« Назад к списку номеров

Придворная культура Алексея Михайловича: от Артаксеркса до Орфея...

image003.png

торой царь дома Романовых на российском престоле, «Тишайший» Алексей Михайлович (1645-1676) воспринимал придворную культуру, в особенности церемониальную ее составляющую, как наглядное воплощение «государева чина». Порой кажется, что и смысл своего правления он видел в соблюдении ритуала, в каждодневной демонстрации своим подданным «чести» и «чина» своей власти. Тем не менее за время его правления изменился и сам Алексей Михайлович, перемены произошли и в его придворной культуре.

Алексей Михайлович прошел сложную эволюцию своего становления как государя и личности. Он был хорошо образован (правда, не по европейским меркам), в его библиотеке помимо церковно-учительной литературы были и военные и естественнонаучные издания и рукописи («Космография», «Грамматика», «Лексикон» и др.). Он знал и цитировал изречения Аристотеля: «А Аристотель пишет ко всем государем, велит выбирать такова человека, который бы государя своего к людям примирял, а не озлоблял!»1 Иногда пускал в ход и античные сравнения, показывая свои познания в античной мифологии: «... имай крепко опасенье и Аргусовы очи по всяк час беспрестанно в осторожности пребывай...>2 Государь не чужд был даже сочинительства. Он сочинил и собственноручно расписал ритуал освящения садов в Измайлово - «Чин освящения огородов». При его непосредственном участии был составлен «Урядник сокольничья пути», В котором он сделал характерную приписку своей рукой: «Делу время и потехе час!». Также видно его участие в составлении «Чина объявления царевича наследником » в 1667 г. В одном из своих писем Алексей Михайлович написал нечто, похожее на силлабические вирши:

«Рабе Божий! Дерзай о имени Божии
И уповай всем сердцем: подаст Бог победу!
И любовь и совет великой имей с Брюховецким,
И себя и людей Божиих и наших береги крепко»3 и т.д

Алексей Михайлович может быть охарактеризован как правитель, стремившийся воплотить в жизнь свой идеал «совершенного государя» - наместника Бога, отвечающего за своих подданных. Он называл свою миссию управления государством «Божьим делом»: «Бог благословил и передал нам, государю, править и разсуждать люди свои на востоке и на западе, и на юге и на севере вправду: и мы Божии дела и наши государевы на всех странах полагаем - смотря по человеку ... »4

Алексей Михайлович прошел путь от «тишайшести» к некоторой «грозности». Его правление можно разделить на два этапа: начальный, когда молодой и неопытный царь искал опоры в своем «дядьке» - воспитателе Б.И. Морозове, в родственниках царицы, в своем духовнике Стефане Вонифатьеве, возглавлявшем «ревнителей древлего благочестия», патриархе Никоне и других лицах, и период зрелости, когда уверенный в себе монарх умело и самостоятельно решал самые сложные вопросы. Границей между этими периодами стала русско-польская война 1654-1667 гг., в которой царь принимал личное участие, трижды отправляясь в военные походы. И хотя он не был увлеченным полководцем, как Петр Великий, но военное дело знал, в особенности артиллерийское и строевое, разбирался в самых разных военно-технических вопросах, много читал военной литературы, размышлял и анализировал прочитанное и даже как будто предложил чертеж пушки собственного изобретения.

Видимо, освоившись со своим царским статусом и положением, окрепнув в борьбе с внешними и внутренними врагами, Алексей Михайлович хотел преодолеть «тихость», взял бразды правления крепко в свои руки и требовал беспрекословного подчинения и беспредельного уважения уже не только к царскому чину, который он носил, но и к себе как личности. В первые десять лет своего правления он склонен отделять себя как человека от царя как наместника Бога на земле, что видно, например, из его откровения патриарху Никону: «А про нас изволишь ведать, и мы, по милости Божии и по вашему святительскому благословению, как есть истинный царь християнский наричюся, а по своим злым мерзким делам недостоин и во псы, не токмо в чари!»5 В 1655 г. он еще может поиронизировать над честью, которую ему воздали шведы: « ... Посланник приходил от шведского Карла короля, думный человек, а имя ему Уддеудда. Таков смышлен: и купить его, то дорого дать что полтина, хотя думный человек; мы, великий государь, в десять лет впервые видим такого глупца посланника! .. .Тако нам, великому государю, то честь, что прислал обвестить посланника, а и думного человека. Хотя и глуп, да что же делать? така нам честь!»6 Но во второй половине своего правления подобных шуток над: царским статусом и своей личностью государя Алексей Михайлович уже не допускал!

Неудивительно поэтому, что лидер старообрядцев протопоп Аввакум неоднократно сравнивал царя с Навуходоносором, обожествившим себя в «златом теле» и заставлявшим поклоняться ему своих подданных (что хорошо было известно всем русским по знаменитому «Пещному действу», обряду, регулярно проводившемуся в церквях и показывавшему трех иноков, отказавшихся поклоняться телу златому и не сгоревших в печи огненной). Аввакум также разоблачал «мысли» Алексея Михайловича, якобы думающего, как Навуходоносор: «Бог есмь аз! Кто мне равен? Разве Небесной! Он владеет на небеси, а я на земли, равен ему!»7. Представляется, что подобные мысли не были чужды «тишайшему», хотя он всячески подчеркивал, что для него христианское смирение было более привлекательной идеей, чем возношение.

Эволюция личности Алексея Михайловича отразилась на его отношении к придворной культуре, введении мощных новаций в области искусства и литературы. В начальный период своего государствования царь сосредоточился на церемониале, воплощавшем, с одной стороны, средневековый, а с другой - восточный тип культуры. Церемониал был стержнем средневековой придворной культуры, а стержнем самого церемониала был, в свой

Торжественный выход русской царицы Марии Ильиничны.gif

Торжественный выход русской царицы Марии Ильиничны (Милославской) в церковь.
Рисунок из альбома Мейерберга «Виды и бытовые картины России XVII в.».

черед, «чин». Понятие «чин» в средневековой культуре включало 14 значений (порядок, подчинение, последование, правило, устав, степень, должность, сан, сонм, знамя, значение, время и др.)8, из которых на первом месте было пришедшее из Византии толкование «чина» как правильного, утвержденного Богом миропорядка. Именно это значение не просто предпочитал Алексей Михайлович, а, можно сказать, боготворил: следование «чину» у него стояло на первом месте и в государственных делах, и в общественных отношениях, и в семье, везде и всегда. Чину были подчинены венчания на царство, военные парады, встречи иностранных послов, церковные действа («Шествие на осляти», «Пещное действо»), крестные ходы и службы, весь придворный церемониал, а такжe и вся каждодневная жизнь средневековых людей.

Входя в кружок «ревнителей древлего благочестия», группировавшийся вокруг протопопа Благовещенского собора в Кремле и царского духовника Стефана Вонифатьева, монарх тесно связывал придворный церемониал с церковной службой. Даже свою свадьбу с Марией Ильиничной Милославской он приказал сопровождать не игрой на гуслях и домрах, как было принято ранее, а церковными песнопениями дворцовых певчих.

Наиболее полно представления царя о чине отразились в «Книге глаголемой Урядник, новое уложение и устроение чину сокольничья пути» 1656 г., которая начинается с развернутого обоснования, что такое чин и почему он необходим: «Государь царь и великий князь Алексей Михайлович ... указал быть новому сему обрасцу и чину для чести и повышения ево государевы красныя и славныя птичьи охоты, сокольничья чину. И по ево государеву указу никакой бы вещи без благочиния и без устроения урюкеного и удивительного не было, и чтоб всякой вещи честь, и чин, и образец писанием предложен был. Потому, хотя мала вещь, а будет по чину честна, мерна, стройна, благочинна - никто же зазрит, никто же похулит, всякой похвалит, всякой прославит и удивитця, что и малой вещи честь, и чин, и образец положен по мере. А честь, и чин, и образец всякой вещи большой и малой учинен потому: честь укрепляет и возвышает ум, чин управляет и утвержает крепость. Урядство же уставляет и объявляет красоту и удивление, стройство же предлагает дело. Без чести же малитца и не славитца ум, без чину же всякая вещ не утвердитцa и не укрепитца, безстройство же теряетъ дело и воставляет безделье»9. Отсюда явствует, что чин призван «управлять и утверждать крепость» любого дела наравне с честью и красотой, именно чин придает всему на свете «меру, стройность и благочиние», и правильный чин любой вещи вызывает похвалу, удивление, приносит славу его создателю и исполнителю. Красота же кровно связана с чином через «урядство», то есть устроение и украшение. Все эти составляющие «чина» царь и воплощал в своих церемониалах, причем постепенно нарастало число европейских деталей, вплетавшихся в ритуал, усиливалось акцентирование на красоте как важнейшей характеристике придворной культуры. Если так можно выразиться, Алексей Михайлович эстетизировал средневековый «чин», смещая акцент с сакральной внутренней его сущности на внешнюю и светскую по своей природе красоту.

Сохранились описания пышных ритуалов времен Алексея Михайловича, сделанные иностранными наблюдателями. Так, «Шествие на осляти », проводившееся в Вербное воскресенье и знаменовавшее вход Христа в Иерусалим, в XVII в. приобрело невиданный ранее размах и пышность. Действо предварял крестный ход из Успенского собора Кремля через Спасские ворота к Входоиерусалимскому приделу Покровского собора на Красной площади, затем оттуда к Лобному месту, а уже там патриарх садился на лошадь, которую вел под уздцы царь, и процессия возвращалась назад в Кремль к Успенскому собору. Число участников сего действа возрастало с каждым годом, в изобиловавшем церемониями разного рода 1675 году в действе участвовало 300 священников и 200 дьяконов. Известно также, что непосредственно во время Шествия на осляти» дети стрельцов устилали дорогу тканями красного и зеленого цвета, и число детей достигало 1000. Все части ритуала были сбалансированы и продуманы до мелочей. Вдоль дороги от успенскoго до Покровского собора стояли расписанные кадушки с вербой; главная верба, украшенная яблоками, искусственными цветами и птицами, устанавливалась на сани, покрытые красным сукном, рядом с Лобным местом; веточки вербы и пальмовые ветви были также в руках у участников шествия. На Лобном месте устанавливали аналой с Евангелием и иконы Иоанна Предтечи и Николая Чудотворца. Все, что только можно,

Вербное воскресенье в Москве.gif

Вербное воскресенье в Москве.
Рисунок из альбома Мейерберга. XVII в.

покрывали коврами, сукном, бархатом, полотном Одежды участников блистали золотом.

Крестный ход поражал стройностью, хоругвями, иконами, хрустальными крестами и проч. Кульминация праздника - возвращение в Кремль патриарха на лошади и царя, ведущего лошадь за конец красного повода, оформлялся особенно выразительно: под колокольный звон дети устилали путь тканями и разноцветными одеждами, патриарх восседал на лошади, держа в руках Евангелие и крест, перед ним везли вербу с певчими дьяками в белых одеждах; стольники несли перед царем жезл, государеву вербу, свечу и полотенце; шествие как бы окаймлялось людьми, держащими ветки вербы в руках. По описанию Якова Рейтенфельса, самым выразительным элементом шествия была повозка, которая возглавляла процессию по дороге в Кремль: «Впереди же всех едет повозка, везомая лошадьми в великолепных попонах, на которой стоят искусственные деревья, обильно увешанные цветами и плодами. На ветвях их сидят несколько маленьких мальчиков, наряженных ангелами и весело приветствующих пением «Осанна»10.

Еще один пример - «Троицын ход» - паломничество в Троице-Сергиев монастырь, совершавшееся каждый год по осени. Вот, например, как происходил торжественный выезд царского семейства 19 сентября 1675 г. На Красной площади были устроены специальные помосты для цесарского и бранденбургского посланников, польского и датского резидентов, чтобы они могли лицезреть этот театр чина-церемониала, не влезая на крыши своих домов (как это делали другие иностранцы, например персидский купец со свитой). Череду процессий из Спасских ворот Кремля открывали 1500 стрельцов во главе со стрелецким головою Степаном Яновым, перед которым вели превосходного пегого аргамака < .. > в тигровых пятнах. Стрельцы прокладывали путь царю до первого стана за городом, где царя ждало войско в 14 тысяч человек. Затем показался спальник И. Голохвастов с «постельничим ВОЗКОМ», составлявшим более чем 30 повозок, охраняемых 250 конными стрельцами по трое с каждой стороны возка и с бичами, ярко сверкавшими золотом на солнце. Этих стремянных стрельцов возглавлял стольник Ю.П. Лутохин, важно восседавший на лихом коне, беспрестанно грызущем удила. Вслед за ними шли 62 лошади «царского седла», сбруя и попоны которых «горели В золоте и серебре». Конюхи во главе с Тарасом Растопчиным получили к походу новые золотые с серебром нашивки по польской моде. Следом вывели 12 лошадей царской кареты, удерживаемых 24 конюхами под уздцы.

Царская «второстепенная» карета блистала золотом и сверкала хрусталем. За ней шла группа во главе с ясельничим Ф.Я. Вышеславцевым, специальный человек нес скамейку, обтянутую красным сукном, которую ставили под ноги царя, когда он садился на коня. Потом ехали восемь всадников, прислуживающих царю в походе, а между ними несли персидские ковры для лошадей, вытканные серебром и золотом. Затем шла процессия рынд, которых сопровождал 21 жилец с кушаниями. Далее шел отряд в 12 лошадей, покрытых бархатными покровами. Для царского выезда были сшиты на дворе А.С. Матвеева новые, невиданные доселе конские снасти, а посему возницы не знали, как «наряжать» в этот конский наряд, и Матвееву пришлось самому это проделать на Соборной площади на глазах знати и иностранцев. Карету окружали шесть пеших с протазанами «в особливом платье». Вокруг кареты ехали стрелецкие головы и сотники, а также 60 со-

Симон Ушаков. « Насаждение древа государства Российского». 1668 г..gif

Симон Ушаков. «Насаждение древа государства Российского». 1668 г.

кольников с алебардами и протазанами. За царской каретой, в которой помимо царя и царевича находился и князь Н.И. Одоевский как глава боярской думы, провожавший процессию до первой остановки, ехали остальные придворные - «множество бояр, стольников, чашников в золоте, серебре и жемчуге». Из них 13 думных людей, 24 спальника, 69 стольников, 31 стряпчий и 79 жильцов. Замыкали царский поезд три кареты и толпа слуг.

Следовавший за царским поезд царицы был значительно скромнее по количеству сопровождающих лиц, но не менее красочен и пышен. Если в царском поезде преобладали золотые и серебряные тона на красном фоне, то в царицыном - белый цвет: 12 белых лошадей, «обвязанных шелковыми сетками», везли колымагу царицы, окруженную 200 стрельцами. В конце процессии ехали 4 думных, 3 спальников, стольники царевичей и 230 московских дворян, за ними боярыни в возках, а в самом конце 26 детей боярских.

Возможно, данная процессия была одной из самых значительных за все царствование Алексея Михайловича. К ней готовились с особым раз махом: были взяты драгоценности из царской казны, был куплен «венец с коронами алмазный» для царицы за 15 000 рублей, было срочно сшито несколько десятков кафтанов для дворовых и однорядок для боярынь царицы за казенный счет, выданы десятки золотых и серебряных нашивок на кафтаны стрельцов и т.д. Царь стремился произвести впечатление на иностранных гостей и трепетно ожидал донесений своих людей, которые должны были слушать все отзывы и оценки, которые дадут иноземцы при виде процессии. Причем, на мой взгляд, его волновало не столько восприятие богатства и пышности действа, сколько оценка красоты его. Он хотел показать европейцам, что и в России не отстают от европейской королевской моды (отсюда польские нашивки и новомодные конские снасти), что при дворе ценят не просто роскошь, но и красоту, что царь обладает вкусом к красивым вещам. Иностранцы не обманули ожиданий царя и громогласно восхищались «стройству ратному», изрядным ружьям, конскому наряду, персидским коврам в алмазах, украшению царских карет и пр. Бальзамом на душу мягкого и впечатлительного царя ложились слова императорского посланника, который буквально на все говорил, что ничего подобного нет в мире, а если когда-то и бывало, то только при императоре Августе! Датский резидент удивлялся, что «государский поход устроен паче всякаго человеческаго разумения»11. Польский резидент пытался давать советы по поводу стрельцов: «люди все бравые и с карабины золочеными», но им не хватает еще по 2 пистоля, вот тогда бы «строй его Государскому походу в красоту» был. И лишь бранденбургский посланник помалкивал, видимо, пораженный до глубины души происходящим ...

Красота как важная составляющая придворной культуры прослеживается в описаниях ряда церемоний и ритуалов. Царь превращал в чин красоты даже самые далекие от парадности действия. Так, Яков Рейтенфельс, описывая военный смотр московских дворян перед походом против войск Стеньки Разина, удивлялся тому, что для обыденного в общем-то дела был построен великолепный шатер, в котором стоял царский трон, к которому вели двенадцать ступеней, покрытые прекрасными коврами; шатер отделяли от толпы специальные ограждения, для трубачей была построена высокая башня, пехота пестрела множеством знамен. Но особенно потряс его вид войска, которое «хотя и уступало в изяществе убранству, употребляемому в Европе, но зато превосходило его дороговизною тканей и азиатскою роскошью. Все зрители с изумлением останавливали взоры на всадниках ... не только из-за их блестящего разнообразия оружия, но и вследствие красивого вида их одежд»12

Симеон Полоцкий.gif

Симеон Полоцкий. Гравюра Н.И. Соколова. 1801 г.

Конечно, «азиатская роскошь» еще присутствовала и даже возрастала в церемониалах Алексея Михайловича, но, как уже говорилось, в нее начали вплетаться европейские, в особенности польские детали, число которых постоянно нарастало. Но если бы при дворе второго Романова произошли только эти перемены, то они слишком незначительны, чтобы говорить о повороте придворной культуры в сторону европеизации. Важнее другое: вторжение вербального начала в бессловесную по сути средневековую придворную культуру. Шествия были практически безмолвными, они и должны были восприниматься как некая яркая картина. Недаром царь возводил высокие помосты, с которых можно было охватывать взглядом все пространство, маркированное цветными одеждами, знаменами, коврами, золотыми и серебряными украшениями и оружием, сверкавшем на солнце ... «Чины» (венчание на царство, объявление царевича наследником престола, свадьбы, похороны и др.) строились на очень незначительном и давно устоявшемся круге восклицаний и песнопений. Алексей Михайлович внес в чины искусство слова, вернее, он поощрял это начинание, возникшее при дворе под влиянием поэта Симеона Полоцкого.

Приехавший в Москву из Полоцка в 1664 г. Симеон уже в 1665 г. сочинил поздравительные вирши по случаю рождения у царя сына Симеона. «Приветственная книжица» была поднесена с «благоприветствованием» при ее вручении. Книгу открывала ода в честь Алексея Михайловича, далее шли стихи в виде креста в подарок новорожденному царевичу, стихи в виде двух звезд, «Беседа со Планиты» с предсказанием счастливой судьбы, «апостроф» к тезоименитому святому покровителю царевича с просьбой взять его под свое покровительство, наконец, в конце книжицы стихи с лабиринтом, в котором читалось «многолетие» Симеону. Содержание книжицы было ново и интересно, в особенности беседа с планетами, в которой Меркурий обещал царевичу премудрость, Афродита (Венера) - красоту, Сатурн - приязнь, Луна - победу над Турцией. Успех сего церемониального действия с вручением стихотворного опуса гарантировал Симеону Полоцкому дальнейшее благоволение государя, а дорогие подарки автору стимулировали его работу.

С этого момента Симеон Полоцкий постоянно откликался в стихах на все события в царском семействе, как праздничные, так и печальные. Одной из самых ярких была книга «Орел Российский», поднесенная царю и его сыну Алексею 1 сентября 1667 г. по случаю объявления царевича наследником престола. Повод был экстраординарным, потребовавшим от поэта мобилизации всех своих способностей и ресурсов. Подносной экземпляр «Орла Российского» дошел до наших дней и хранится в Петровском собрании Библиотеки Академии наук. Это книга в четверть листа, в шелковом малиновом переплете с золотым обрезом, включающая 57 листов текста полууставом с раскрашенными рисунками. Книга начинается с двух посвящений царю и царевичу, озаглавленных по-гречески «Афиеросис», затем следует похвальное слово царю «Енкомион» с излюбленным Симеоном уподоблением Алексея Михайловича солнцу: «В рясноту светолитному царие солнцу подоблени бывают». Затем, как и положено, следовало похвальное слово царевичу - «Елогион», в котором Алексей Алексеевич наречен «вторым солнцем»:

Рекл бых един свет, но два созерцaю
Солнца, обаче иным нарицаю13.

Свет этих двух солнц оценивался Симеоном как в 7 раз превосходящий свет Феба («седмижды светлше»). Далее шла картинка с изображением солнца с 47 лучами, каждый луч обозначал одну из добродетелей, в диске солнца был нарисован двуглавый орел с мечом и скипетром, а на груди орла герб Московского государства в виде всадника с копьем. Просветительский пафос Симеона не мог обойтись без античных богов и героев, поэтому под этим изображением Аполлон и музы «стиховещали», растолковывая его смысл - «что орел в солнце хощет знаменати». Девятая муза «Полиимния », к примеру, разъясняла, что скипетр в лапе орла означает благодать, а меч в другой лапе знаменует укрепление державы. Из уст Аполлона исходило льстивое утверждение, что ни Гомер, ни Вергилий, Демосфен или Аристотель «не способны воспеть славу нового солнца», то есть царевича Алексея, но только Орфей «з струнами своими»!

Среди приветственных книжиц Симеона Полоцкого выделяется также и «Гусль доброгласная», врученная 18 июня 1676 г. в день венчания на царство 14-летнего Феодора Алексеевича. Книга содержит пространное заглавие, пять эпиграфов, взятых из Библии, прозаическую речь Симеона к «боговенчанному» царю с пожеланием стать «вторым Константином», «вторым Владимиром» для церкви и царства, быть сильным, как Александр Македонский, добрым, как римский император Тит, кротким, как Давид,

Фигурное стихотворение в форме сердца.gif

Симеон Полоцкий. Фигурное стихотворение в форме сердца
«От избытка сердца уста глаголят» из цикла «Благоприветствования на случай» - в честь рождения царевича Фёдора. 1661 г.

мудрым, как Соломон. Затем помещены стихи в форме креста и 20 пожеланий от лица патриарха, матери, царевичей, царевен, бояр и др.; последнее пожелание от имени «всех православных христиан» с утверждением, ставшим уже прописной истиной: «Ты - православных солнце». Есть там и 24 приветствия, и лабиринт с пожеланием «царству многа лета», и окончание («колофон»). В 1676 г. все эти составляющие симеоновых книжиц были уже очень хорошо известны при дворе, но вот что интересно: были ли приложены к подносному экземпляру книги особые стихи под названием Желание творца» или нет? Дело в том, что подносной экземпляр не сохранился, а сборник произведений Симеона Полоцкого, подготавливаемый к печати его учеником Сильвестром Медведевым, содержит эти дополнительные вирши с пожеланиями поэта. Здесь Симеон просит создать типографию, чтобы распространять мудрость среди подданных «типом быстротечным ». Следует отметить, что это пожелание было исполнено Феодором: была создана так называемая Верхняя типография, в которой Симеон Полоцкий начал издавать не только свои произведения, но и «Букварь», «Считание удобное», «Повесть о Варлааме и Иоасафе» и многие другие книги.

Как уже отмечалось, помимо поздравительных книжиц Симеон Полоцкий ввел при дворе и традицию подносить утешительные стихи

по самым печальным поводам. В 1669 г. на смерть царицы Марии Ильиничны он написал и поднес царю «Френы, или Плачи всех санов и чинов православно российского царства». Вручая книжицу, Симеон произнес речь, в которой просил Алексея Михайловича принять сие утешение, как Марфа и Мария по поводу смерти их брата Лазаря. Первым плачем был плач самого царя, на горе которого откликалось утешение от имени Веры: «Остави слезы, престани рыдати, царю вернейший, время плачю стати». Далее шли плачи «лик чад царских», царевен, чина духовного, «прсветлаго сингклита», «православного воинства», всех градов державы, всех странных и пришлых, нищих, вдовиц и сирот, «церкви Ратующей» и др. На каждый плач отвечало очередное утешение от имени веры, надежды, любви, премудрости, воздержания, мира, заступления, церкви торжествующей. Типично барочная форма диалога и прения завершалась «Словом последняго челования» от имени почившей царицы, обращающейся по очереди ко всем плачущим, а также неизменным в симеоновых опусах лабиринтом со словами «Вечная память».

Намного содержательней была подобная же утешительная книжица, созданная по случаю смерти Алексея Михайловича в 1676 г. и поднесенная в день похорон его наследнику Феодору Алексеевичу. Симеон взял на себя смелость как бы воссоздать духовное завещание умершего отца к сыну, а не просто утешение новому государю. Глас «со заветом отчим» исходит как бы от самого умершего, который обращается из гроба также и к патриарху Иоакиму, «всему пресветлому царскому дому и ко всем саном духовным и мирским». Царь оставляет сыну 80 «велений» и требует, чтобы они были исполнены, «аще хощеши благословен быти». Повеления пронумерованы (!), вероятно, для того, чтобы акцентировать внимание юного царя. Главное веление - искать мудрость:

«Мудрости ищи и проси у Бога,
Чрез ону помощь будет тебе многа»14

Особо отмечается необходимость чтения исторических книг - «от них бо мощно, что бе в мире знати». Помимо чтения мудрость следует получать от мудрых советников и старцев добронравных (каковым, по-видимому, Симеон считал и себя). Многие наставления типичны для средневековых поучений отца к сыну, в них встречаются пословицы и поговорки («то бо пожнеши, еже посееши»; «семы суть мысли, стебли же слова, класы суть дела, се жатва готова»), призывы творить добро, быть честным и милосердным и т.д. Эти стихи были столь популярны среди придворных, что их ко-

Иоганн Готфрид Грегори.gif

Иоганн Готфрид Грегори. Гравюра XVII в.

пировали и хранили в своих домашних библиотеках, как это сделал, в частности, князь В.В. Голицын, известный фаворит царевны Софьи.

Будучи учителем царевица Алексея Алексеевича, Симеон Полоцкий наверняка участвовал в составлении той замечательной речи на польском и латинском языках, которую произнес царевич Алексей во время церемонии объявления его наследником престола 1 сентября 1667 года.

С легкой руки Симеона Полоцкого силлабические вирши зазвучали на всех придворных «чинах». Поэт сочинил также стихотворную «Заздравную чашу», которая оглашалась на царских пирах, создал он и, так сказать, типовые стихи, например вирши, которые мог произнести перед царем каждый отрок, впервые представляемый при дворе. Кроме того, начался просто-таки виршевой бум среди придворных, которые заказывали Симеону Полоцкому и другим поэтам стихи и для собственного выступления перед государем, и для своих домашних празднеств в кругу семьи. Придворные начали делать стихотворные подарки своему правителю по любым поводам и без оных. Таким образом, именно при правлении Алексея Михайловича поэзия заняла важное место в придворной культуре, потеснив бессловесныи черемониал.

Еще больший вклад в европеизацию, а скорее полонизацию, придворной культуры середины XVII в. внес придворный театр. Хотя создание театра мыслилось как чуждая русской культуре иноземная «потеха» царя, темы пьес на библейские сюжеты, заказанные пастору Немецкой слободы Иоганну Готфриду Грегори и его помощникам - царскому лейб-медику Лаврентию Блюментросту и его ассистенту Рингуберу, учителю Юрию Гибнеру, - лежали в русле благочестивых православных традиций «Тишайшего » Алексея Михайловича. Первым в 1672 г. было показано «Артаксерксово действо» на сюжет библейской книги Есфири. Через год состоялась премьера пьесы «Товий», созданной также на ветхозаветной основе. Еще через год, в 1674 г., царь смотрел «Иудифь», а затем и первый в русской истории балет «Орфей», называемый тогда «французскими плясками». В начале

1675 г. театр показывал «Темир-Аксаково действо», поставленное после смерти пастора Грегори Юрием Гибнером. На ноябрь 1675 г. падают еще три премьеры: «Егориева комедия», «Жалобная комедия об Адаме и Еве», «Малая прохладная комедия об Иосифе». Наконец, 23-24 января 1676 г., за считанные дни до смерти, Алексей Михайлович смотрел «Комедию о Бахусе с Венусом» и «Комедию о Давыде и Галиаде». Уже из этого перечня видно, что череду ветхозаветных сюжетов прерывают пьеса и балет на античные темы - «Комедия О Бахусе с Венусом» и «Орфей». Это не может быть случайностью, царь сам одобрял темы будущих спектаклей. Следовательно, европейский театральный репертуар начинает проникать в русский театр.

К сожалению, тексты пьес сохранились не все, а те, что дошли до нашего времени, написаны разными лицами - либо пастором Грегори, знавшим театр лютеранских школ, либо учителем Юрием Гибнером (Гивнером), переводчиком Посольского приказа Станиславом Чижинским и другими. Пастор Грегори, сын марбургского врача и пасынок лейб-медика Лаврентия Блюментроста, прибыл в Москву в 1658 г. и занял место приходского учителя при старой лютеранской кирхе. В школе Грегори основал небольшой театр, что было широко распространено в Европе, так что выбор Грегори в качестве создателя первого придворного театра в России был не случайным. Алексей Михайлович приказал Грегори «учинить комедию», а представить пьесу на текст из Библии по книге Есфирь. С помощью учителя приходской школы Юрия Михайлова Грегори собрал детей разных чинов служилых и торговых иноземцев, всего 64 человека. В 1673 г. пастор стоял уже во главе особой школы для обучения «комидийному делу», в которой числилось 26 мещанских детей. В постановке пьес ему помогали ассистент врача Блюментроста Лаврентий Рингубер, учитель Юрий Гибнер и «перспективных дел мастер» и свояк Гибнера Петр Инглес (Инглис). После смерти пастора Грегори в 1675 г. руководство театром перешло к учителю Юрию Гибнеру. Его скитания по Европе и появление в России в чем-то схожи с судьбой Грегори, но, в отличие от последнего, Гибнер не обладал достаточным талантом автора и постановщика «комидий» и ни разу не удостоился похвалы и подарков от царя. Его участие в постановках придворного театра было кратковременным и, можно сказать, не особенно удачным. В 1676 г. заведование театральным делом перешло в руки Степана Чижинского, а Гибнер вернулся к прежней должности учителя латинского и немецкого языков (в 1679 г. он стал переводчиком Посольского приказа). Степан Чижинский, происходивший из львовских дворян, прошел тоже нелегкую школу жизни. С 1657 г. он служил ротмистром в войске коронного гетмана С.Р. Потоцкого, но по какой-то причине бежал в Киев, где два года преподавал латынь в Киево-Могилянской коллегии. Его также побросало по свету, как и остальных устроителей театра, после

В царской палате.gif

В царской палате. Рисунок из альбома Мейерберга. XVII в.

Киева он оказался в Смоленске в роли учителя сына князя М.А. Голицына, будущего известного политического деятеля XVIII в. Дмитрия Михайловича Голицына. И уж потом он приехал в Москву и руководил постановкой двух пьес в придворном театре - «Комедии О Давиде с Галиадом» и «Комедии о Бахусе с Венусом» (23 и 24 января 1676 г.). Поскольку вскоре после этих премьер царь скончался, как и созданный им театр, Чижинский остаток своей карьеры был переводчиком (сначала при Паисии Лигариде, а с 1 февраля 1678 г. в Посольском приказе).

Общее руководство театром осуществлял, естественно, Артамон Сергеевич Матвеев, глава Посольского приказа, организовавший помимо придворного театра также создание в Посольском приказе иллюстрированных большеформатных рукописей для царского двора.

Возможно, исполнялась при дворе и одна из пьес известного придворного писателя Симеона Полоцкого - «О Навходоносоре царе, о теле злате и о триех отрочех, в пещи не сожженных». Она писалась специально для придворного театра, о чем свидетельствует обращение к царю и панегирик ему в предисловии:

«Благовернейший пресветлейший царю,
Многих царств и князств великий государю,
Пречестным венцем богоувенчанный,
Всем православным яко солнце данный
Велий его свет твой тме одолевает
Мрак безверия весма отгоняет»15.

Более всего нас интересует, что представляли из себя «Комедия о Бахусе с Венусом» и балет «Орфей». Вообще, античные персонажи попадались и в других пьесах придворного театра. Новым и непривычным было для русской культуры обращение к античной мифологии, внесенной в русском средневековье в черный список «внешних лжей и баснословных повестей». В первых же пьесах героев и героинь постоянно сравнивают с античными богами и богинями. Например, в «Артаксерксов ом действе» Аман говорит: «Но желаем в ваше упокоение, дабы в вышних небесных пределех оный Фебус зависть прочим приял, тогда убо множество богов лики познают, яко пред вами не суть велики. Кто весть, аще и самый Юпитер тебе возглаголет «Ты еси царь!», и тя на престоле своем восхощет посадити, Юнона же тя, о царица, на колеснице имать возводити»16. В «Иудифи» Сисера сравнивает с Юпитером Навуходоносора, а с Марсом - Олоферна. Один из второстепенных персонажей называет себя Меркурием, «понеже сию богиню Венус к Марсу привел есмь». В «Темир-Аксакове действе» после обращения к Алексею Михайловичу на сцене появлялась одинокая фигура бога Марса «с воинскою свещею», произносящего «с яростию»: «Гром и большой пушечный наряд, град и стреляние из мушкетов гранат, и ракеты огненные, молния и град, подкоп и разорвание! Выступи, Плут, изо дна земли з болшою яростию»17.

Почти целиком из античных персонажей состояли балет «Орфей» и «Комедия О Бахусе с Венусом», о постановке которых известно крайне мало. Остались хвалебные стихи царю, которые пел Орфей перед балетом, в изложении Якова Рейтенфельса. Он заявляет, что приводит точные слова, которые Орфей произнес в адрес царя, «прежде чем он начал плясать между двумя движущимися пирамидами». Слова эти, естественно, в пересказе иностранного наблюдателя, мало чем отличались от других вступлений к придворным спектаклям: «Наконец-то настал тот желанный день, когда и нам можно послужить тебе, великий царь, И потешить тебя! Всеподданнейше должны мы исполнить долг свой у ног твоих и трижды облобызать их! Велико, правда, твое царство, управляемое твоею мудростью, но еще больше слава о доблестех твоих, высоко превозносящая тебя ... » Далее говорилось о том, что настали мирные времена после долгой воины, то есть воины с Польшей 1654-1667 гг.

Боярин Артамон Сергеевич Матвеев.gif

Боярин Артамон Сергеевич Матвеев. Гравюра. ХVIII в.

Основной мыслью, так же как и в других прологах к пьесам, была мысль о величии русского царя. Здесь она выражалась в хорошо всем известном обожествлении, правда, царь был уподоблен не единому христианскому Богу, а «богам», по всей видимости, олимпийским: «Высокие качества твои должно приравнять качествам богов, ибо тебе уже теперь все уступают». Звучало в словах Орфея и сравнение царя с солнцем, только и в него были внесены коррективы, снижавшие пафос уподобления, так как помимо солнца монарх сравнивался с луной и звездами (хотя в придворной поэзии Алексея Михайловича с луной обычно сравнивалась царица, а со звездами - царевичи и царевны), что совершенно меняло общий смысл: «О, светлое солнце, луна и звезды русских!» Заканчивалось вступление перед танцами следующими словами: «Кто так близок к божествам, тот должен процветать! Итак, зазвучи же приятно, струнный мой инструмент; а ты, гора-пирамида, приплясывай под мое пение»18. Как пишет Я. Рейтенфельс, далее и начался собственно балет, в котором Орфей танцевал между двумя движущимися пирамидами. Больше об этом спектакле автор записок ничего не говорит, а из его слов составить более-менее полную картину невозможно. Из других источников известно, что в балете участвовало двадцать мещанских детей, обученных танцам инженером Н. Лимой, они были одеты в киндячные (то есть сшитые из дешевого подкладочного материала) платья пяти цветов, на головах у них были широкополые немецкие шляпы, а на ногах башмаки. Скорее всего, это были некие плавные движения под инструментальную музыку, что само по себе уже было новацией в придворной культуре, ведь ни «французские пляски», ни тем более инструментальная музыка никогда ранее не допускались в качестве развлечения царя. И как мы знаем, Алексей Михайлович поначалу сопротивлялся сей новации, не желая допустить инструментальную музыку в качестве музыкального сопровождения в балете. Его с трудом удалось уговорить на этот шаг, что и понятно, если вспомнить о его «тишайшести» или хотя бы о том что на его свадьбе звучала не привычная для русских средневековых свадеб музыка труб и свирелей с барабанами и тимпанами, а слышны были только песнопения царских певчих религиозного характера. Появление инструментальной музыки в придворном театре способствовало ее утверждению в русской культуре в целом.

Упомянем также, что в «Комедии о Бахусе и Венусе» помимо Бахуса и его супруги Венеры участвовали также их сын Купидон, пьяницы, девицы, «бордачник», отец пьяниц, слуги, музыканты, шут19. Для Бахуса была изготовлена большая полотняная голова с приклеенными к ней волосами и бородой. Он восседал на винной бочке на колесах. Отсюда нетрудно предположить, о чем шла речь в пьесе, носившей, по-видимому, пародийный гротескный характер.

Таким образом, первый придворный театр в России начинался с Артаксеркса и библейских сюжетов и всего за четыре года дорос до Орфея и балета! Крайне интересно, как пошло бы его развитие в дальнейшем, если бы Алексей Михайлович не скончался, а патриарх Иоаким не настоял на закрытии театра.

Нельзя не упомянуть и о новациях в придворном искусстве. В 1650-х -1660-х гг. в Москве разгорелась полемика по поводу новой «светловидной и живоподобной» манеры письма. царь был втянут в эту полемику, что следует хотя бы из того, что к нему обращена одна из грамот Симеона Полоцкого на эту тему.

Сейчас известно 8 произведений, посвященных спорам о живоподобии и «светловидной манере» письма. Это прежде всего «Послание изуграфа Иосифа», адресованное Симону Ушакову; затем «Слово к люботщательному иконного писания», приписываемое самому Симону Ушакову; «Грамота » трех патриархов 1668 г. и примыкающая к ней «Царская грамота»; «Записка » Симеона Полоцкого царю Алексею Михайловичу и его же «Беседа о почитании икон святых»; рассуждения протопопа Аввакума «Об иконном писании» и предполагаемая компиляция из нескольких вышеназванных сочинений, сделанная Карионом Истоминым.

Первым по времени написания (1656-1658 гг.) и наиболее насыщенным по содержанию считается «Послание Иосифа изуграфа...», составленное после столкновения автора с архидиаконом Иоанном Плешковичем и направленное своему авторитетному наставнику Симону Ушакову. В «Послании » раскрывается предыстория спора, подняты вопросы о качестве икон описания в Москве и на периферии, названы аргументы в пользу «живоподобной, светловидной» манеры письма, осуждена «дерзость плохописания ». В концепции автора художественное творчество - это высокий дар, далеко не всем доступный, а потому и не для всех постижимый. Его возмущает, что «яко так и велицыи мнящеся в разуме быти, а многажды о сем премудром художестве живописующих недоумевают рассудити. Прости же и невежди отнюдь в иконописании бываемых не разумеют право или криво, что застарело, того и держатся»20.

Таким образом, Иосиф Владимиров недвусмысленно осуждает слепых приверженцев «застарелого» в искусстве. А между тем, отмечает Иосиф, непонятный и недоступный многим дар живописания подобен солнечному свету: когда солнце «на аер взыде, то вси стихия лучами осияет и весь воздух просветит». Подобно солнечному лучу и взгляд мудрого живописца «егда на персонь чию, на личе кому возрит, то вси чювствении человека уды (части тела. - А Ч.) во умных сии очесех предложит и потом на хартии или на ином чем вообразит»21. Вместо следования добрым древним образцам он призывает следовать жизни: «В премудром же живописании ... всякой иконе или персонам рещи человеческим, против всякаго уда и гбежа свойственный вид благоумными живописчы составляется, и тем всяким образ или икона новая светло и румяно, тенно и живоподобне воображается». Следовательно, живописец должен искать подобия не в потемневших от времени ликах старинных икон-образцов, а в природе - «яково бо что видит или в послествовании слышит, тако и во образех, рекше в лицах, начертывает и противу слуху и видения уподобляет»22.

Симон Ушаков в своем «Слове к люботщательному иконного писания» не только померживал идею живоподобия, говоря о том, что художник должен быть вторым «зеркалом», отражающим реальность, но и в своих иконах старался воплотить этот принцип. Другие придворные художники, такие как Иван Салтанов, Иван Безмин, Иван Мировский, Сергей Рожков и многие другие, каждый по-своему начали осваивать европейскую манеру живописи. Алексей Михайлович всячески поощрял эти устремления, заказывая живописные полотна на исторические темы, живоподобные портреты и другие произведения. Так, Даниил Вухтерс создал картины «Пленение града Иерусалима», «Град Иерихон», «Деяния Александра Македонского» и др. Иван Салтанов написал «Рождение царя Александра Македонского», «Двор государев», «Притча О царе Дионисии, мучителе Сивилийском». Иван Салтанов с помощниками писал маслом «на польских широких полотнах » «подволоки» - плафоны и настенные картины для Коломенского дворца (а также для Теремного дворца в Кремле и др.).

Особый интерес вызывает картина «Чувство осязание», выполненная Карпом Золотаревым в 1672 г. Упоминание о ней свидетельствует о том, что у царя, скорее всего, были полотна с изображениями аллегорического характера, посвященные всем пяти человеческим чувствам - эта тема была очень популярна в то время как в Европе, так и в России.

Известно также, что в 1662 г. Иван Мировский вместе со Степаном Павловым, Юрием Ивановым и Андреем Павловым рисовал беги небесные в Столовой палате Теремного дворца по программе, составленной инженером Густавом Декенпином. Роспись эта воспроизводила с поразительной астрономической точностью планеты и звезды. Иван Мировский в дальнейшем сделал копии этой росписи бегов небесных в столовой в новых хоромах Ивана Алексеевича в 1681 г., в том же году он «знаменил чертеж звездотечного небесного движения против того, каково написано в подволоке в большой Столовой палате». К сожалению, эти изобразительные материалы не сохранились, как и роспись бегов небесных во дворце В.В. Голицына. Были копии «бегов небесных» и в покоях Феодора Алексеевича и царевны Софьи23.

Царь Алексей Михайлович и царица Мария Ильинична.gif

Царь Алексей Михайлович и царица Мария Ильинична.
Рисунки из альбома Мейерберга. XVII в.

Среди придворных художников значился и «мастер преоспективного дела» Питер Инглес (Энглес), который писал декорации для спектаклей театра Алексея Михайловича. По-видимому, он владел техникой прямой перспективы и использовал ее при написании театральных декораций. К сожалению, сюжеты этих росписей пока не известны. 

Суммируя все изложенное, мы приходим к выводу, что Алексей Михайлович уделял пристальное внимание развитию придворной культуры на всем протяжении своего царствования. Но если в первое десятилетие своего правления он тяготел более к консервации средневековых представлений, всячески поощряя «ревнителей древлего благочестия» и поддерживая культ восточной пышности придворных церемониалов, то в дальнейшем он все более склонялся к новым явлениям в культуре, заимствованным из Западной Европы. Вероятно, самое большое влияние на этот поворот оказали перемены, идущие в других областях культуры разных социальных слоев24. Московские грамотеи во многом опережали русского монарха в заимствовании и развитии тех или иных западноевропейских новаций, в частности, задолго до того, как поэзия стала практиковаться в придворных торжествах, сочинительством виршей занимались переводчики, справщики и подьячие Печатного двора. Новую живопись можно было увидеть в домах многих богатых бояр и дворян, о чем упоминал в своем трактате Иосиф Владимиров. Наконец, театр был хорошо известен русским послам, видевшим постановки за границей. Движение русского общества в сторону светского искусства и литературы было очевидным, и Алексей Михайлович был здесь далеко не во всем впереди своих подданных. Но нельзя не признать также, что какое-то воздействие имела на царя и его вторая супруга Наталья Кирилловна Нарышкина, после брака с которой при дворе появился первый театр и начались обильные заказы «живоподобных» полотен на светские темы иностранным и русским живописцам. Как уже отмечалось, этот поворот от восточного типа культуры к западному бросается в глаза из названия театральных спектаклей: первой постановкой было «Артаксерксово действо» на библейский сюжет, а одной из последних - балет «Орфей».

--------------------------------------

1 Письмо князю Н.И. Одоевскому / / РГААА. Ф. 27. № 127. Л. 33.

2 Бартенев П.И. Собрание писем царя Алексея Михайловича. М., 1856. С. 176.

3 Цит. по: Соловьев см. История России с древнейших времен. М., 1961. Кн. VI. С. 607.

4 Бартенев П.И. Собрание писем царя Алексея Михайловича. С. 65.

5 Там же. С152.

6 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1961. Кн. V. С 641.

7 Памятники истории старообрядчества / Под ред. Я.Л. Барскова и П.С. Смирнова. Л., 1927. Кн. 1. Вып. 1. Стлб. 466.

8 См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1895. Т. 3. Стлб.1519-1522.

9 Урядник сокольничья пути / / Памятники литературы Древней Руси. XVII в. Кн. 2-я. М., 1989. С. 286.

10 Рейтенфельс Я. Сказания о Московии / / Утверждение династии. М., 1997. С. 373.

11 Подробнее см.: Седов П.В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII в.СПб., 2006. С. 400-405.

12 Рейтенфельс Я. Сказания о Московии / / Утверждение династии. с. 335.

13 Симеон Полоцкий и его книгоиздательская деятельность. М., 1982. С. 289.

14 Там же. С. 295.

15 Ранняя русская драматургия (XVII - первая половина XVIII в.). Т. 2 «Русская драматургия последней четверти XVII и начала XVIII в.». М., 1972. С. 161.

16 Ранняя русская драматургия (XVII - первая половина XVIII в.). Т. 1 «Первые пьесы русского театра». М., 1972. С. 435-436.

17 Там же.с. 209.

18 Рейтенфельс Я. Сказания о Московии / / Утверждение династии. с. 301.

19 См.: Московский театр при царях Алексее и Петре. Материалы, собранные С.К. Богоявленским. М., 1914.

20 Древнерусское искусство. XVII в. М., 1964. С. 24. См. также: Салтыков А.А. Эстетические взгляды Иосифа Владимирова / / Труды отдела древнерусской литературы. Т. 18. Л., 1974. С. 273-276.

21 Там же. С. 25-26.

22 Там же. С. 29.

23 Подробнее см.: Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. М., 1990.

24 Подробнее см.: Черная А.А. Русская культура переходноro периода от Средневековья к Новому времени. М., 1999; Она же. Русские в переломную эпоху от Средневековья к Новому времени. М., 2012.

image014.png


Автор:  Л.А. Чёрная, .

« Назад к списку номеров

Библиотека Энциклопедия Проекты Исторические галереи
Алфавитный каталог Тематический каталог Энциклопедии и словари Новое в библиотеке Наши рекомендации Журнальный зал Атласы
Алфавитный указатель к военным энциклопедиям Внешнеполитическая история России Военные конфликты, кампании и боевые действия русских войск 860–1914 гг. Границы России Календарь побед русской армии Лента времени Средневековая Русь Большая игра Политическая история исламского мира Военная история России Русская философия Российский архив Лекционный зал Карты и атласы Русская фотография Историческая иллюстрация
О проекте Использование материалов сайта Помощь Контакты
Сообщить об ошибке
Проект "Руниверс" реализуется при поддержке
ПАО "Транснефть" и Группы Компаний "Никохим"