполитанское королевство, хотя его миссию, возложенную на него Наполеоном, нельзя никак считать выполненной. В письме к императору неаполитанский король писал, что он весьма неохотно оставляет командование Великой армией и слагает с себя руководство «исключительно по причине здоровья, которое за последние пять-шесть дней ухудшилось настолько, что я не в состоянии добросовестно заниматься административными вопросами». В постскриптуме Мюрат добавил: «У меня лихорадка и симптомы серьезного приступа желтухи»⁶⁷.
Через две недели беспрерывной скачки король Иоахим вернулся к себе в Неаполь. «Недурно для больного!» - прокомментировал с улыбкой Евгений Богарне, когда до него дошла эта новость.
Прибыв в свое королевство, Мюрат уже думает лишь о способе сохранения короны, полученной из рук Наполеона. Верность императору, как это не прискорбно отметить, в перечень необходимых для достижения этой цели средств никак не вписывается. Теперь маршала Иоахима Мюрата не существует. Есть только король Иоахим, и думает он лишь о «благе своих подданных», или вернее сказать, о сохранении собственной короны. Солдат превращается в политикана. И это притом, что в политических вопросах и интригах он разбирался либо очень плохо, либо совсем не понимал в них ничего. Он наивно полагает, что договорившись с австрийцами и англичанами и изменив Наполеону, он оставит себе неаполитанский престол. Именно эта политическая недальновидность и наивная доверчивость к своим врагам дорого обойдется не только Империи, но и самому Мюрату, и в конечном счете все это приведет его к гибели. 

Правда, вначале Мюрат действует тайно, боясь гнева своего августейшего шурина. Несмотря на поражение в России, Наполеон еще был силен и раздражать его раньше времени у Мюрата не было никакого желания.
Сразу после совета в Гумбинене, Мюрат тайно отправил двух неаполитанцев из своего штаба – герцога Карафа де Нойа и князя Кариати к Меттерниху, чтобы те прозондировали почву относительно возможности заключения с австрийцами соглашения, по которому Мюрату гарантировалась бы корона в случае падения Наполеона.
Между тем, Каролина также начинает свою деятельность в том же направлении, что и Мюрат.
Попытка некоторых историков изобразить Мюрата чуть ли не агнцем Божьим, а Наполеона главным виновником того, что король Иоахим встал на путь предательства – не выдерживает никакой критики. Мюрат прекрасно осознавал на какой путь он встает, но тщеславие, честолюбие и желание быть всегда на вершине подталкивают его на неразумные, а порой и гибельные для него поступки. И винить в этом Мюрат должен прежде всего себя. Да, нельзя отрицать, что поведение Наполеона по отношению к своему зятю не всегда было корректным и справедливым. Однако это все-таки не повод для измены своему благодетелю.
Несколько двусмысленное поведение зятя начинает беспокоить Наполеона, что вызывает и недоумение и раздражение императора. Доходит до того, что в «Монитере» начинают появляться статьи, которые намекают на предательство Мюрата. 

Устрашенный угрозами Наполеона, неаполитанский король не осмеливается довести дело до полного разрыва и пишет императору в Дрезден, предлагая свои услуги: «Прошу Вас, сир, снова проникнуться уверенностью, скрепленной двумя десятками лет проверенной преданности. – Помните, сир, что я считаю для себя честью командовать неаполитанскими войсками, сражающимися во имя Вас, а также то, что я способен закончить мою благородную карьеру (она вся прошла под Вашим покровительством), лишившись трона и жизни, но только не пожертвовав честью»⁶⁹.
Таким образом, Мюрат, не прерывая переговорный процесс с австрийцами и не желая далее раздражать Наполеона своей двусмысленной политикой, принимает решение выехать в Дрезден и возглавить кавалерию Великой армии.
По дороге в Дрезден маршал встретил курьера с секретными депешами от своего личного представителя в Вене Кариати. Поскольку вся информация была засекречена, то Мюрат распорядился следовать курьеру в Неаполь для расшифровки, а сам продолжил путь в Германию. Если бы Мюрат смог прочитать депеши сразу, нет никакого сомнения, что его решение примкнуть к Наполеону было бы тотчас же изменено, поскольку в них выражалось согласие Австрии гарантировать неаполитанскую корону Мюрату при условии, что он покинет Наполеона и встанет в ряды коалиции. Помимо этого, в депешах сообщалось, что Австрия объявляет войну Франции.
Воссоединившись с Наполеоном, Мюрат принимает участие в Дрезденском сражении, где его вновь видят руководящим массированной атакой французской кавалерии. Для Мюрата это была предпоследняя битва в составе Великой армии и последняя, где он торжествовал во главе своих кавалеристов.
После поражения французской армии под Лейпцигом, Мюрат еще находится с Наполеоном, но уже 22 октября близ Оллендорфа он встречается с австрийским эмиссаром, а через три дня навсегда решает покинуть Великую армию. В последнем разговоре с императором, он пытался оправдать свой отъезд тем, что его присутствие в Неаполе необходимо в большей степени, чем здесь, в Великой армии, к тому же он «пообещал» оказать всяческое содействие в Италии вице-королю Евгению Богарне.
Наполеон не питал иллюзий относительно истинных намерений неаполитанского короля, однако не высказал никаких упреков. Вместо этого он крепко обнял Мюрата, возможно чувствуя, что больше никогда его не увидит. Так оно и случилось.
Находясь еще в пути, Мюрат извещает своего посланника князя Кариати в том, что при своем прибытии в Неаполь он тотчас же встанет на сторону коалиции.
Находясь проездом в Риме, он имеет разговор с австрийским представителем графом фон Мира, которому заявляет: «Мой выбор окончателен. Я желаю присоединиться к членам коалиции, защищать их дело, способствовать изгнанию французских войск из Италии. Надеюсь, что мне дадут воспользоваться преимуществами, которые из этого проистекут. Я обещаю прямо и открыто отказаться от связей с Францией. Я готов заключить союз с Австрией и действовать в полном согласии с ее намерениями, при условии, что она во всех случаях поддержит меня и поможет мне добиться необходимых преимуществ»⁷⁰. 

Итак, предательство осуществилось. Однако желая получить еще более крепкие гарантии сохранения неаполитанской короны, Мюрат продолжает везде и со всеми торговаться; он ставит свою преданность в зависимости от того, какая из сторон посулит побольше выгод.
Мюрат уже прочно встал на путь предательства, с которого уже не свернет. Весь вопрос в том, кого он больше предаст – Наполеона или союзников, так как торг идет и с тем, и с другими. Даже Жан Тюлар, который несколько снисходительно относится к неаполитанскому королю, и тот вынужден воскликнуть: «Можно лишь с некой гадливостью смотреть на подобную перемену ориентации, и приходится признать, что тут мы уже видим далеко не героя Лейпцига»⁷¹.
Как отмечают Шаванон и Сент-Ив: «Будучи победителем, он торжествовал над всеми своими противниками, окружил свою голову самым блестящим ореолом славы; побежденный, он подвергся презрению и выдвигал в свою защиту лишь оправдания в легитимности. Интригуя и лавируя в двух направлениях, своими полумерами, колебаниями, шагами то вперед, то назад он, в конечном счете, так низко пал, вызвав недовольство всего мира и оставив потомству невысокое мнение о своем характере и умственных способностях»⁷².
Выполняя условия подписанного договора, Мюрат 17 января 1814 года обращается с прокламацией к народам Апеннинского полуострова: «Жажда справедливости подвигла нас к поиску союза с державами, объединившимися в коалицию против Французского Императора, и мы имели счастье быть принятыми в этот союз. Великие мира сего не воспротивятся нашим действиям, когда с согласия этих держав, мы вступив в законное владение Италией до правого берега реки По, и это не будет расценено как проявление враждебности по отношению к ним»⁷³.
В прокламации к армии Мюрат писал: «Солдаты! Пока я считал, что Император Наполеон сражается ради славы и процветания Франции, я бился рядом с ним. Но сегодня иллюзии рассыпались в прах. Император желает только войны. Я предам интересы и моей бывшей родины, если не порву связи с ним и не примкну к союзным державам, чьи благородные помыслы устремлены к укреплению тронов и независимости наций… Солдаты! Есть только два знамени в Европе. На одном вы прочтете: религия, мораль, правосудие, умеренность и терпимость; на другом – лживые посулы, насилие, тирания, преследование слабых, война и траур в каждой семье! Выбирать вам!»⁷⁴
Как с иронией замечает Делдерфилд, «для человека, привыкшего держать в руках скорее инструменты ветеринара, чем перо, это было большим достижением». И далее добавляет: «Мюрат обладал очень острым зрением, и кажется весьма странным, что, следуя за знаменами Наполеона начиная с 1796 года, он только сейчас разглядел, что же на них начертано»⁷⁵.
Прочитав обе прокламации, с трудом верится, что эти слова принадлежат человеку, когда-то желавшему называть себя Маратом!

Но это еще не все. Находясь на поле боя у Реджио, которое было завалено трупами французских солдат, павших от неаполитанских пуль, Мюрат, этот «Пантолоне», как однажды в минуту откровенности назвал Наполеон своего зятя, пишет императору: «Сир, скажите лишь слово и я пожертвую семьей, подданными; я погибну, но на Вашей службе. Навернувшиеся на глаза слезы мешают мне продолжать…».
Догадываясь о переговорах своего зятя с австрийцами, Наполеон, тем не менее, искренне поражен новостью о переходе неаполитанского короля на сторону коалиции: «Мюрат! Нет, это невозможно! Нет. Причина этого предательства – в его жене. Да, это Каролина! Она полностью подчинила его себе! Он так ее любит!»⁷⁶

Но уже в феврале в письме к Фуше Наполеон дает волю всем своим чувствам против семейства Мюрат: «Поведение неаполитанского короля позорно, - бушевал император, - а королевы – совершенно бесстыдно. Я надеюсь дожить до того, чтобы отомстить за себя и за Францию за это оскорбление и такую страшную неблагодарность»⁷⁷.
Приступы раскаяния неаполитанского короля, однако, проходят быстро. Он хочет любой ценой удержаться на плаву, во главе Неаполитанского королевства, и Каролина призывает его быть твердым на этом пути предательства.
После падения Империи и отречения Наполеона в апреле 1814 года, Мюрат и Каролина остались единственными из клана Бонапартов, которым удалось остаться на своих местах. Несмотря на то, что они сохранили неаполитанскую корону, они не могли не видеть, что роль ренегатов имеет и отрицательную сторону. Им никто не верит, даже австрийцы, которых венценосная семейка записала в свои друзья. Бонапартисты же просто их ненавидели и презирали. Ко всему прочему, от Каролины отвернулась ее мать, которая не простила своей дочери такого мерзкого поступка. Когда неаполитанская королева преподнесла матери в качестве подарка восемь прекрасных скакунов, Летиция возвратила их со словами: «Я прихожу в ужас от предателей и предательств». Как пишет Рональд Делдерфилд, Каролина «была исключительно толстокожей женщиной и возобновила попытки к примирению со своей матерью, заявляя, что происшедшее не ее вина, что она не имела никакого отношения к дезертирству Мюрата и что «она была не способна командовать своим мужем». Мадам матушка редко смеялась, но, должно быть, она заулыбалась от подобных извинений, и, если верить корреспонденции Наполеона по этому вопросу, она ответила: «Только через твой труп смог бы твой муж порвать с твоим братом, твоим благодетелем и твоим господином»⁷⁸.

Однако положение семейства Мюрат нельзя назвать прочным, скорее оно было более чем неопределенным. Папа Пий VII настаивает на возвращении неаполитанским Бурбонам их королевства; Людовик XVIII, воссевший на прародительский престол во Франции, также принялся оспаривать право Мюрата на неаполитанскую корону, отнятую у легитимной династии. Измена Мюрата Наполеону и его переход на сторону коалиции уже ничего не стоит. Принцип легитимизма – вот главный довод для феодальных монархов Европы. Неужели Мюрат действительно верил в то, что ему, человеку, не имеющему богатой родословной, пламенному революционеру времен революции, соратнику Наполеона, феодальные монархи позволят спокойно восседать на троне, отобранном у «законных» правителей? Если он на самом деле рассчитывал на это, то его наивность, доверчивость и совершеннейшая недальновидность не могут не удивлять.
На Венском конгрессе, собранном после падения Наполеона, Талейран, этот прожженный интриган и лицемер, забыв о том, что некогда вместе с Мюратом интриговал против императора, настаивает на возвращении неаполитанского престола «легитимному монарху». «Необходимо изгнать Мюрата, - заявляет он, - ибо пора вытравить неуважение к законному престолонаследию из всех уголков Европы, если мы не хотим, чтобы Революция продолжала тлеть»⁷⁹. В том же духе высказывается представитель испанского двора граф де Лабрадор. Их поддерживает русский посланник Каподистрия. «Он (Мюрат), - заявляет он, – глава масонов и сторонник итальянской независимости; стоит лишь внимательно прочитать то, что выходит из его лавочки, и вы всегда найдете слова «единство», «независимость», «национальные силы», с помощью которых он пытается привлечь симпатии итальянцев для увеличения числа своих сторонников на полуострове»⁸⁰. 

Только австрийская сторона еще пытается защитить Мюрата, поскольку в данной ситуации он им более полезен и, что самое главное, более податлив и сговорчив.
Пытаясь задобрить Талейрана, Мюрат не только рассыпается в уверениях своих добрых и миролюбивых намерений, но и даже готов пойти на заключение оборонительного союза с Парижем против... Австрии. Вот такие метаморфозы происходят с Мюратом, готовым сделать все, даже предать своего нынешнего союзника, чтобы только усидеть в Неаполе. 21 мая 1814 года он даже пишет письмо французскому королю: «Прошу Ваше Величество принять мои поздравления. Провидение призвало Вас на трон Людовика Святого и Генриха IV. Рожденный французом, я храню в сердце чувства почтения и любви к благородной крови Генриха IV и Святого Людовика»⁸¹. И тут же расточает добрые уверения итальянским патриотам, ратующим за независимость Италии.

Когда же Наполеон, бежав с острова Эльба, высаживается во Франции в марте 1815 года, Мюрат забывает о своих нынешних союзниках и восторженно пишет императору: «С невыразимой радостью узнал я об отплытии Вашего Величества к берегам Империи». И добавляет: «Мне хотелось бы получить некоторые сведения о взаимных передвижениях наших войск в Италии и во Франции… Именно теперь, - заключает он, - я смогу Вам доказать, как я всегда был Вам предан, и оправдаться в глазах Европы и Ваших собственных, заслужив справедливое мнение обо мне»⁸².
Однако Наполеон не так легковерен, как могло показаться неаполитанскому королю. Он не спешит принять в свои распростертые объятия своего зятя. К тому же, он уже далек от мысли развязывать какую-либо войну и первым делом предлагает европейским державам заключить мир на условиях status quo. Однако европейские дворы никак не прореагировали на это предложение Наполеона и уже начала формироваться 7-я антифранцузская коалиция, а сам император объявлен «вне закона» как враг человечества.
Между тем, Мюрат, желая содействовать делу императора, действует и с политической, и с военной точки зрения совершенно необдуманно. Не дожидаясь реакции европейских монархов на мирные предложения Наполеона, неаполитанский король, совершенно потеряв рассудок, объявляет Австрии войну, причем тогда, когда император еще только приближается к Парижу — 18 марта. Во многом именно это подвигло европейские дворы не поверить в мирные заверения Наполеона и объявить Франции войну.
Это необдуманное решение вызвало резкий протест со стороны министра Галло и особенно Каролины. Она была так разгневана решением супруга, что прилюдно обвинила его в безумии. И в данном случае она была совершенно права. «Разве не достаточно для крестьянина из Керси, - кричала она, - занимать самый прекрасный из тронов Италии? Так нет, ему бы хотелось владеть всем полуостровом!»⁸³ Однако ни призывы Каролины, ни министра Галло никак не повлияли на Мюрата. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Мюрат неуклонно шел к своей гибели.
Начав боевые действия против Австрии, Мюрат, пытаясь на этот раз обелить себя перед австрийским императором, пишет ему письмо, в котором по большей части обвинял своего недавнего покровителя в том, что тот посмел вступить в коалицию, направленную против Наполеона, что называл Наполеона «уголовным преступником», «достойным публичного преследования». В заключении Мюрат заявлял, что вынужден начать наступление, чтобы опередить заговор европейских держав против него⁸⁴. 

Однако военные действия, к несчастью для неаполитанского короля, продлились недолго. 2-3 мая 1815 года в битве на реке Толентино Мюрат был наголову разбит, а его армия превратилась в беспорядочную толпу беглецов.
Побежденный и подавленный король возвратился в Неаполь 18 мая в сопровождении эскорта из четырех польских уланов. Каролина встретила его самыми жестокими упреками. На ее резкие выпады совершенно опустошенный Мюрат произнес: «Не удивляйтесь, что видите меня живым, я сделал все что мог, чтобы умереть».
Удивительно, но после всего того, что произошло за последнее время, Мюрат вновь пытается начать переговоры с Австрией. Однако ему, через герцога де Галло, было заявлено, что короля Иоахима более не существует.
Проведя ночь в своем дворце, Мюрат на следующий день, с наступлением темноты, бежал с деньгами и зашитыми за подкладку бриллиантами.
Вскоре к Каролине прибыл один из победителей ее мужа – Нейперг, и заявил бывшей королеве, что принято решение интернировать ее в Триест. Мадам Мюрат, теперь ее величают именно так, покинула Неаполь 25 мая. Докладывая в Вену, Нейперг писал, что в его руках королева, «которая для своей страны в большей степени король, нежели ее идиот-супруг»⁸⁵.
Будучи уже на острове Святой Елены, Наполеон, размышляя о стремительных действиях Мюрата, отмечал: «Сначала он сокрушил нас, покинув нас, а затем слишком тепло поддержал наше дело!»⁸⁶

Лишенный трона, Мюрат отплывает во Францию, надеясь вновь предложить свои услуги Наполеону. Тщетно.
Две недели Мюрат жил затворником в Каннах, продолжая надеяться на благосклонность Наполеона.
В одном из писем мадам Рекамье, бывший неаполитанский король изливает всю свою горечь на императора: «Я все потерял ради Франции, Императора, а теперь он называет преступлением то, что я сделал, причем по его приказу. Он отказывает мне в разрешении сражаться и отомстить за себя… Я не свободен даже в выборе места собственной ссылки»⁸⁷. 

Правда, Мюрат позабыл, что в глазах Наполеона он – предатель и тот не желает полагаться на человека, который может вновь подвести его.
Когда он узнает о поражении Наполеона под Ватерлоо и его вторичном отречении, Мюрат понимает, что ему рассчитывать стоит только на самого себя. И тут же ему приходит сумасбродная мысль: повторить то, что сделал Наполеон в марте 1815 года. По этому поводу Рональд Делдерфилд пишет: «На Мюрата огромное впечатление произвела театральность, которой сопровождалась высадка бежавшего с Эльбы Наполеона, и этот великолепный жест, это его безбоязненное приближение к войскам, посланным арестовать его, эта его демонстрация ордена Почетного легиона на открытой груди. Именно этот жест был особенно привлекателен для Мюрата… Теперь же он решил, что настал момент применить тот же самый прием и взлететь на неаполитанский трон на гребне народного восхищения. Однако выбирать правильный момент для нападения он мог, только возглавляя кавалерийскую атаку.
К сожалению, он не только неправильно выбрал этот момент, но и неверно оценил два фактора: характер неаполитанцев и свою собственную популярность в их среде»⁸⁸.

25 августа 1815 года небольшой отряд Мюрата высадился в Бастии, на Корсике, где находился в течение месяца. 28 сентября, информированный известием, что неаполитанцы готовы встать под его знамена, Мюрат покидает Корсику и выходит в море, даже не удосуживаясь проверить достоверность этой информации.
6 октября разразился шторм, который разметал суда Мюрата, и когда маршал высадился на берег Калабрии численность его отряда сократилась с 200 до 25 человек. Это, однако, не смутило Мюрата. Перед тем как сойти на берег, он надел синий мундир с эполетами, треугольную шляпу с черными шелковыми шнурами и кокардой, отделанной двадцатью двумя крупными бриллиантами⁸⁹.
Вскоре отряд во главе с Мюратом двинулись к Пиццо. Было воскресенье, на площади города раскинулся рынок. Когда Мюрат со своими спутниками появился там, большинство жителей явно недоброжелательно встретили бывшего неаполитанского короля. Пока Мюрат пытался увлечь на свою сторону нескольких солдат, находящихся неподалеку, площадь опустела.
По настоятельной просьбе нескольких верных людей, Мюрат направился по дороге на Монтелеоне. Все поняли, что предприятие рухнуло и необходимо срочно спасаться. Однако вскоре их стала преследовать толпа во главе с неким Джорджо Пеллегрино. При нескольких залпах со стороны преследователей, большая часть отряда Мюрата бросилась в бегство, рядом с маршалом осталась только горстка самых преданных соратников.
Подошедший вскоре капитан Трентакапилли арестовал Мюрата и его спутников.
Наспех созданный военный суд моментально вынес обвиняемому смертный приговор, в полном соответствии с введенным в свое время самим королем Иоахимом Уголовным кодексом.

Мюрат был заточен в замок, некогда возведенный Фердинандом Арагонским для защиты побережья. Камера, в которую поместили поверженного короля, представляла собой свиной хлев. «Пол покрыт был клейким навозом и отвратительные гады ползали по стенам; свет и воздух пропускала единственная отдушина, на половину заваленная мусором»⁹⁰.
Мюрат отказывал любому суду в праве выносить приговор ему, монарху. И это говорил бывший якобинец, непримиримый последователь революционных идей, человек, когда-то желавший изменить свою фамилию Мюрат на Марат; уверившись сейчас в священном праве королей, Мюрат заявил своим судьям: «Частным людям не дано судить короля, ибо над ним только Господь и народ. Если же меня считают лишь маршалом Империи, то только совет маршалов может судить меня, равно как генерала – совет генералов»⁹¹.
Он пишет несколько писем: одно королеве, другое королю Фердинанду, два следующих – послам Англии и Австрии, в которых просит у них, чтобы государства антинаполеоновской коалиции взяли его под свою защиту.
Для суда над бывшим неаполитанским королем была учреждена военная комиссия из семи человек. Ее председателем был назначен штабной адъютант Фазуло, некогда служивший у Мюрата. Однако король Иоахим отказался предстать перед этой судебной комиссией. Своему защитнику Мюрат сказал: «Приказываю вам, сеньор Стараче, не говорить ни слова в мою защиту! Перед палачами не защищаются!»

Приговор, вынесенный Мюрату гласил: «Статья 1. Генерал Мюрат должен предстать перед военной комиссией, члены которой будут назначены военным министерством. Статья 2. Осужденному будет предоставлено лишь полчаса, чтобы иметь возможность побеседовать со священнослужителем и исповедаться»⁹².
Фактически этот декрет соответствовал статьям 87-й и 91-й Уголовного кодекса, введенного по декрету самого Мюрата и каравшего смертной казнью всякого, кто покусится на смену образа правления.

Выслушав приговор с гордым, спокойным и презрительным видом, Мюрат назвал его бесчестным.
Пленнику предоставили всего четверть часа, чтобы он приготовился предстать перед Всевышним.

В последний день жизни Мюрат написал последнее письмо своей супруге Каролине. Его текст варьировался в широких пределах по прихоти копиистов, поскольку списки имели хождение после его смерти, несмотря на цензурный запрет. Видимо, самая надежная версия документа, по словам Тюлара, - та, которую приводит в 1826 году Франческетти: «Любезная моя Каролина, настал мой последний час, через несколько мгновений жизнь моя оборвется, а у тебя не станет супруга. Никогда не забывай: на моей жизни нет ни малейшего пятна несправедливости. Прощайте, дети мои, Ахилл, Летиция, Люсьен, Луиза. Предстаньте перед миром достойными меня. Я оставляю вас без королевства и без состояния, среди моих многочисленных недругов; так держитесь же все время вместе, покажите свое превосходство над постигшей вас судьбой, думайте о том, кто вы есть и кем вы были, и Господь благословит вас. Не проклинайте память обо мне. Я свидетельствую, что самым большим несчастьем последних минут моей жизни стало умереть вдали от моих детей»⁹³.
Когда Мюрат закончил писать свое предсмертное письмо и передал его капитану Стратти, появился священник Масдеа, чтобы исповедать его. Мюрат принял духовника почтительно, однако сказал: «Нет, нет! Я не хочу исповедоваться, потому что не совершал греха».

13 октября 1815 года приговор был приведен в исполнение. Единственный, более или менее подробный рассказ о последних минутах неаполитанского короля, маршала Франции Иоахима Мюрата принадлежит канонику Масдеа, исповедовавшего осуждения. «Прибыв на место казни, - вспоминает Масдеа, - и обратившись к присутствующим, он (Мюрат) сказал: «Не думайте, что я принимаю смерть из чьих-либо иных рук, кроме Божьих; мне отвратителен только способ, каким это делается. Куда мне встать? Укажите, господин офицер». И, встав на несколько возвышенное место, он расстегнул одежды и, рванув их, обнажил грудь. «Стреляйте, - сказал он, - и не бойтесь, пусть свершится воля Господня!» Офицер приказал: «Повернитесь спиной». Тогда Мюрат приблизился к нему и с улыбкой, полной сострадания, воздев руки и глаза к нему, произнес: «Неужели вы думаете, что я стал бы противиться этим несчастным солдатам, обязанным совершить то, чего бы они не желали? Что я буду мешать кому бы то ни было покориться руке Всевышнего». Он возвращается на свое место. Обнажает грудь и снова говорит: «Стреляйте!»(По другой версии, Мюрат, встав перед строем солдат, крикнул: «Солдаты, исполните свой долг! Стреляйте в сердце! Пощадите мое лицо!») Таковы его последние слова. Священник возглашает: «Верую в Господа всемогущего!» - и приговор приведен в исполнение. Тело Иоахима Мюрата положили в обитый черный тафтой гроб и погребли в главной церкви, строительству которой он способствовал и которая была окончательно отстроена уже после его смерти на деньги короля. В церкви на следующий день отслужили торжественную мессу и был исполнен реквием. Так умер великий генерал Иоахим Мюрат»⁹⁴.
Со временем, как авантюра, так и казнь Мюрата стали превращаться в легенды: плохо заколоченном гробе, который рассыпался, когда его опускали в могилу, о похищении тела короля, у которого потом отрезали голову…

Ничего удивительного в этом нет. До сих пор неизвестно с достаточной точностью, где обрели последнее упокоение останки маршала Франции, герцога Клеве и Берга, неаполитанского короля. По словам Тюлара, останки Иоахима Мюрата, «были расчленены и смешаны с останками тысячи человек в подземельях церкви Святого Георгия Мученика в Пиццо, чтобы невозможно было их опознать»⁹⁵.

А что же Каролина – супруга Мюрата и бывшая неаполитанская королева? Как это часто бывало, она очень скоро утешилась. В 1817 году она сочеталась тайным браком с одним из своих многочисленных любовников — генералом Франческо Макдональдом (не стоит путать его с маршалом Макдональдом). Ей было запрещено появляться в Италии и во Франции. Французские и неаполитанские Бурбоны конфисковали все ее имущество, оставив бывшую неаполитанскую королевы без какого-либо постоянного дохода. После того, как в 1830 году июльская революция во Франции окончательно свергла династию Бурбонов с престола Франции, Каролина воспользовалась этим обстоятельством, чтобы найти поддержку у короля-буржуа Луи Филиппа, проявлявшего большое снисхождение к бонапартистам. К удивлению многих, она получила от короля государственную пенсию и смогла вновь с головой окунуться в светскую жизнь.
После смерти в 1838 году своего второго мужа, Франческо Макдональда, Каролина на какое-то время сошлась с неким Клавелем. Однако это связь продолжалась недолго. Уже на следующий год здоровье бывшей неаполитанской королевы серьезно пошатнулось и 18 марта 1839 года она умерла во Флоренции в возрасте пятидесяти семи лет. Несмотря на примирение с Жеромом, бонапартисты по-прежнему «продолжали взирать на нее как на предательницу, вина которой была намного больше, чем вина человека, который погиб в Пиццо с ее портретом на шее»⁹⁶.

В отличие от Каролины, быстро забывшей о своем храбром муже, Франция не забыла Иоахима Мюрата. «Неумный, ненадежный и тщеславный, как павлин, он все-таки был самым отважным и выдающимся кавалеристом, которого только могла дать эта воинственная нация. Когда мы думаем о нем в наше время, перед нами в первую очередь встает образ отнюдь не спесивого, разряженного эгоиста, чванящегося в Неаполе перед придворными лизоблюдами, а облик военачальника, мчавшегося через снега с 80 эскадронами за спиной и размахивающего не саблей, а золотым жезлом»⁹⁷.

¹ О'Мира Б. Голос с острова Святой Елены. М., 2004. С. 380-381.
² Зотов Р.М. Наполеон на острове Святой Елены / Р.М. Зотов. Собр. соч. М., 1996. Т. 5. С. 205.
³ Там же.
⁴ Правила, мысли и мнения Наполеона о военном искусстве, военной истории и военном деле. Из сочинений и переписки его, собраны Ф. Каузлером. СПб., 1844. Ч. 2. С. 49-51.
⁵ Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона. М., 2001. С. 37-38.
⁶ Тюлар Ж. Мюрат или пробуждение нации. М., 1993. С. 19-20.
⁷ Там же. С. 20.
⁸ Там же. С. 21.
⁹ Сухомлинов В. Мюрат Иоахим-Мюрат – король Обеих Сицилий. СПб., 1896. С. 2.
¹⁰ Там же. С. 3.
¹¹ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 28.
¹² Chavanon J. et Saint-Yves G. Joachim Murat. P., 1905. P.9.
¹³ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона. М., 2001. С. 62-63.
¹⁴ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 34-35.
¹⁵ Там же. С. 36.
¹⁶ Сьюард Д. Семья Наполеона. Смоленск. 1995. С. 70.
¹⁷ Кирхейзен Г. Женщины вокруг Наполеона. М., 1912. С. 113.
¹⁸ Наполеон. Избранные произведения. М., 1956. С. 85.
¹⁹ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 38.
²⁰ Там же. С. 48.
²¹ Chavanon J. et Saint-Yves G. Op. cit. P. 33.
²² Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 56.
²³ Там же.
²⁴ Lukas-Dubreton J. Murat. P., 1944. P. 33.
²⁵ Miot J. Mémoires pour servis à l'histoire des exspéditions en Égypte et en Syrie. P., 1858. P. 258.
²⁶ Тюлар Ж. Указ. Соч. 63.
²⁷ Prince Murat et Le Brethon. Lettres et documents pour servir à l’histoire de Joachim Murat. T. 1. P. 25-26.
²⁸ Ibid. P. 26-27.
²⁹ Сьюард Д. Указ. Соч. С. 96.
³⁰ Абрантес Л. д'. Записки герцогини Абрантес, или исторические воспоминания о Наполеоне, революции, директории, консульстве, империи и восстановлении Бурбонов. М., 1835. Т. 3. С. 131.
³¹ Prince Murat et Le Brethon. Lettres et documents... T. 1. P. 35-36.
³² Lumbroso A. Muratiana. 1899. P. 100.
³³ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 128.
³⁴ Там же. С. 135.
³⁵ Там же. С. 145.
³⁶ Там же. С. 158.
³⁷ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 159.
³⁸ Damamme J.-C. Lannes maréchal d’Empire. P., 1987. P. 224.
³⁹ Lumbroso A. Op. cit. P. 150.
⁴⁰ Потоцкая А. Мемуары графини Потоцкой (1794-1820). Пг., 1915. С. 67-68.
⁴¹ Абрантес Л. д'. Указ. Соч. Т. 9. С. 308-309.
⁴² Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 163-164.
⁴³ Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 1999. С. 338.
⁴⁴ Там же.
⁴⁵ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 170.
⁴⁶ Savary. Mémoire sur l’Empire. P., 1828. T. 3. P. 83.
⁴⁷ Слоон В. Новое жизнеописание Наполеона. М., 1995. Т. 2. С. 267.
⁴⁸ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 188.
⁴⁹ Делдерфилд Р.Ф. Указ. Соч. С. 213-214.
⁵⁰ Chavanon J. et Saint-Yves G. Op. cit. P. 184.
⁵¹ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 244.
⁵² Там же. С. 245.
⁵³ Там же. С. 267-268.
⁵⁴ Там же. С. 265.
⁵⁵ Там же. С. 272.
⁵⁶ Сегюр Ф. Поход в Москву. Мемуары адъютанта. М., 2002. С. 61.
⁵⁷ Коленкур А. Мемуары. Поход Наполеона на Россию. Смоленск. 1991. С. 346.
⁵⁸ Dedem de Gelder. Mémoires du général Dedem de Gelder. P., 1900. P. 243.
⁵⁹ Марбо М. Мемуары генерала барона Марбо. М., 2005. Т. 3. С. 570.
⁶⁰ Сегюр Ф. Указ. Соч. С. 253.
⁶¹ Там же. С. 269.
⁶² Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М., 1998. С. 532.
⁶³ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 285.
⁶⁴ Марбо М. Указ. Соч. Т. 3. С. 611.
⁶⁵ Сегюр Ф. Указ. Соч. С. 271.
⁶⁶ Там же. С. 282-283.
⁶⁷ Сьюард Д. Семья Наполеона. Смоленск. 1995. С. 269.
⁶⁸ Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона: маршалы Первой империи. М., 1999.
⁶⁹ Сьюард Д. Указ. Соч. С. 281-282.
⁷⁰ Garnier J.-P. Murat roi de Naples. P., 1959. P. 231.
⁷¹ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 306.
⁷² Chavanon J. et Saint-Yves G. Op. cit. P. 273.
⁷³ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 312-313.
⁷⁴ Там же. С. 313-314.
⁷⁵ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона... С. 341, 342.
⁷⁶ Бретон Г. Женщины и короли. М., 1996. Т. 8. С. 74.
⁷⁷ Чандлер Д. Указ. Соч. С. 577.
⁷⁸ Делдерфилд Р. Ф. Братья и сестры Наполеона. М., 2001. С. 326.
⁷⁹ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 320.
⁸⁰ Garnier J.-P. Op. cit. P. 264.
⁸¹ Тюлар Ж. УКаз. Соч. С. 322.
⁸² Там же. С. 324.
⁸³ Там же.
⁸⁴ Там же.
⁸⁵ Сьюард Д. Указ. Соч. С. 338.
⁸⁶ Делдерфилд Р. Ф. Братья и сестры Наполеона... С. 360.
⁸⁷ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 331.
⁸⁸ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона. С. 415-416.
⁸⁹ Сухомлинов В. Указ. Соч. С. 33.
⁹⁰ Там же. С. 40.
⁹¹ Тюлар Ж. Указ. Соч. С. 341.
⁹² Там же.
⁹³ Там же. С. 342.
⁹⁴ Там же. С. 342-343.
⁹⁵ Там же. С. 344.
⁹⁶ Делдерфилд Р.Ф. Братья и сестры Наполеона... С. 377.
⁹⁷ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона. С. 416-417.